Н Кальма - Заколдованная рубашка
В путешествиях и приключениях, в удачах и лишениях Гарибальди никогда не забывал о своей обездоленной родине. Спустя несколько лет он снова вернулся в Италию и поселился на острове Капрера. Это был почти пустынный скалистый остров, населенный главным образом дикими козами. Гарибальди сам строил свое жилище - белый домик с плоской крышей и круглым куполом. В доме было всего две комнаты: спальня Гарибальди, где стояли кровать с жестким тюфяком, стол, старое кресло и сундучок, набитый старыми бумагами, и вторая комната, которая предназначалась для гостей. Здесь стены были увешаны военными трофеями Гарибальди - ружьями, саблями, пистолетами и знаменами, захваченными у неприятеля. Неподалеку от дома была пристройка, названная "Ватиканом". В "Ватикане" жил старый осел, по прозвищу Пий IX, упрямый и злой.
Гарибальди сам обработал сад и огород на острове, насадил фруктовые и миндальные деревья, разбил виноградник. Когда на Капреру приезжали боевые друзья Гарибальди, все они тотчас же брались за лопату или тачку - так действовал на них пример хозяина.
Как-то у него гостила немецкая писательница Эсперанс Шварц. Вот что она писала о хозяине Капреры:
"...Когда я проснулась утром и подошла к окну, я в испуге отшатнулась: мимо промчалась рассвирепевшая корова с опущенной головой и поднятым хвостом, а вскоре появились гнавшиеся за ней Гарибальди и его дочь Тереза. Он вооружился ведром, она держала в руках скамейку для дойки. Спустя час, за завтраком, Гарибальди извинялся передо мной за отсутствие молока.
"Видишь, Тереза, - с упреком воскликнул он, - это ты во всем виновата! Сколько раз говорил я: с животными надо обращаться ласково. Таким путем можно добиться гораздо большего, чем побоями".
На своем скалистом острове Гарибальди продолжал следить за всеми событиями в Италии.
Он все ждал, что родина позовет его, что Италии понадобятся его силы и знания, его любовь. И его действительно позвали. Виктор-Эммануил, король Пьемонта, и его первый министр граф Кавур сговорились с Наполеоном III и сообща начали войну против Австрии. Наполеон должен был поддержать Пьемонт, а за это король обещал ему Савойю и даже Ниццу. Виктор-Эммануил понимал, что магическое имя Гарибальди привлечет в его армию тысячи добровольцев. Поэтому он вызвал Гарибальди и предложил ему командовать корпусом альпийских стрелков. Гарибальди не подозревал, что Виктор-Эммануил - только послушная марионетка в руках французского императора. Он наивно считал, что король заботится лишь о благе народа и что война Пьемонта с австрийцами - настоящая освободительная война. Поэтому он с восторгом откликнулся на призыв короля. Под его предводительством Пьемонт одерживал над австрийцами победу за победой, Гарибальди шел как триумфатор, и целые селения присоединялись к его альпийским стрелкам. Кавур и Виктор-Эммануил хотели скрыть от Наполеона III, что Гарибальди участвует в военных действиях; они знали, что император ненавидит Гарибальди и боится его популярности.
В Средней Италии начались волнения. В Тосканье, Модене, Парме народ прогнал своих правителей-герцогов. Всюду народ требовал присоединения к Пьемонту и с восторгом встречал Гарибальди.
Из его экипажа выпрягали лошадей, и люди сами везли его, усыпая его путь цветами и крича:
- Viva Garibaldi! Viva la liberta! Да здравствует свобода!
И вдруг!.. Вдруг Наполеон дернул за ниточку своих послушных марионеток, и Виктор-Эммануил прекратил войну.
Гарибальди со своими войсками хотел было снова двинуться на Рим, чтобы поднять восстание и свергнуть наконец папу Пия IX, но и тут его остановил король Пьемонта. Гарибальди с его славой и народной любовью становился неудобен для правителей. От него хотели избавиться. Несколько раз ему давали коварные поручения, вероломно посылали его и его бойцов на верную гибель. Самое большое горе и разочарование ждало Гарибальди, когда Кавур и король Виктор-Эммануил отдали Франции Ниццу - прекрасную солнечную Ниццу, его родину! Вот когда он наконец вполне понял всю глубину предательства королей и королевских прислужников!
Вне себя от горя он ворвался в парламент, он кричал об измене Кавура, он требовал суда над ним - все напрасно! Это был глас вопиющего в пустыне.
И снова Гарибальди уехал к себе на свой скалистый остров. Уехал до той поры, когда народу снова понадобится он, его силы, его преданность свободе. Итальянцы знают: Гарибальди защищает всех угнетенных и ненавидит поработителей. Он велик, добр и прост со всеми - от королей до последних бедняков. Он презирает смерть и отказывается от всяких почестей. И когда раздается его клич, сзывающий на бой всех настоящих патриотов, тысячи людей идут к нему, тысячи людей отдают ему свои сбережения и самое драгоценное, что есть у них, - свою жизнь...
