Людвиг Стомма - Недооцененные события истории. Книга исторических заблуждений
Позже только Наполеон и Гитлер мечтали о вторжении на Британские острова, но, как известно, предпринять атаку так и не отважились. Тогда как на протяжении XVIII в., а особенно XIX в., исключая лишь Войну за независимость США, британский флот безнаказанно бросал якорь у любых берегов и высаживал свои войска в разных частях света. Так возникла и разрослась Британская империя, охватившая ко второй половине XIX в. Индию, Бирму, Малайзию, половину Африки, Австралию, Новую Зеландию, Канаду… Империя эта легла в основу не только могущества Великобритании, но и национальной гордости ее жителей. Причем, как справедливо отмечают многие историки и культурологи, это своеобразная «моряцкая гордость». Ведь именно из морской жизни почерпнуты культ дисциплины, взаимовыручки, чести, демонстративного пренебрежения превратностями судьбы, чувство иерархии и даже, как заметил Эдмунд Лич… презрение к гурманству. Вот та мешанина особенностей английского характера, за которую одни жителей Альбиона уважают, другие ненавидят, однако все, даже французы, в какой-то степени ими восхищаются.
В мае 1941 г. в Атлантику вышел немецкий линкор «Бисмарк» — мощнейший военный корабль из когда-либо спущенных на воду в Европе. Преследовать его начали английские крейсеры «Суффолк» и «Норфолк». 23 мая к ним присоединились линкор «Принц Уэльский» и гордость британского флота, крупнейшее до появления «Бисмарка» военно-морское судно, легендарный «Худ». 24 мая у северо-западного побережья Исландии начался бой. В 6:01 «Худ» был подбит залпом с «Бисмарка». Очевидец сражения Буркард Фрайхерр фон Мюлленгейм-Рехберг вспоминал («Линкор “Бисмарк”; Гданьск, 2000): «Между его мачтами взметнулась стена пламени. Желто-белый огненный шар поднялся на высоту 300 метров. Из клубов дыма вылетали белые звезды, скорее всего — раскаленные куски металла. Тяжелейшие фрагменты надстройки, в частности, как мне показалось, одна из кормовых башен, летали в воздухе, словно игрушечные. Всевозможные плавающие обломки покрыли море у «Худа», а отброшенная назад ярко пылавшая его часть еще долго держалась на воде, продолжая гореть и испускать черный дым». Из всего экипажа в живых остались только три человека. «Принц Уэльский» был также поврежден и обращен в бегство. Куда более слабые «Суффолк» и «Норфолк» не могли продолжать самоубийственного сражения.
Для англичан потеря «Худа» стала не только военным поражением, но, что было гораздо важнее, позорным пятном на чести страны, господствовавшей над морями.
Rule Britannia…
И вот что случилось дальше. Позор необходимо было смыть. И уже через шесть часов после гибели «Худа» в погоню за «Бисмарком» были высланы: 4 линкора, 2 линейных крейсера, 2 авианосца, 3 тяжелых крейсера и 10 легких, плюс 21 эсминец. Как отмечает Мюлленгейм-Рехберг: «Началась охота, которая по охвату территории — свыше миллиона морских квадратных миль, — а также по числу и мощи задействованных в ней кораблей, не имела аналогов в истории морских войн». Британцы без колебания уменьшают прикрытие даже следовавших через океан конвоев, подвергая их риску. Ведь на кону — честь нации. А в этом случае цена не имеет значения.
На сей раз события развивались молниеносно. Уже 27 мая настигнутый и окруженный «Бисмарк» был вынужден принять бой с многократно превосходящими его силами противника. Англичане настолько разозлились, что, когда в 9:31 подавленные орудия немецкого гиганта окончательно смолкли, продолжали с близкого расстояния палить по корпусу судна еще пятьдесят минут. В 10:39 «Бисмарк» пошел ко дну. Легенда гласит, что, узнав об этом, один из лордов адмиралтейства призвал пастора и велел ему служить молебен перед портретом Френсиса Дрейка — «покровителя британских моряков».
