Питер Хизер - Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть
Но более важным является то, что во время выпуска своего сборника Variae именно Кассиодор был тем человеком, который должен был объяснить очень многое. В тот момент королевство готов приближалось к своему падению от мечей армий Восточной Римской империи, которые предприняли такое широкомасштабное завоевание (иногда его называют «повторным завоеванием», но Константинополь никогда раньше не правил Италией и даже не пытался делать это). Война началась в 536 г., и, хотя последние письма из сборника невозможно точно датировать, они, безусловно, принадлежат к жарким денькам конца 538 или даже 539 г. – времени зловещих предзнаменований. Вооруженные силы Восточной Римской империи полностью захватили тогда стратегическую инициативу и быстро окружали последнего из готских правителей по имени Виттигис и служившего ему Кассиодора в еще не сдавшейся цитадели королевства – Равенне. Так что Кассиодор собрал эту коллекцию писем в тот момент, когда поражение выглядело настолько неизбежным, что он сам, будучи главным финансистом режима готов, участвовал по крайней мере в трех военных кампаниях, помогая оказывать сопротивление. Помимо всего прочего, он отвечал за снабжение продовольствием армии и выплату ей жалованья, и в письмах содержится намек на то, что он был близок к королю в моменты принятия им неприятных решений, в частности о казни нескольких сенаторов-заложников, когда на режим готов стало возрастать давление. Если бы солдаты победоносной армии Восточной Римской империи в 539–540 гг. играли в карты с изображениями своих главных противников, то портрет Кассиодора мог бы находиться где-нибудь на одной из фигурных карт. Поэтому когда летом 549 г. Равенна пала, он был надлежащим образом отвезен в Константинополь. Для Кассиодора Variae имел чрезвычайно важное значение: письма должны были оправдать его перед новыми правителями Италии и объяснить, почему, несмотря на их появление на ее земле, он продолжал служить готским королям.
Возможность искажения в этом плане огромна, так как Кассиодор, как богатый итальянский землевладелец, мог многое потерять – возможно, даже и свою жизнь (при самом плохом раскладе). К счастью для нас, его стратегия в конце 530-х гг. равнялась – как утверждают другие источники – на стратегию Теодориха, когда эти письма были впервые составлены вчерне. Кассиодор заявил о том, что продолжение его службы готским королям было правильным, потому что он фактически совершенно добросовестно служил той власти, которая в своей основе была «римской» по характеру и на практике. Если в своей бесконечной мудрости Господь Бог в конце концов решил бы отдать победу Константинополю, то не людям оспаривать его решение, но никакую вину – как безоговорочно утверждал сборник Variae – не следовало возлагать в связи с этим на самого Кассиодора, так как он всегда являлся просто добрым римлянином, действовавшим так, как должен был поступать добросовестный римский государственный служащий. Он всегда стремился представить готское королевство Теодориха как тождественное римской власти. Именно поэтому, когда это королевство рухнуло, стремления Кассиодора настолько верно отражали идеи самого короля, находившегося в зените своей власти, что автору сборника не было нужды многое менять в содержании писем[47].
Чтобы понять, как сначала сам Теодорих, а затем позднее Кассиодор могли утверждать, что власть готов в Италии была фактически «римской», когда династия Амалов, к которой король принадлежал, имела такое очевидное и недавнее происхождение за пределами старой границы империи, необходимо исследовать, что понималось под словом «римский». Эта идея существовала не в вакууме, и, как часто бывает с определениями, она требовала наличия второй стороны, чтобы продемонстрировать противоположные качества, называемые самими римлянами «варварскими». Позднеримская государственная идеология определяла ряд связанных характеристик, которые отличали тех и других. Суть состояла в том, что население Римской империи (или, по крайней мере, ее элита) стало более мыслящим, чем другие люди, благодаря воспитавшей его античной литературе. «Разумность» определялась как способность индивида контролировать телесные страсти с помощью интеллекта. Погружение в античную литературу давало человеку возможность получить и должным образом усвоить многочисленные примеры людей, которые ведут себя хорошо и плохо, что позволяло контролировать свое тело. Варвары – в противоположность этому – жертвы своих страстей, которые были совершенно не способны действовать разумно и особенно склонны потакать желаниям плоти. Для римского общества в целом здравомыслие его отдельных членов означало, что его граждане также были готовы подчинять свои непосредственные удовольствия написанному закону – гарантии порядка. Таким образом, для римлян символом подавляющего превосходства общества, огражденного от внешних воздействий в поздний период существования империи словом civilitas (приблизительно: «цивилизация»), стала власть писаного закона.
