Юрий Емельянов - Разгадка 1937 года
Нетребовательность в быту сохранялась у Сталина до конца его жизни. Даже такой критик Сталина, как А. И. Микоян, признавал: «В личной жизни Сталин был очень скромен, одевался просто». Маршал Советского Союза Г. К. Жуков вспоминал: «Как известно, И. В. Сталин вел весьма скромный образ жизни. Питание было простое — русской кухни, иногда готовились грузинские блюда. Никаких излишеств в обстановке, одежде и быту у И. В. Сталина не было». Подобное же впечатление сложилось и у главного маршала авиации А. Е. Голованова: «Мне довелось наблюдать Сталина и в быту. Быт этот был поразительно скромен. Сталин владел лишь тем, что было на нем надето. Никаких гардеробов у него не существовало». Суммируя свои впечатления о быте и личной жизни Сталина, Голованов замечал: «В его личной жизни не было чего-либо примечательного, особенного. Мне она казалась серой, бесцветной. Видимо, потому, что в привычном нашем понимании ее у него просто не было».
Сталин был крайне непритязателен к своей одежде. В своем дневнике его родственница М. А. Сванидзе записала 4 ноября 1934 года о Сталине: «Он с трудом всегда меняет по сезонам одежду, долго носит летнее, к которому, очевидно, привыкает, и та же история весною и так же с костюмами, когда они снашиваются и надо одеть новый». Охранник А. Рыбин рассказал, на какие хитрости приходилось идти обслуживавшему персоналу сталинской дачи, чтобы сменить развалившуюся мебель или хотя бы заставить генералиссимуса одеть новые полуботинки. В последнем случае Сталин сурово требовал вернуть ему старую, изношенную обувь, и горничным с трудом «удавалось блеском крема скрыть ветхость обуви».
Ссылаясь на воспоминания начальника правительственной охраны генерала B. C. Рясного, Феликс Чуев писал, что после его смерти «выяснилось, что хоронить Сталина не в чем. Рясной открыл шкаф, а там всего четыре костюма — два генералиссимусских и два гражданских, серый и черный. Черный сшили, когда приезжал Мао Цзэдун, специально сшили, насильно, и Сталин его так ни разу и не надел. Да еще бекеша висела — старинная, облезлая, выцветшая.» «Лет сто ей, наверно, было, ей-богу, — говорит Рясной. — Бекеша или архалук вроде шубейки — наденет, бывало, и по саду гуляет. (Видимо, Рясной имел в виду доху, которую Сталин вывез из Туруханской ссылки. — Примеч. авт.) Один генералиссимусский китель был весь замазанный, засаленный, а другой — обштрипанный… Новый костюм не шили. Сталин лежал в гробу в своем стареньком, но сносном: рукава подшили, китель вычистили».
Вряд ли такую непритязательность к своей одежде можно было объяснить стремлением культивировать аскетизм напоказ, хотя бы потому, что личная жизни руководителей в советское время была закрыта от глаз общественности. Сталин вел тот образ жизни, который в основном отвечал потребностям человека, воспитанного в бедности и приученного в духовных училищах к умеренности в своих потребностях и скромности во внешнем виде. Сталин не поддался стремлению к удовлетворению мыслимых и немыслимых потребностей, типичному для многих руководителей, получивших такие возможности в силу своего властного положения. Скорее всего, считая самым главным в своей жизни свою работу, Сталин не придавал большого значения тому, как он выглядит со стороны, и соответствует ли его наряд представлениям о моде или нет. Так, например, его нежелание приобретать новую обувь объяснялось его хроническими болями в ногах, и он предпочитал хорошо разношенные ботинки. Он даже проделывал сам дырки в сапогах, чтобы не травмировать больные ноги.
Поскольку он искал в окружавших его условиях прежде всего наибольшего удобства для своей работы, то для него было неважно, как это достигалось: возможностью носить полуразвалившиеся, но разношенные ботинки или пребывать в большом парке, обеспечивающем уединение, одеть древнюю, но необыкновенно теплую доху и поспать в ней на зимнем воздухе или ездить в быстроходной государственной машине, обходиться большую часть времени без назойливых слуг или иметь огромный штат охраны, обеспечивающий ему безопасность и защиту от надоедливых посетителей.