Может, это вовсе и не легенда, ведь, как рассказывает Роберт К. Мэсси («Dreadnought»; Гданьск, 2004): «Военный корабль представлял собой единое целое, город, королевство. На Королевском военно-морском флоте во главе каждого из таких рассеянных по всему миру плавучих королевств, обладая всей полнотой власти, правя деспотично и добродушно или совсем наоборот, в зависимости от своей натуры, стоял командир корабля Ее Королевского Величества. В ходе исполнения обязанностей флотом Ее Королевского Величества в самых отдаленных частях земного шара — при патрулировании, к примеру, рек Юго-Восточной Азии, или на якорных стоянках в сонных портах на Тихом океане — в поведении отдельных капитанов проявлялись весьма специфические черты характера, расцветавшие порой буйным эксцентризмом. Многие такие оригиналы были совершенно безобидны. Командор Хьюстон Стюарт, например, с трехпалубного “Мальборо” — флагмана Средиземноморского флота в начале 1860-х гг. — обожал удить рыбу из окна своей рубки, когда корабль стоял на якоре. Вынужденный время от времени отрываться от удочки, он привязывал ее к релингу, но поминутно возвращался, чтобы проверить, не клюнуло ли. Адмирал Кингкам, бывший в то же десятилетие главнокомандующим на Тихом океане, наслаждался, колотя собственноручно в барабан во время ночной тревоги. Он вешал на себя барабан на ремне и спускался на нижние палубы, пробираясь, согнувшись в три погибели, под гамаками спящих матросов (…). Другой командир, служивший у берегов Западной Африки, всегда снимал мундир, когда брался читать Библию. Он же всякий раз снимал форменную фуражку и китель во время богослужений, устраиваемых на борту для экипажа, поскольку полагал, что выше командира британского военного корабля не может быть никого. Другой капитан перенес Рождество на 18 декабря, по той причине, что имевшиеся на судне и предназначенные для праздничного обеда запасы свинины “начинали уже ощущать тепло тропиков”. Тот же командир назначил одного из своих офицеров епископом, дабы тот мог освятить клочок земли, где капитан распорядился похоронить погибшего члена экипажа. По завершении процедуры свежеиспеченный епископ был незамедлительно лишен сана и возвращен в прежнее светское состояние. Очередной высокопоставленный британский офицер, будучи приглашен местным губернатором британской колонии на обед по случаю дня рождения королевы, отказался прийти, ссылаясь на головную боль. А в ответ на жалобу, которую обиженный чиновник подал на него адмиралу, невозмутимо пояснил, что “мучается головной болью в течение последних шести месяцев и не видит ни малейшей причины, по которой та оставила бы его в покое аккуратно в день рождения Ее Королевского Величества”.
Капитаны проявляли на редкость буйную фантазию в отношении одежды. Если кому-то нравились золотые галуны и он с ног до головы обшивался золотой каймой, то его офицеры наряжались так же. Но когда офицеры переводились на другой корабль, капитан которого считал золото претенциозным, от украшений избавлялись. Разнообразием отличались и флотские головные уборы. Один адмирал носил белый цилиндр, другой — белый котелок (…).
Еще одной офицерской привилегией была возможность держать на борту животных, причем как в качестве съестного, так и для компании. Некий адмирал, любивший свежее молоко, взял в поход двух коров. Офицеры частенько забирали в плаванье овец и кур. Некоторые командиры держали в своих каютах попугаев, собак или кошек, случались и такие, чьи живые талисманы бывали гораздо крупнее. Командор Марриет с корвета «Ларн» в бирманских водах завел павиана по имени Жако, имевшего привычку кусать членов экипажа и обгрызать у них пуговицы (…). В 1870 г. принц Альфред (герцог Эдинбургский, второй сын королевы Виктории. — Л. С.) в бытность свою командиром фрегата “Галатея” позволил одному из офицеров — лорду Чарльзу Бересфорду — иметь на борту слона. Слон обитал в специальном домике, построенном для него на задней палубе, и питался ветками, отрубями, сухарями и всем, что только подворачивалось под хобот. Лорд Чарльз его дрессировал и выучил брать рифы на гроте, что слон проделывал, хватая нужный канат и вышагивая по палубе (…). Девятью годами позже, когда принц Альфред уже стал главнокомандующим Средиземноморского флота, он разрешил сделать бурого медведя по кличке Брюн талисманом кают-компании мичманов на его флагманском корабле. Любимой проделкой Брюна было, скользнув в воду на якорной стоянке, подплыть к лодке с другого судна. Когда он пугал чужих моряков, “его молодые хозяева, наблюдавшие за представлением в подзорные трубы и бинокли, помирали со смеху”». Излишне, наверно, будет добавлять, что «молодые хозяева» были мертвецки пьяны, к чему, впрочем, на английском флоте относились весьма терпимо, если не сказать доброжелательно.
