Владимир Егоров - У истоков Руси: меж варягом и греком
Любопытно, что Аскольд и Дир отправляются в поход «со своим родом» подобно их «боссу» Рюрику. Но мы-то с тобой, мой ушлый читатель, уже знаем, что рядом со «своим родом», то есть синеусом, всегда его неразлучный брат трувор, то есть верная дружина. К тому же складывается ощущение, что по Днепру так и снуют туда-сюда всякие варяги, которых Аскольду с Диром только остается отлавливать сетями. Иначе не объяснить, откуда через год новоявленные «князья» насобирали в маленьком городке восьмитысячное войско (двести кораблей) для похода на Константинополь. Однако насобирали:
«В год 866. Пошлы Аскольд и Дир войной на греков… множество христиан убили и осадили Царьград двумястами кораблей. Царь же… всю ночь молился с патриархом Фотием… Была в это время тишина и море было спокойно, но тут внезапно поднялась буря с ветром, и снова встали огромные волны, разметаю корабли безбожных русских, и прибило их к берегу, и переломало, так что немногим из них удалось избегнуть этой беды и вернуться домой».
Нападение какой-то руси на Константинополь на самом деле имело место в 860 году. Оно описано самими византийцами, на него ссылается в своих посланиях упомянутый в цитате константинопольский патриарх Фотий. Характерно, что в этом эпизоде автор «Повести» целиком и полностью на стороне греков, со слов которых воспроизводит события, а не родной по крови, но «безбожной» руси. Соответственно он принимает позднюю версию о каре господней в виде бури, версию, появившуюся много лет спустя, хотя современники нападения, включая Фотия, ни о какой буре не сообщают.
К сожалению, хотя отчет о бесчинствах руси имеется в нескольких вариантах, синхронных нападению и более поздних, ни одного имени в них не названо. Конечно же, нет и никаких ссылок на Киев. Русь пришла ниоткуда и ушла в никуда. То, что «безбожные русские» пришли из Киева и что ими предводительствовали Аскольд и Дир, присочинил автор «Повести». Так у него получалось по его версии и его собственной хронологии. Тут ты, мой имеющий свою голову на плечах читатель, можешь ему верить, а можешь — нет. Дело твое.
«Выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь, кривичей… И пришли к горам Киевским, и узнал Олег, что княжат тут Аскольд и Дир. Спрятал он одних воинов в ладьях, а других оставил позади, и… послал к Аскольду и Диру, говоря им, что-де „мы купцы, идем в Греки от Олега и княжича Игоря. Придите к нам, к родичам своим“. Когда же Аскольд и Дир пришли, выскочили все остальные из ладей, и сказал Олег Аскольду и Диру: „Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода“, и показал Игоря: „А это сын Рюрика“. И убили Аскольда и Дира…»
Ура, наконец-то чудь отходит на второй план, теснимая варягами! Хотя чему я радуюсь? Неуемная чудь по-прежнему впереди словен. Но это так, к слову.
Между тем походы из Новгорода в Киев продолжаются. Вслед Аскольду и Диру отправляется Вещий Олег. Впрочем, Олег как будто не знает, по чьим стопам идет, вождь-склеротик совершенно забыл о предшественниках. Мало того, что их княжение в Киеве оказывается для него сюрпризом, он уже толком не помнит, кто они вообще такие: сначала зовет их как «родичей своих», потом ни за что ни про что убивает, с трудом припомнив, что они «не княжеского рода». Действительно, нам с тобой, мой забывчивый читатель, еще раньше разъясняли, что невинно убиенные были «не родственниками, но боярами» Рюрика. Оказывается, это достаточная причина, чтобы «мочить» без суда и следствия!
Вообще-то причин и не было, Олег нуждался лишь в поводе, пусть даже надуманном. Вспомни, мой не подверженный склерозу читатель, он с самого начала был настроен на «замачивание» всех, кто попадется на пути. Зря что ли, выступая в поход, Олег в отличие от предшественников не ограничился «своим родом» и дружиной, то есть синеусом-трувором, а сразу взял с собой «много воинов». A la guerre comme á la guerre33.
«И сел Олег, княжа, в Киеве, и сказал Олег: „Да будет это мать городам русским“…»
Мой не склонный утруждать себя раздумьями читатель, ты никогда не задумывался, почему Киев оказался матерью русским городам? Казалось бы, Киев мужского рода, да и абстрактно собирательное слово «город» — тоже. Но, несмотря на это, дважды мужественный Киев почему-то оказывается русским городам не отцом, а именно матерью.
