Ричард Холланд - Октавиан Август. Крестный отец Европы
Наконец он выступил против бунтовщиков, чтобы предотвратить полный распад общественного порядка, но только после того, как убийцы достаточно напугались. Выяснив, что предводитель шайки Амаций на самом деле самозванец, грек по имени Герофил, Антоний казнил его без суда и наказал многих его товарищей и в некоторой степени восстановил порядок.
Несмотря на завещание Цезаря, Антоний мог вполне быть доволен первыми своими неделями у власти. Власть его стала практически полной. Он убедил сенат принять все постановления Цезаря и сохранил перспективу придумывать другие от его имени. Он примирился с заговорщиками и одновременно сделал их изгоями. Будучи консулом и имея единоличный доступ к бумагам Цезаря, Антоний получил возможность выкачивать деньги из казны и в дополнение к войску Лепида набирать собственное. А если бы сенат попытался ему помешать, Антоний обратился бы к народному собранию.
Цицерон не зря жаловался старому другу Аттику на исходящую от новой власти угрозу: libertas[9], по общему мнению, восстановили, но без необходимых республиканских свобод, без которых она не действует.
«Наши герои (Цицерон имеет в виду убийц) совершили славное и великое деяние; для остального потребны деньги и войска, которых у нас нет».
Возвращаясь позже к мартовским идам, Цицерон напыщенно спрашивает: «Помнишь ли, как в самый первый день на Капитолии я кричал, что преторы должны созвать тут же сенат? Бессмертные боги! Чего только они тогда не сделали бы, ведь все честные люди, и даже почти честные, ликовали!»
В конце марта, и скорее всего после беспорядков, связанных с похоронами Цезаря, Децим Брут написал своему двоюродному брату Марку Бруту и Кассию и пожаловался на «предательство» Антония. Все трое заговорщиков еще оставались в Риме, хотя встретиться не могли, опасаясь народной ярости. Децим был тогда наместником Цизальпинской Галлии, но вступить в должность не успел, и теперь ему грозила отставка. «Антоний говорит, что не знает, как отдать мне мою провинцию», — пишет он, убеждая друзей покинуть Италию, пока это возможно. Он обращается к ним с изменническим советом — присоединиться к Сексту Помпею, державшемуся еще против римского войска, или же к мятежному оптимату Цецилию Бассу, который командовал легионом в Сирии.
Антоний, разумеется, предпочел бы отобрать у Децима должность наместника, потому что она была нужна ему самому. Два легиона, стоявшие в Северной Италии, представляли собой самую большую военную силу на полуострове, и командование над ними укрепило бы влияние Антония в столице, к которой эти легионы стояли ближе, чем любые другие войска из провинций. Мы не знаем, каков был ответ Брута и Кассия на письмо Децима, но из того, что за ним последовало, вполне можем угадать. В середине апреля Децим ускользнул из города, правда, собственному совету не последовал и поспешил не за границу, а на север, в подчиненную ему провинцию, пока Антоний не отобрал ее с помощью народного голосования. За решением Децима явно стояли Брут и Кассий. Ответное выступление оптиматов против цезарианцев началось еще до того, как Октавиан добрался до Рима.
V
Молодой претендент
Октавиан усаживался за обед, когда в Аполлонию прибыл посланец его матери с известием об убийстве Цезаря. Гонец, по-видимому, разнес весть по всему городу, потому что в течение вечера к Октавиану приходили видные горожане — выражали соболезнования и открыто спрашивали, что он намерен предпринять. Легко представить себе его чувства. Многие посетители, выслушав благодарность хозяина за соболезнования, уходили, но некоторых Октавиан приглашал к столу — людей опытных как в войне, так и в политике. Их оживленный разговор продолжался до самого утра.
Мнения резко разделились. Агриппа и Сальвидиен держали сторону тех, кто предлагал Октавиану ехать в штаб македонского войска, которое собирал его дядя, и потребовать немедленной помощи, чтобы отомстить за его убийство.
Прочие советчики были гораздо осторожнее. Они понимали: хотя Октавиану стоит обратиться к солдатам и заручиться их поддержкой, но вторгнуться с войском в Италию, не узнав, что в точности произошло в мартовские иды, — поступок необдуманный и изменнический. И потом, предполагали они, Цезарь уже отмщен. Октавиану не следует начинать гражданскую войну против неизвестных сил и по причине, которая, возможно, уже не существует.
Октавиан выбрал вторую, более осторожную линию поведения и тем самым показал свою зрелость. Все обдумав, он решил организовать небольшую разведывательную экспедицию — которую сам и возглавил, с целью выяснить все о случившемся и узнать общественное мнение. Что, если убийцы пришли к власти? Не станет ли он сам следующей жертвой? Или же напротив — Антоний и Лепид, как главные сторонники Цезаря, немедля осудили и казнили убийц? Октавиан до сих пор не знал, что ему причитается по завещанию Цезаря, не знал, будет ли оно сочтено законным, хотя, разумеется, понимал — какое-то наследство он получит. Советчики Октавиана, несомненно, объяснили ему, что если сенат оправдает убийц, то завещание Цезаря, как и его политические и финансовые реформы, скорее всего аннулируют. А если диктатора признают тираном, то и все его имущество могут конфисковать.
