Иван Беловолов - Истра 1941
П ервый приказ, который получил наш 40-й стрелковый полк в боевых условиях — совершить ночной марш скрыто, без шума, в короткий срок. Погода отвратительная: беспрерывный дождь, сырость, грязь.
То небольшое время, которое осталось до выхода, было использовано политработниками с максимальной отдачей. В ротах и взводах были проведены короткие собрания коммунистов и комсомольцев. Товарищи, получив партийные задания, разошлись по местам и все время находились вместе с бойцами. Подготовка велась тщательная, деятельная. В результате марш был совершен искусно, точно в срок.
Полк получает новый приказ — занять оборону. Теперь все усилия парторганизация направляет на то, чтобы помочь командованию укрепить участок обороны, сделать его неприступным для фашистов. В блиндажах, окопах коммунисты беседовали с красноармейцами, разъясняли им задачу, укрепляли мужество, вселяли веру в победу.
Помню, как проходило тогда партийное собрание. Это было в густом лесу. Деловито и коротко выступали коммунисты, в каждом их слове чувствовалась решительность, все были готовы драться с врагом до последнего вздоха.
Вот что сказал коммунист Гиммель:
— Родина, партия приказали мне в суровый час бороться против озверелого врага. Смерти я не боюсь, но хочу быть победителем. Клянусь перед лицом всех собравшихся, что, пока в моей груди бьется сердце большевика, буду беспощадно истреблять немецких оккупантов.
Кандидат в члены партии Ильбитенко заявил:
— Мой взвод будет бить врага так, как этого требует наказ Родины.
В таком духе выступали и остальные товарищи. Коммунисты дали клятву быть в первых рядах сражающихся, сделать участок обороны несокрушимой крепостью. Не отойти ни на шаг, не пропустить врага к Москве!
Пять дней подряд наш полк вел упорные, кровопролитные бои. Нам несколько повезло: нас не бросали в бой побатальонно, как это произошло с нашим собратом — 258-м стрелковым полком.
Несколько дней мы занимали оборону на широком фронте, прикрывая дороги, тропы, важные рубежи для наступления. Сплошного фронта обороны тогда не было. Пользуясь этим, немцы забрасывали в наши тылы небольшие группы своих солдат. Взобравшись на высокую сосну, откуда хорошо просматривались ближайшие дороги, тропы, по которым подвозились и подносились боеприпасы, пища, «кукушки» вели по нашим людям губительный огонь. Это заставило нас быть более осторожными. Вскоре мы научились их сбивать. В нашем полку служило немало бойцов-нанайцев, а нанайцы, как известно, отличные охотники. Чтобы не испортить шкурку белки, они бьют ее только в глаз. Вот мы и использовали их в борьбе против «кукушек».
Наши разведывательные и диверсионные группы пробирались в тыл врага. Группа, возглавляемая политруком Носачевым, сумела незаметно пробраться и взорвать мост. В другой раз в разведке Носачев с несколькими красноармейцами совершил налет на блиндажи противника, уничтожил расчет и захватил станковый пулемет.
Но вот 16 ноября гитлеровцы снова перешли в наступление. Наш полк был переброшен на участок наиболее активных действий врага. Мы подготовили себе надежную оборону, замаскировались как следует. При приближении гитлеровцев хорошо замаскированные пулеметы, минометы и стрелки открывали уничтожающий огонь. Атаки немцев захлебывались, они откатывались назад, а скоро и вовсе на нашем участке вынуждены были перейти к обороне.
В один из таких дней полк получил приказ перейти в наступление. На первых порах оно развивалось успешно, но южнее села Городище несколько застопорилось.
Комиссар полка И.И. Крайнюков направил меня как секретаря партбюро полка в батальон, которым командовал Глухов, чтобы помочь в выполнении задачи. Переговорив с комбатом, мы решили создать у противника впечатление, что всеми силами стараемся овладеть высотами юго-западнее Онуфриева. На самом же деле главные усилия мы должны были направить на овладение рощей, через которую затем выйти в тыл гитлеровцев.
Однако организацию наступления внезапно прервал телефонный звонок. Из штаба полка передали приказ закрепиться на достигнутом рубеже и ждать нового приказания, за которым явиться к комиссару полка лично мне.
Через 25–30 минут я уже был в штабе полка. Кроме командира полка подполковника А.П. Коновалова в палатке был комиссар полка И.И. Крайнюков, начальник инженерной службы полка Загайнов и кто-то еще из штабных офицеров. Командир полка сразу потребовал развернуть наши карты. Указав новый рубеж для каждого батальона, он сказал мне:
— Немедленно отправляйтесь обратно в батальон и отводите его на указанный рубеж.