Христианство дало этому чувству превосходства дополнительное измерение. Греко-романская натурфилософия определяла основы порядка во Вселенной, строение которой отражало один божественный организующий принцип, сформировавший ее из первобытного хаоса. Так, по мнению Пифагора и Птолемея, расстояния от Земли до планет отражали гармонические нормы (соотношения) и точную пропорциональность. Христианская Римская империя, следуя за императорами-язычниками, утверждала, что у этого космологического порядка существует политическое измерение. Никакой земной правитель не может обладать властью, если так не повелел Бог. Эта идея была развита дальше в поддержку притязания на то, что Римская империя – особый посредник божественной власти для совершенствования человечества. Так, Евсебий из Цезареи доказывал, что Иисус Христос не случайно родился во время правления Августа. Это было частью божественного плана, чтобы основатели христианства и Римской империи сосуществовали одновременно. В большинстве своем каждый христианский император присваивал себе роль наместника Христа на Земле. Императорские церемониалы отражали величие небес, а аура христианской сакральности окружала личность властителя и его приближенных. Таким образом, правильное классическое образование вело к тому, что человек начинал ценить преимущества римского образа жизни и его историческую важность в божественном порядке вещей[48].
Режим Теодориха ухватился за это представление о Romanitas во всей его полноте, особенно за утверждение, что они часть божественно освященного мирового порядка. Мы уже видели, как он заявил об этом в письме к Анастасию – это повторяется и во многих других письмах Variae. К счастью, есть множество внешних подтверждений того, что такая презентация себя была делом рук самого Теодориха, а не плодом воображения отчаявшегося Кассиодора, когда Восточная Римская империя затягивала петлю вокруг Равенны. Прежде всего, у нас есть мозаики базилики Сант-Аполлинаре-Нуово в Равенне, на которых изначально изображался Теодорих, сидящий на троне во всем своем величии, в окружении придворных в новом дворце, который он там построил. Напротив него были воспроизведены Христос Вседержитель и великолепие небес. Таким образом, высшая власть (небеса) представлялась как прямая защита меньшей власти (Теодориха). Дворцы короля в Италии (больше всего известен дворец в Равенне, но есть еще два других – в Павии и Вероне), по-видимому, подражали архитектурному образцу находившегося в Константинополе императорского дворца. Теодорих, конечно, хорошо его знал, проведя там в заложниках десять лет, и он не только строил «императорские» дворцы, но и вводил в них имперский культ священного правителя. Крупные общественные события, вроде демонстративного триумфального вступления в Рим в 500 г., полностью повторявшего древнюю императорскую церемонию adventus, должны были по константинопольскому образцу провозглашать святость и божественно наполненный характер его правления[49].
Это был особенно поразительный элемент самопрезентации Теодориха, потому что он не являлся – по крайней мере в глазах большинства его итало-римских подданных – ортодоксальным христианином. То есть он не был приверженцем определения христианской Троицы, утвержденного Никейским собором в 325 г., как полного равенства Отца и Сына. Подобно многим готам, Теодорих придерживался идей арианства – христианской ереси, названной так по имени александрийского пресвитера Ария (256–336). Нам доподлинно неизвестно, что думал Арий, так как до нас дошли лишь фрагменты трудов последнего в виде цитат его победоносных оппонентов, а они были склонны цитировать – обычно вне контекста – только наиболее дискредитирующие, по их мнению, слова. Мы можем сказать, что вера, которой придерживался Теодорих, была полностью римской по происхождению (а не какой-нибудь варварской диковинкой) и не вышла содержательно из учений Ария (каковы бы они ни были). Фактически она представляла собой ветвь традиционной доникейской христианской веры, корнями уходившую в Евангелие (где Иисус молится Отцу «Да будет воля Твоя», например, что не очень-то похоже на равные отношения, когда все сказано и сделано), которое само было ортодоксальным на момент масштабного обращения готов в христианство в 370-х гг. Но в то время как римский мир, поколебавшись на протяжении жизни двух поколений, в 380-х гг. решительно встал на сторону Никеи, большинство готов и других варваров, вступавших в контакт с христианством, сохранило старую веру, предпочтя определять Сына Божия как «подобного» Отцу «не по существу, а по благодати», а не как постановил в Никее I Вселенский (325 г.) собор (оба они «одной и той же сущности»).