Молодому человеку не пришлось отправляться в штаб македонского войска. Большая часть войска сама обратилась к нему — в виде депутации центурионов и солдат, служивших под командой Цезаря. Они предложили Октавиану свою помощь и заверили, что поддерживают его. С этими опытнейшими солдатами Октавиан познакомился, когда обучался воинскому делу, и потому он заговорил с ними, как с товарищами, поблагодарил за верность Цезарю и сказал, что обязательно обратится к ним, если ему потребуется помощь. Эта встреча и обмен обещаниями оказались впоследствии очень важными. В трудную минуту Октавиану понадобится поддержка легионеров, и они его не подведут.
Октавиан наверняка взял кого-то из них с собой, оформив им отпуска, когда отправился в Италию. Вероятно, это произошло в первую неделю апреля. Он захватил также немало денег и смог оплатить всем дорогу — с момента высадки на пустынном побережье к югу от военного порта Брундизия. Путешествие было тяжелым, и Октавиан и его небольшой отряд не смогли бы немедленно приступить к активным действиям. Они пешком добрались до Лупий, небольшого городка, где сняли себе жилье.
Сразу же по прибытии в Лупии или днем позже Октавиан узнал, что Цезарь его усыновил. Узнал он и о вопиющем решении сената объявить убийцам амнистию.
С характерной для него осторожностью Октавиан послал вперед, в Брундизий, несколько человек — разведать, не ждет ли их западня. Как только тамошние солдаты услышали, что в Италию вернулся наследник Цезаря, они вышли из города ему навстречу и провожали его, приветствуя новым именем — Цезарь. То был пьянящий миг. Октавиан увидел, какое блестящее будущее ждет его, если он проявит смелость и схватит удачу обеими руками, а также смерти и горести, уготованные его семье и друзьям в случае поражения. Отказавшись от секретности — до сих пор Октавиан почти от всех скрывал свои планы и действия, — он объявил, что направляется в Рим — постоять за честь «отца» и предъявить права на наследство. Однако что бы молодой человек ни говорил в частных беседах, он мудро избегал публичных угроз в адрес убийц.
Отовсюду к нему стекались люди, а за ними, каким-то волшебным образом, деньги. Цезарь собирал средства на поход в Парфянское царство, и потому из Рима в Брундизий перевозили казну — большей частью золотые, серебряные и медные монеты. Оттуда их переправляли в Македонию — для выплаты легионерам и закупки провианта. Кроме того, через Брундизий шел и другой поток денег — из других восточных провинций, от откупщиков. Известно, что ко времени прибытия в Рим у Октавиана в распоряжении были немалые суммы. Частично это можно объяснить тем, что в Неаполе его встречал Луций Корнелий Бальб, который несколько лет вел личные денежные и политические дела Цезаря (вместе с всадником Гаем Оппием).
Бальб, происходивший из испанской семьи с финикийскими корнями, в ночь мартовских ид поддержал предложение Лепида направить солдат против немногочисленных заговорщиков.
В недавнем прошлом Бальб по роду деятельности имел прямой доступ ко всем средствам диктатора. И едва ли он предоставил какие-либо суммы Антонию после того, как тот пошел на компромисс с убийцами.
Бальб, под впечатлением от решимости Октавиана, стал его верным сторонником. Хотя у нас нет прямых свидетельств, мы вполне можем предположить, что он передал Октавиану по крайней мере часть бывших в его распоряжении денег, не дожидаясь подтверждения завещания. Присваивать эти деньги Бальб не стал бы. Он и так был одним из богатейших в Риме людей; его усыновил Теофил из Митилены, служивший у Помпея главным советником во время его восточных кампаний, весьма прибыльных. Бальб раньше держал сторону Помпея и помогал созданию триумвирата Помпея, Цезаря и Красса. Потом он перенес свою преданность на Цезаря, быть может, из некоторой оптиматской ревности к его успехам. Карьера Бальба — хороший пример того, как реформаторы вроде Цезаря и Октавиана вознаграждали чужие заслуги, продвигая на самый верх способных и талантливых людей неримского происхождения. Она также показывает, как причудливо сплелась в империи сеть человеческих судеб — людей разного социального положения и разных национальностей. Меньше чем через три года после неофициальной встречи с Октавианом Бальбу предстояло стать первым в истории Рима консулом, рожденным за пределами страны. Такой факт, конечно, не доказывает, что Бальб в решающий момент снабдил Октавиана существенными суммами, но вероятнее всего так оно и было.
