Johann Archenholz - История семилетней войны
Императорские войска воспользовались между тем разрозненностью прусской армии, и генерал Гаддик дерзнул подойти к стенам самого Берлина с 4000 человек. Столица эта не была защищена валом, стены были не везде; ограждена она была лишь частоколом. Охранялась она тогда 2000 человек земской милиции, несколькими сотнями рекрутов и солдатами, отставшими от полевых войск. Получив известие о приближении врага, королевская семья тотчас же уехала в Шпандау. Таким образом, нечего было опасаться нападения летучего отряда, который не располагал средствами, могущими угрожать королевской столице, и постоянно опасался быть отрезанным. Гаддик предложил городу сдаться, а сам между тем овладел Силезскими и Котбусскими воротами; при первых частокол был разбит, и вся толпа австрийцев ворвалась в находившееся за ним предместье. Граждане оправдали свое бранденбургское происхождение: целые цеха соединялись между собой, предлагая выгнать врагов, но военная неопытность и малодушие коменданта, генерала Рокова, – которого между прочим осмеяли за это женщины и уличные мальчишки, – не позволило им сделать такую попытку. Дело ограничилось лишь незначительной схваткой в Копеникском предместье между взводом прусских солдат и австрийцами, которая не имела никаких последствий.
Но известие о приближении князя Морица Ангальт-Дессауского необыкновенно обеспокоило врагов. Гаддик, зная, какая ему грозит опасность, если он замешкается, предъявил весьма умеренные требования, на которые город наконец согласился, не столько из страха, сколько из желания поскорее избавиться от беспокойства. Потребованные вначале 600 000 рейхсталеров были заменены 200 000, причем Гаддик получил из них 12 000, а адъютант его, полковник Рид, 3000, кроме различных драгоценностей; взамен этого город получил от Гаддика и за его подписью удостоверение, что австрийские войска никогда более не будут посещать Берлин таким образом. Когда все счеты были сведены, Гаддик просил магистрат дать ему две дюжины дамских перчаток со штемпелем городского герба; он хотел преподнести их своей императрице. Получив деньги и перчатки, он удалился с величайшей поспешностью[65]. И действительно, нельзя было терять времени, так как несколько часов спустя прибыл в Берлин с 3000 человек генерал Зейдлиц, за которым на другой же день последовал весь корпус принца Морица Ангальт-Дессауского. Король выступил также, чтобы отрезать отступление дерзкому Гаддику, но последнему удалось избегнуть встречи с врагом; избегая проезжих дорог, он благополучно ретировал ся окольными путями, благодаря форсированным маршам.
Между тем русскими войсками театр военных действий оказался перенесен самым ужасным образом в королевство Пруссию. Хотя Петербургское министерство было предано английскому двору, в особенности же подкупленный великобританскими гинеями, всемогущий в политике великий канцлер Бестужев, но энергичная императри ца Елизавета, оскорбленная, как женщина, и желавшая ото мстить за Саксонию, как монархиня, разрушила все старания англичан и великого канцлера, стремившихся произвести разрыв между Россией и Австрией. Русская политика преследовала в то время главным образом две цели, а именно: унижение Фридриха и завоевание королевства Пруссии; решено было твердо придерживаться этой системы.
Русские прибыли в Пруссию в июне в числе более 100 000 человек под начальством фельдмаршала Апраксина. После пятидневной бомбардировки был взят Мемель[66]. Гарнизон его в 800 человек, согласно капитуляции, мог свободно выйти из города; но этот военный договор, основанный на честном слове, был нарушен, и обманутых прусских солдат принудили поступить на русскую службу или же переселиться в Россию. Последней участи подверглось также множество мирных обитателей Пруссии, особенно же работавших на фабриках и земледельцев. Русские увели их вместе с семьями, невзирая на мольбы несчастных, которым пришлось покинуть родину и поселиться в пустынных областях варварского народа. На посмеяние челове чества жестокости эти сопровождались манифестами, про по ве дующими умеренность. Враждебные действия оправ дывались в них дружбой, соединявшей обеих императриц. Один из этих манифестов был положительным воззванием ко всем жителям королевства, без различия положения и веры, приглашавшим их переселиться в Россию, где им обещали дать большие преимущества. Король встречным манифестом доказывал, насколько такой образ действий противоречит существующему в Европе военному и национальному праву; он изобразил кроткое правление в Пруссии, а рядом с ним жестокости, употребляемые в России, где кровавые пытки и ссылка в безлюдные степи были обычными наказаниями за ничтожные проступки; он предоставлял своим подданным выбирать – согласятся ли за такую цену изменнически поступить со своим государем?
