Николай Рыжков - Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?
Эта система создавала уверенность в завтрашнем дне руководителей и в то же время была преградой для проникновения коррупции в партийный и государственный аппарат. Да, встречались и тогда взяточники, но это было исключением из правил. Сегодня коррупция, как ржавчина, разъедает все слои государственного аппарата. Думаю, что честный человек в этой среде нынче является исключением. И, как известно, дело не обходится только борзыми щенками.
Наверняка соратники Леонида Ильича роптали про себя, недовольные активными действиями Лигачева, но вслух возразить повода не имели. Так постепенно создавалась в стране надежная опора Горбачева, его команда не только в Центре, но и на местах.
Что же касается хозяйственных кадров, производственников, то они в основном видели в Горбачеве некую надежду на ослабление административно-командного пресса. Сам-то я никого специально не агитировал: мол, поддерживайте Михаила Сергеевича, он человек прогрессивный. За него, как и за меня, наша повседневная и кропотливая работа по нахождению путей реформирования экономики тогда говорила. Поэтому в стране довольно быстро признали в Горбачеве партийного лидера.
Черненко умер в Кунцевской больнице 10 марта 1985 года в 19 часов 20 минут. День был воскресный, выходной, я что-то читал, ждал программу «Время», когда мне позвонили из ЦК и, сообщив о смерти Генсека, пригласили срочно прибыть в Кремль.
Когда я приехал, в небольшой комнате перед залом заседаний Политбюро уже находились взволнованные секретари ЦК — Долгих, Русаков, Капитонов, еще кто-то… Взволнованы они были не только фактом кончины Черненко, но и предстоящей повесткой Политбюро. Помню, кто-то спросил неуверенно: не слишком ли быстро собираемся, может, стоит хотя бы из приличия выждать денек? А кто-то ответил: нельзя терять ни минуты, надо такие вопросы решать с ходу…
Странная штука — человеческая память! Не могу вспомнить, кто вел этот разговор, но он прочно застрял в памяти, едва ли не дословно, потому что и вправду выражал общее психологическое состояние перед заседанием Политбюро. И тот, кто это сказал, имел в виду соотношение сил в Политбюро и Секретариате ЦК, но его опасения на этот раз оказались напрасными.
По ритуалу, с незапамятных времен принятому в Кремле, секретари ЦК и кандидаты в члены ПБ собирались в небольшой приемной перед залом заседаний. По его другую сторону располагалась так называемая Ореховая комната. Там и впрямь стояла орехового дерева мебель. Она разделяла зал заседаний и кабинет Генсека. В ней собирались члены Политбюро, туда являлся и Генеральный: то за минуту до назначенного срока, то за десять-пятнадцать минут, если хотел заранее обсудить что-то с ближайшими соратниками. В назначенный час он входил в зал заседаний во главе команды из членов ПБ. Мы, люди второй и третьей ступенек, уже были в зале, и две «команды» вежливо здоровались за руку — каждый с каждым, как футболисты на поле перед игрой. Смешновато, наверное, со стороны это выглядело…
Так было и в этот раз. Первым из Ореховой комнаты стремительно вышел Горбачев. Он и занял место председателя, он и начал заседание. На часах значилось, если это небезразлично историкам, 22.00. Довольно быстро составили комиссию по организации похорон Черненко. Возглавил ее Горбачев — возражений не последовало. По неписаной традиции тот, кто возглавляет такую комиссию, автоматически становится Генеральным. Оговорили место захоронения — в землю за Мавзолеем, дату и время — в среду, в 13.00. Место для прощания с покойным — Дом Союзов, естественно.
Потом встал Громыко и предложил кандидатуру Горбачева на пост Генерального секретаря. Это была, считаю, важная личная победа Е.К. Лигачева, заранее обговорившего все варианты едва ли не со всеми, кому предстояло поднять руку «за» или «против» нового лидера. Хотя — нет, не со всеми. Со мной он никаких бесед не вел, да и зачем, в самом деле: меня-то ни в чем убеждать не надо было.
Громыко, едва ли не самый старый член «гвардии» Брежнева (да что там — и Хрущева, и даже Сталина!), открыто и безоговорочно выступил на стороне молодой команды и ее лидера. Я уже говорил, что он откровенно симпатизировал лично Горбачеву, нам всем. Но ему, дипломату, человеку осторожному, было нелегко рвать тесные узы со своими старыми соратниками. И при этом не просто поддержать на Политбюро эту кандидатуру, но и самому назвать.