Я был удивлен. Ведь этот новый рубеж был в 5–6 километрах позади того места, которое занимал сейчас батальон. Сколько труда, сколько крови стоили эти километры, пройденные за истекшие двое суток! На мой вопрос, почему мы должны отходить, как это объяснить бойцам и командирам, подполковник Коновалов ответил:
— Не время для разговоров. Таков приказ, его надо немедленно выполнять, для этого мы вас и вызвали.
Позднее я понял причину нашего отхода и его требования быстрого выполнения в условиях, когда мы хотя и медленно, но продвигались вперед. 17 ноября оба фланга нашей дивизии были обойдены противником, отбросившим наших соседей на 8-10 километров. Дивизия была в полуокружении. Особенно глубоко противник вклинился на левом фланге, на участке обороны 144-й стрелковой дивизии.
20 ноября прямая связь нашего полка с дивизией была прервана. Поэтому приказ на отход был получен командиром полка по радио. Вызов представителей штабов батальонов и был предпринят для того, чтобы передать им этот приказ для исполнения.
Возвращаясь в батальон с приказом на отход, я думал с тревогой, как он будет воспринят личным составом. Нет, я не сомневался в том, что приказ будет безоговорочно выполнен. Меня беспокоило другое: как сердцем воспримут его наши бойцы и командиры? Хотя и с немалыми потерями, но мы продвинулись вперед на 5–8 километров, отвоевали у врага несколько населенных пунктов, это воодушевляло бойцов. Наступательный порыв в подразделениях полка был исключительно высоким, все рвались только вперед. Нам казалось, что если мы тесним гитлеровцев, причем без танков и без авиационной поддержки, то их обязательно гонят наши войска на всех участках фронта, особенно там, где такая поддержка есть.
Все мы твердо верили, что не только защитим Москву, но и наголову разгромим ненавистного врага. Несмотря на то что гитлеровские захватчики были близко от Москвы, я смею утверждать, что в нашем полку не было ни одного человека, который бы мог думать, что Москва может быть сдана противнику.
И вот теперь мы, ни разу не отступившие под натиском гитлеровцев, должны были отойти на ту линию, откуда начинали наступление. Это было обидно.
Когда я добрался до расположения батальона и передал приказ комбату Глухову, он сказал, что если бы ему не позвонили из штаба полка и не приказали немедленно выполнять то. что передаст Шахов, он бы не поверил мне. Я понимал состояние комбата. Наверное, на его месте так себя вел бы каждый.
Командиры рот собрались быстро. Комбат довел до их сведения приказ командира полка, проинструктировал о порядке отхода и о необходимости довести этот приказ до каждого бойца. Затем мы собрали коммунистов и комсомольский актив, разъяснили им задачу.
Отход первого батальона был начат организованно, противник не заметил начала нашего движения. И только когда роты стали стягиваться к селу Городище, на нас обрушился сильный артиллерийский огонь и из леса на мотоциклах и бронетранспортерах нас начали преследовать гитлеровцы.
Отбиваясь от наседавшего врага, мы оставили село Городище и с большим трудом закрепились на его восточной окраине. Противнику так и не удалось ворваться на бронетранспортерах в гущу отходящего батальона. Отбиваясь, мы подожгли два бронетранспортера, разбили несколько мотоциклов, уничтожили немало живой силы. Открыли огонь по чердакам, где засели замаскировавшиеся «кукушки», заставили их замолчать.
Завершив организованный отход, мы занялись созданием обороны. И здесь я стал свидетелем железной выдержки наших бойцов. К сожалению, не могу сейчас вспомнить фамилию пулеметчика, о котором хочу рассказать, но мне кажется, это был пулеметчик второй пулеметной роты нашего полка Адамкин.
Дело было так. Когда первый батальон занял оборону, этот пулеметчик выдвинулся со своим «максимом» на позицию вблизи большой скирды у скотного двора.
Готовясь к очередной атаке, гитлеровцы начали сосредоточиваться за скотным двором. Нас удивило, что пулемет при этом безмолвствует. Я даже подумал, что пулеметчик струсил или, может быть, у него оказался неисправный пулемет. А между тем у стены скотного двора скопилось до 150 вражеских солдат. По ним надо было открывать огонь. Если пулемет «заговорит», думали мы, бежать им назад будет некуда: путь преграждает сплошная стена скотного двора.