18. ЗА ЛИМОННЫМ ДЕРЕВОМ
В саду палаццо Марескотти было тихо. Все молчали. Одни еще были там, у смертного одра Аниты, другие взбирались по крутым откосам острова Капрера, третьи вместе с Гарибальди бросали в лицо Кавуру гневное обвинение в измене...
Внизу, на улице, остановился экипаж, послышался голос кучера, стукнула дверца кареты. Вошел слуга:
- Синьора Сперанца Шварц, - доложил он.
Александра Николаевна встрепенулась, вскочила. Легкая краска выступила у нее на щеках. "Ага, вот кого она ждала!" - понял в своем убежище Александр.
Шурша переливчатым шелком платья, вошла молодая женщина с живым, умным и некрасивым лицом. Новая гостья расцеловалась с Александрой Николаевной и поклонилась остальным.
- Мой друг Эсперанс Шварц, храбрая амазонка и писательница, представила ее гостям хозяйка.
Она сказала это по-итальянски, и Эсперанс Шварц отвечала на том же языке:
- Амазонки говорят, что Шварц, кажется, действительно писательница, а писатели утверждают, что она как будто амазонка. Сама же Шварц ни то, ни другое. - И она звонко рассмеялась, вдруг удивительно похорошев.
- Только что о вас здесь говорили, друг мой, - продолжала по-итальянски Александра Николаевна. - Нам рассказывал наш соотечественник месье Мечников о вашем друге, генерале Гарибальди, и кстати вспоминал, как вы писали о своей поездке на Капреру. Ах, как я хотела бы там побывать! прибавила она со вздохом.
- Мы съездим туда вместе, душа моя, - сказала Эсперанс. Она взяла Александру Николаевну под руку. - Кстати, у меня есть к вам небольшое дело...
Обе дамы отошли в глубь сада, за густолиственное лимонное деревце.
- Записка? - чуть слышно спросила Александра Николаевна.
- Она у меня, - отвечала так же тихо Эсперанс.
- Он сам передал ее вам?
- Да. В Генуе. Я только что приехала оттуда.
- Почему он хочет, чтобы этим занималась именно я?
- Меня уже знают и, наверное, за мной следят. Он сказал: "Русская не вызовет подозрений". Он сказал еще, что всецело доверяет моим друзьям.
Александра Николаевна смотрела на Эсперанс, что-то обдумывая.
- Передайте ему: я постараюсь сделать все, что от меня зависит, сказала она наконец. - Кажется, у меня будет возможность переправить туда все необходимое. Нашлась связь.
- На воле?
- Нет, там. Но это еще не наверное. Это должно выясниться в ближайшие дни.
- Поторопитесь. В конце месяца праздник святого Теренция. В Риме охотно пользуются этим днем для казней.
- Я помню об этом каждую минуту, - шепнула "Ангел-Воитель".
- Вот, возьмите. Спрячьте.
Александр Есипов, сидевший по другую сторону лимонного деревца, увидел, как "Ангел-Воитель" быстро сунула за корсаж свернутую в трубочку бумажку. Снова раздался шелест шелковых юбок, и обе дамы вернулись к гостям. По их беспечному виду никто не смог бы предположить, что минуту назад они вели такой отнюдь не женский разговор.
Александр Есипов чувствовал величайшую растерянность и неловкость. Что делать? Выйти и тотчас же признаться обеим подругам, что он все слышал, или промолчать? А если скрыть, - это низко, он уподобится папским шпионам, он, выходит, просто подслушивал! Александр не знал, на что решиться. Наконец он решил про себя: сию же минуту признаться во всем Александре Николаевне, но сделать это с глазу на глаз, в отсутствие Эсперанс.
Он вышел из своего убежища, отвел в сторону хозяйку дома.
- Я... мне надо что-то сказать вам, - пробормотал он, пылая и не глядя на нее. - Знайте, я все слышал. Я сидел вон там, - стремительно сказал он.
У Александры Николаевны чуть дрогнули ресницы.
- И... и что же вы поняли из этого разговора? - тихо спросила она. Кажется, в эту минуту ей больше всего хотелось рассмеяться над красным, ошарашенным собственной смелостью мальчиком.
Александр нагнулся к ней:
- Я понял, что вы намерены совершить что-то смелое и опасное, что вам понадобится помощь, что, может быть, и я мог бы вам пригодиться, - выпалил он единым духом.
Это пришло к нему внезапно, как вдохновение. Кровь шумела у него в ушах. Что-то она скажет?
Александра Николаевна смотрела на него. Прикидывает его силы?