Не исключаю, что именно выступление Громыко и предрешило предельно спокойный ход заседания: никто из «стариков» даже слова против не сказал. Впрочем, двоих и не было: Кунаев не успел прилететь из Алма-Аты, Щербицкий не ко времени застрял в Америке. Их отсутствие вежливо учли: назначили повторное заседание ПБ — перед Пленумом, который состоялся на следующий день, в понедельник. К слову, Щербицкий и на него не поспел. В последующие годы по этому поводу немало исписали бумаги. Не думаю, что все это было сделано преднамеренно. В той обстановке даже возражение Щербицкого, если бы оно прозвучало, не могло изменить положение.
Еще раз повторяю: никакой борьбы не было, хотя нынче многие мемуаристы склонны представлять назначение Горбачева как некий революционный акт, ставший следствием ожесточенной политической борьбы. Я же свидетельствую: выборы Генсека прошли совершенно спокойно. Предрешены они были.
Слово сказано: «предрешены». В связи с этим вспоминается яростное выступление Егора Кузьмича на XIX партийной конференции летом 88-го с его анекдотически знаменитым: «Борис, ты не прав!» Меня не волнует правота или неправота Ельцина в тот момент. В очередной раз свердловско-московскому партийному функционеру создавался ореол мученика. Но меня до сих пор удивляют такие слова Лигачева о двух днях выборов Горбачева Генсеком:
«Надо сказать всю правду: это были тревожные дни. Могли быть абсолютно другие решения. Была такая реальная опасность.
Хочу вам сказать, что благодаря твердо занятой позиции членов Политбюро товарищей Чебрикова, Соломенцева и Громыко и большой группы секретарей обкомов на мартовском Пленуме ЦК было принято единственно правильное решение».
А я и сейчас абсолютно убежден: никаких других решений и быть не могло, никакой реальной опасности не существовало! Да, Чебриков, Соломенцев и Громыко твердо заняли свою позицию — и в этом прав Лигачев. Но их было всего трое, а рядом с ними сидели Гришин и Романов, Тихонов и (на повторном заседании) Кунаев, у которых, надо полагать, была своя позиция, весьма от нашей отличная. Но в том-то все и дело, что ничего они уже не могли предпринять. Только молчать и соглашаться. В чем, в чем, а в дворцовой мудрости им отказать было нельзя. Они поняли, что их время безвозвратно ушло.
Победа Горбачева не стала спонтанной. Нет, это была четко подготовленная акция, которая имела две мощные опоры. Во-первых, уже весьма значительное влияние новых партийных кадров в краях и областях. Достаточно сказать, что начиная с 83-го года в течение нескольких лет было заменено около 90 процентов секретарей обкомов и ЦК компартий союзных республик. И это учитывала здравомыслящая часть брежневской «гвардии». Во-вторых, вера в ожидаемые экономические реформы, понимание необходимости перехода к современному хозяйственному мышлению, невозможности вернуть экономику на старые, заезженные рельсы. Все это явилось естественным следствием разрабатываемой в последние годы новой экономической политики, впрямую связываемой с цепочкой Андропов — Горбачев — Рыжков.
Так что — никаких неожиданностей. Правда, Горбачев на Конференции сам поддержал Лигачева, сказав даже, что был, дескать, подготовлен альтернативный кандидат. Если и был, то держался в такой страшной тайне, что и краешка ее никто не приоткрыл… Нет, думаю, Горбачеву просто-напросто хотелось задним числом представить, что он прорвался в генсеки с боями, в борениях и муках.
Мартовский Пленум, единогласно избравший Горбачева Генеральным секретарем партии, стал естественным и не вызывающим никакого удивления стартом к мощному укреплению команды Горбачева непосредственно в Политбюро. Опять-таки забегая вперед, замечу, что апрельский Пленум 85-го года избрал нас с Лигачевым членами Политбюро, минуя ступень кандидатства. Июльский сделал членом Политбюро Шеварднадзе, а секретарями ЦК — Ельцина и Зайкова и вывел из состава ПБ Романова. Октябрьский отправил на пенсию Тихонова, а февральский 86-го — Гришина.
Внеочередной Пленум для избрания Генсека был назначен на 17 часов 11 марта. Меньше суток прошло с момента смерти Черненко, а уже начали прилетать в Москву и являться на Старую площадь члены ЦК, секретари крайкомов и обкомов, ночью вызванные неутомимым Лигачевым. Тогда, в марте, в своей «тронной» речи Горбачев пока еще в общих словах, но достаточно ясно подтвердил жизнестойкость того курса, который был начат андроповской, а потом, при Черненко, продолжен уже горбачевской командой. Он сказал и об ускорении социально-экономического развития страны. О совершенствовании системы экономических отношений и системы управления народным хозяйством и о научно-техническом прогрессе. О развитии демократии, о повышении роли Советов. Короткой была речь, но емкой.