Откуда брались все эти чудачества? Ответ дал еще лорд адмиралтейства, праздновавший победу над «Бисмарком» перед портретом Френсиса Дрейка. Это дань глубоко укоренившейся пиратской традиции. Герман Арсиньега («Biografia del Caribe»; Buenos Aires, 1959) отмечал: «Король Генрих VIII считал, а история подтвердила его правоту, что для обороны Англии окопов не достаточно. Их необходимо подкрепить лесом корабельных мачт. Несмотря на постоянные матримониальные скандалы, большую часть своего времени он посвятил созданию современного военно-морского флота. На момент его смерти Англия располагала 85 военными кораблями, оснащенными тяжелыми орудиями. Это была серьезная сила. А заниматься военным делом на море Генрих VIII поручил пиратам». Относительно всего этого, и прежде всего в последнем пункте, его верной последовательницей стала Елизавета I (Альфред Лесли Роуз, «Англия в елизаветинскую эпоху»; Варшава, 1976). А ведь мир пиратов представлял собой своеобразное сплетение необходимой внутренней дисциплины с максимальной внешней свободой и экстравагантностью, которые завораживают и поныне. Возможно, все это и не выглядело столь привлекательно и красочно, как в «Пиратах Карибского моря» с Джонни Деппом в главной роли, но картинка, по большому счету, была похожая. Культ взаимовыручки, пренебрежения трудностями, верности понимаемому по-своему кодексу чести, а в придачу оригинальность на грани чудачества были частью пиратской этики. Ну, и конечно, эффектные поступки. Джон Камминс («Френсис Дрейк»; Варшава, 2000) рассказывает, как Френсис Дрейк преподнес королеве (помимо части добычи, которая ей причиталась) «великолепную серебряную корзину для уборки со стола, на которой были выгравированы герб Ее Величества, розы и прочие узоры, а также золотую солонку в форме земного шара, украшенную зеленой глазурью, имитировавшей океаны». В свою очередь Джеймс Энтони Фруд вспоминал обстоятельства другого триумфального возвращения прославленного пирата: «Дрейк щедро раздавал подарки. Королеве презентовал брильянтовый крест и комплект коронационных украшений с огромными изумрудами. Лорд-канцлеру Бромли он преподнес серебряное блюдо, да и прочим членам Совета — не меньше. Королева нарядилась в коронационный гарнитур на Новый год (…). Берли и Сассекс отказались от искушения, заявив, что не могут принять таких дорогих подарков от человека, чьи богатства нажиты грабежом». Но Дрейку был не указ сэр Уильям Сесил, лорд Берли, хотя он и являлся советником и казначеем королевы Елизаветы I, а уж тем более лорд Генри Рэдклифф Сассекс. Ведь не они создавали традиции Альбиона, а именно тот пресловутый, уполномоченный Генрихом VIII, Френсис Дрейк. Кстати в тот памятный вечер он красовался в пиратском костюме, нарушив как минимум пару основных правил придворного этикета, — а королева взирала на это со снисходительной улыбкой. Кому-то другому такое не сошло бы с рук, но имеющим особые заслуги перед Короной это простительно, а иногда считается особой милостью, доказательством чему стал Орден Подвязки.