Самое вероятное предположение заключается в том, что «мать городам» — это «калька», то есть дословный покомпонентный перевод греческого μετροπολις [метрополий — «мать-город», что обычно переводится как «столица». А Μετροπολις в греческом женского рода, как и столица в русском.
Не знаю, было ли в древнерусском языке слово «столица», но слово стол в этом значении точно существовало34, так что замена «стольного града» на «мать городам» можно объяснить лишь данью моде на все греческое, которая пришла на Русь с вокняжением Мономаха — как раз когда дописывалась «Повесть». Олег тут совершенно ни при чем, крылатое выражение приписано ему для «красного словца».
«Тот Олег начал ставить города и установил дани словенам, и кривичам, и мери, и установил варягам давать дань от Новгорода по 300 гривен ежегодно… И властвовал Олег над полянами, и древлянами, и северянами, и радимичами…»
Тут сразу три важных момента:
а) промелькнувшее указательное местоимение «тот» в отношении Олега;
б) строительство Олегом городов;
в) взимание Олегом дани с Новгорода и практически всех окрестных племен.
До сих пор в «Повести» был как будто один единственный Олег, и указание «тот» выглядит явно лишним. Может быть оно случайное, но мы с тобой, мой пребывающий настороже читатель, постараемся его не забыть. Оно нам пригодится в будущем, равно как и города и дани Олега. Но пока что с этой важной информацией нам делать нечего, поэтому для памяти оставим здесь закладку — «Города и дани Олега».
«В год 885. Послал [Олег] к радимичам, спрашивая: „Кому даете дань?“. Они же ответили: „Хазарам“. И сказал им Олег: „Не давайте хазарам, но платите мне“. И дали Олегу по щелягу, как и хазарам давали».
Анализу гипотетического диалога Вещего Олега с радимичами через неведомых гонцов я вынужден предварить малоприятный непосредственный диалог со своим дворецким:
— Бэрримор, какое сегодня число?
— Первое.
— Стало быть, пора с тобой расплачиваться. Сколько я тебе должен?
— Три шиллинга, девять пенсов.
— Хм, откуда у меня шиллинги? Может быть, возьмешь щелягами?
— М-м-м… Я бы предпочел шиллинги, сэр.
— А вот хазары и Вещий Олег не брезговали брать с радимичей щелягами.
До Бэрримора доходит, что я опять подтруниваю над ним, и он обиженно удаляется в свою любимую буфетную, бормоча под нос что-то о том, что, слава Богу, в доброй старой Англии начальное обучение35 бесплатное, а вот прежние хозяева платили, хоть и не регулярно, но настоящими шиллингами. Моему затюканному дворецкому невдомек, что щеляг «Повести» — это и есть шиллинг. Правда, могу сказать в оправдание Бэрримора, что уже Даль до исходного значения этого древнего слова докопаться не смог:
«Шеляг, шелег — неходячая монетка, бляшка, как игрушка, или для счету, в играх, или на монисто, или в память чего».
Нас спасает этимологический словарь М. Фасмера, в котором слово щеляг/шеляг/шелег выводится из древнегерманского skilling — «шиллинг». Теперь, вооруженные Фасмером, мы с тобой, мой погрузившийся в энциклопедические глубины читатель, открываем Брокгауза:
«Шиллинг — 1) англ. серебр. монета = 1/20 фунта стерлингов = 12 пенсам = 47,3 русск. коп.; 2) прежде мел. монета в Швеции и Германии (= 1/16 марки)».
Вот те на! Ни слова о хождении шиллингов на Руси. Тогда откуда у захолустных радимичей эти самые шеляги-шиллинги, которыми они регулярно платят дань то хазарам, то Олегу? Нет, конечно, радимичам далеко до полян, которые откупались от хазар не какой-то там разменной мелочью, а боевыми каролингскими мечами, но все же любопытно. Как вообще шиллинги могли оказаться на Руси IX века, да еще «в глубинке», если первые монеты Киевская Русь начала чеканить лишь более века спустя?
Вообще-то шиллинг — монета древняя, однако в странах, соседствующих с Киевской Русью, первые шиллинги появились, вероятно, не раньше XIII века вместе с крестоносцами. На территории Польши шиллинги в ходу с XIV века. Во второй половине XVI века Речь Посполитая начинает чеканить свои монеты, которые как раз звались шелягами: szelag [шеляг]. К этому времени шиллинг приживается в странах Северной Европы: Нидерландах, Дании и Швеции. В Англии первый серебряный шиллинг был отчеканен в 1504 году.