Поскольку же, выбирая между дешевым и простым удобством и дорогостоящей модой, он был безоговорочно на стороне удобства, то его дачи, в которых он жил, не обладали теми модными дорогими сооружениями, без которых потом не строились дачи высокопоставленных руководителей или коттеджи современных богатых людей. Рыбин писал о «Ближней» даче Сталина: «Никаких бассейнов или массажных на даче не имелось. Никакой роскоши — тоже». Хотя Сталин пользовался государственными автомашинами и жил на различных дачах, они не были его личной собственностью. Ни один из дорогих подарков, преподнесенных ему как руководителю страны, ни один из предметов домашнего быта кремлевской квартиры или дач не остался в собственности его детей. Небогатыми оказались и денежные накопления Сталина, переданные в наследство его детям. В своих воспоминаниях А. Рыбин писал, что после смерти Сталина сотрудник его личной охраны Старостин «обнаружил сберегательную книжку. Там скопилось всего девятьсот рублей — все богатство вождя (в 1953 году подобная сумма составляла примерно около полумесячной заработной платы квалифицированного рабочего. — Примеч. авт.). Старостин передал сберкнижку Светлане».
Несмотря на то, что стиль работы и образ жизни советских руководителей не были предметами всеобщей гласности, о том, как они работают и живут, было хорошо известно членам ЦК и другим видным деятелям партии. Для многих из них Сталин служил примером того, как надо отдавать себя работе и как не злоупотреблять служебным положением в личных целях. Но и в широких партийных массах Сталин пользовался популярностью. Прежде всего, в нем видели человека, который с первых дней советской власти подчинялся строгой дисциплине и боролся против раскола в рядах партии.
С самого ее начала история большевистской партии была отмечена не прекращавшейся внутрипартийной борьбой, чреватой расколом. Перспектива раскола партии, преодолевавшей огромные трудности подпольной жизни, а после прихода к власти оказавшейся в окружении подавляющего беспартийного большинства страны, вызывала тревогу всех ее членов, а потому «раскольники» решительно осуждались ее большинством. «Раскольниками» считались меньшевики, отзовисты, ликвидаторы, ультиматисты, левые коммунисты, военная оппозиция, рабочая оппозиция, децисты, всевозможные «национальные уклонисты», авторы различных «писем» и «платформ», то есть все, кто на протяжении нескольких десятилетий выступал против «генеральной линии» партии.
Боязнь раскола партии была особенно велика среди коммунистов после Октябрьской революции, поскольку они сознавали, что его последствия могут быть гибельными для них в стране, где правящая партия была окружена океаном беспартийных людей, которые могли поддержать антикоммунистические силы. Многие коммунисты оценивали взгляды лидеров оппозиции прежде всего с точки зрения того, как их борьба против руководства повлияет на единство партии.
С начала 1920-х годов возмутителем спокойствия был Троцкий и неудивительно, что подавляющее большинство членов партии на разных уровнях выступило против него и его сторонников. Для многих из них не было сомнений и в том, что Зиновьев и Каменев первыми выступили против Сталина, Бухарина и других членов Политбюро. Члены партии прекрасно знали, что они стали организаторами «бунта» ленинградской организации против большинства делегатов съезда. Их объединение с Троцким, этим вечным бунтарем против Ленина, а затем против Сталина, отречение от решений, за которые они голосовали, отказ от своей же яростной критики Троцкого лишь укрепило впечатление о них как о раскольниках партии и беспринципных политиканах, стремящихся узурпировать власть, не считаясь с волей большинства.
Когда же Бухарин, Рыков и Томский выступили первыми против решений Политбюро о чрезвычайных мерах, за которые они недавно голосовали, многие члены партии считали, что «правые» саботируют слаженную работу, направленную на решение государственных вопросов, и втягивают партию в неконструктивную дискуссию. Переговоры же с Каменевым показали беспринципность Бухарина и его сторонников в его борьбе за личную власть. Нарушение оппонентами Сталина согласованных решений, противопоставление ими своих «платформ» «генеральной линии» партии, их союзы с бывшими политическими противниками препятствовали привлечению на их сторону колеблющихся членов Политбюро и Центрального комитета, а затем и остальных членов партии.
В противовес своим противникам Сталин для подавляющей части руководства партии и рядовых ее членов олицетворял стремление обеспечить единство в партии. Такая позиция органично вытекала из всей его партийной деятельности. Он твердо стоял на позиции ленинского большинства с 1903 года. В 1909 году, находясь в Баку, он вместе с другими членами Бакинского комитета партии забил тревогу в связи с угрозой раскола партии «на отдельные организации». Затем он постоянно поддерживал ленинское большинство, даже в тех случаях, когда он явно не был согласен с восторжествовавшим мнением.