Между тем легкие отряды русских, в числе 12 000 человек казаков, калмыков и {волжских} татар, производили в стране столь ужасные опустошения огнем и мечом, каких Европа не испытывала со времени нашествия гуннов. Эти изверги убивали и калечили безоружных людей с сатанинским наслаждением. Их вешали на деревьях, отрезывали им носы и уши, отрубали ноги, распарывали животы и вырывали сердце из груди. Они зажигали из дикого сума сбродства села и местечки и оцепляли обреченную на сожжение местность, чтобы люди сгорели живьем. Могилы были разрыты, и кости покойников разбросаны, дворян и священников разрывали на части крюками, клали нагишом на горячие уголья и всячески истязали. У родителей отнимали детей или же убивали их тут же, над женщинами и девушками ругались; многие из них лишали себя жизни, чтобы избегнуть грубости этих палачей. Множество людей бежало в Данциг, куда перевезен был также королевский архив из Кенигсберга[67].
Фридрих получил эти безнадежные вести в то время, когда каждый день дарил его новым несчастьем. Работая против врагов своих мечом, он не меньше работал против них пером. Вообще, странное смешение манифестов и кровавых сцен составляло особенность этой необыкновенной войны. Были употреблены все средства, какие могут только дать физические и духовные силы. Ни одна война не отличалась столькими битвами, но и никогда не было издано столько манифестов, как в эти годы всеобщего бедствия. Великие монархи хотели этим путем оправдать свои поступки в глазах всех народов, чтобы не потерять уважения даже тех наций, одобрение которых было для них бесполезно. Наступало торжество просвещения, которое к этому времени стало проливать благодетельный свет свой над Европой.
Командовавший в Пруссии фельдмаршал Левальд, которого Фридрих уполномочил поступать согласно обстоятельствам, мог противопоставить врагу лишь 24 000 человек. 30 августа он атаковал с ними неприятельские укрепления при Гросс-Егерсдорфе[68]. Счастье вначале бла го приятствовало маленькому войску, которое сражалось теперь уж не для удовлетворения честолюбия монарха, а дралось с варварами из-за своих родных, за жизнь и благосостояние. Пруссаки были храбры, как львы; даже драгуны их и гусары атаковали неприятельские батареи и старались сравняться с пехотой, которая побеждала все, несмотря на неудобства местности. Храбрые войска эти завладели уже многими русскими орудиями, опрокинули неприятельскую кавалерию; разбили русский отряд гренадеров в лесу и один из флангов главной армии, когда вдруг победа была у них отнята[69]. Русские зажгли несколько деревень, расположенных на поле битвы; копоть и дым от пожара ввели в заблужденье пруссаков, которые сбились с пути; они пришли в замешательство, и втрое сильнейший неприятель охватил их[70]. Однако пруссаки ретировались в полном порядке под прикры тием своих драгунов и гусар. Вторая линия прусса ков, обманутая дымом, открыла пальбу на первую, после чего произошло ужасное замешательство. Левальду удалось беспрепятственно отступить, как Фридриху при Колли не; потери его в этой битве, продолжавшейся 10 часов, состояли всего из 1400 человек убитыми, ранеными и пленными, кроме того, он лишился 13 орудий. Русские, напротив того, потеряли 7000 человек[71], но победа эта не принесла им пользы, так как громадная их армия не могла существовать в опустошенной Пруссии. К тому же Апраксин получил к этому времени приказ о возвращении[72].
Как ни предан был великий канцлер Бестужев англичанам, как ни старался затруднить сближение между Россией и Австрией, все жe война против короля была для него весьма желанной, так как он ненавидел Фридриха за оскорбительные насмешки; монарх этот действительно отличался тем, что давал волю своим остротам и нередко выражался с большим пренебрежением о всемогущих министрах значительных дворов, будь это Флери или Шуазель, Бестужев или Брюль. Но ненависть русского великого канцлера уступила перед английским золотом, и Апраксин должен был выйти из Пруссии[73]. Поэтому, оставив 10 000 человек гарнизоном в Мемеле, он удалился с остальными войсками через несколько дней после битвы. Отступление его походило на бегство и совершено было так поспешно, что 15 000 раненых и больных, восемьдесят орудий и очень много военных принадлежностей было оставлено. Шли они двумя колоннами, пути которых ознаменованы были огнем, грабежом и всевозможными жестокостями. Все города, местечки и села, куда приходили эти адские полчища, превращались в пепел, а все дороги покрыты были человеческими и конскими трупами. Прусские крестьяне, доведенные до крайнего отчаяния, сопротивлялись и тем увеличивали свое бедствие. Пруссаки, которых они разбили, но не одолели, преследовали русских до самых границ королевства.
