Герберт Вотте - Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки)
Ночью внезапно послышались удары весел о воду и до слуха дозорных из темноты донесся голос. Это был Себитуане, их враг; он приказал своим людям неустанно наблюдать за противником и теперь под покровом ночи в сопровождении отряда подплывал к острову. Он велел дозорным подозвать к берегу вождей и затем объявил им о безысходности их положения. Собравшиеся на берегу с ужасом вслушивались в зловещие звуки громового голоса, несшегося из мрака бурлящего потока. Себитуане напомнил им о недавнем поражении, нанесенном силой его оружия; он расписывал страшную гибель предыдущего войска, высланного Моселекатсе, и воскликнул, что им он уготовил такую же судьбу. Они, предвещал он, не найдут здесь ни волов, ни коз, чтобы утолить голод, и не потребуется много дней, чтобы лихорадка и истощение довели их до могилы, а уцелевшие найдут свой бесславный конец под секирами его воинов.
Затем все стихло, удары весел слышались слабее и слабее. Охваченные ужасом, матабеле дожидались наступления утра. У них и тени сомнения не было в правдивости предсказаний грозного вождя, и, едва рассвело, они приняли решение быстро спустить свои лодки на воду, усердно заработали веслами, направляясь к южному берегу. Голодные и уставшие, они с трудом пробирались через прибрежные дебри реки Чобе. Так началось отступление. В лесу стояла мертвая тишина, но вдруг все ожило: из мрака леса, рассекая свистом ночную тишину, полетели в них стрелы и копья, и то там, то здесь падали безжизненные тела. Хитрый Себитуане не хотел изматывать свое войско; на борьбу с племенем матабеле он послал подчиненное ему племя батока, и те быстро управились с обессиленными, блуждающими по заболоченному лесу беглецами. Лишь немногие из матабеле остались в живых. Они сообщили своему вождю печальную весть о гибели и этого войска.
Разгадка боевых успехов Себитуане таится прежде всего в его личной храбрости. В отличие от Моселекатсе и других африканских властителей он всегда сам водил в бой воинов. Едва увидев врага, он ощупывал лезвие секиры и восклицал: "Она как бритва, и всякий, кто покажет спину противнику, почувствует ее острие!" Беглецов с поля боя вождь рубил беспощадно. Все знали, что от него не уйдешь. Если кто-либо прятался, чтобы уклониться от решающей схватки, Себитуане спокойно отпускал его домой. Позже звал его к себе и заявлял ему: "Итак, ты предпочитаешь умереть дома, а не в бою. Пусть будет, как ты желаешь". И он давал знак немедленно казнить труса.
Теперь Себитуане покорил все племена на обширном пространстве и держал в страхе спесивого Моселекатсе. Вдоль Замбези он расставил воинские посты, чтобы обезопасить себя от повторного нападения матабеле.
Когда Себитуане узнал о желании Ливингстона посетить его, он предпринял все, что было в его силах, чтобы обеспечить путешествие белых людей. Молодому Лечулатебе, несомненно, досталось бы за препятствия, которые он чинил путешественникам, если бы Ливингстон не заступился за него.
Себитуане знал все, что происходило в его обширном царстве; он умел завоевать уважение и доверие как своих подданных, так и чужеземных гостей. Когда другие люди приходили в его город, чтобы продать то шкуры, то мотыги, он сам выходил им навстречу, приказывал принести муки, молока, меда и в их присутствии готовил из этих продуктов привычные лакомые блюда. Довольные его угощением, приветливостью и щедростью, гости доверчиво рассказывали ему все, что его интересовало. Когда они уходили, он велел каждому вручить подарок, и те всюду распространяли хвалу его доброте и великодушию. "У него доброе сердце, он мудр" - так говорили о нем, и Ливингстон слышал это еще до встречи с ним. "Бесспорно, Себитуане был самым выдающимся человеком, - высказывается Ливингстон о нем, - был лучшим из вождей, которых я когда-либо знал".
Во время поездки по владениям Себитуане путешественники произвели сильное впечатление на местное население: макололо впервые видели белого человека. Однако многие из них уже носили кое-какую одежду из пестрого набивного ситца европейского происхождения. Были у них и мушкеты. Когда Ливингстон спросил их, откуда у них эти вещи, те бесхитростно отвечали, что выменяли их за мальчиков, захваченных "в плен" во время военных походов. Ливингстон был глубоко потрясен: те самые макололо, которые так дружелюбно принимали его, были охотниками за людьми, торговцами рабами! Что же могло побудить их к этому?!
Ответ был весьма прост. Себитуане хотелось приобрести старые португальские мушкеты, чтобы обезопасить себя от возможного нападения матабеле. В обмен на них он предлагал скот или слоновую кость. Однако владельцы оружия хотели получить четырнадцатилетних подростков - штука за штуку. Прежде макололо никогда не занимались торговлей невольниками, своих детей они и сейчас не продают, а продают только захваченных во время военных походов. Теперь они уже преднамеренно устраивают военные походы против других племен для захвата детей и обмена их на ружья. Во время одного такого похода они захватили двести пленных.
Ливингстон был потрясен тем, что такие люди превратились в охотников за рабами. Но может ли он осуждать их? Ведь они вынуждены были поступать так, чтобы защищать себя. Все мучительнее становился для Ливингстона вопрос: как искоренить работорговлю - эту раковую опухоль на теле Африки? Одно ему было ясно: миссионерская деятельность не принесет успеха, пока не прекратится охота за людьми и работорговля, которая ведет к падению моральных устоев коренных жителей. Это он понял, будучи еще в Колобенге. Но что можно противопоставить такому злодеянию? Давно уже ломает он голову над этим. Есть лишь одно средство, которое, как он думал, могло принести успех: найти для европейских промышленников пути в глубь материка, чтобы там обменивать товары на слоновую кость и различные местные изделия. Только такой взаимовыгодный товарообмен нанесет действенный удар по работорговле. Борьба с работорговлей, и не на побережье, а в местах ее зарождения, в глубине материка, казалась теперь Ливингстону более насущной задачей, чем умножение христианских душ. Но для развития торговли нужно сначала проложить путь по суше и воде от побережья внутрь материка. Тогда вместе с купцами туда смогут проникнуть и миссионеры.
Открыть путь для торговли и проникновения цивилизации в глубь Африки, создать условия для миссионерской деятельности - вот главное, чем должны заняться европейцы его времени. Ливингстон считал, что это их, в том числе и его, моральный долг перед африканцами. Прийти к этой мысли для Ливингстона все равно что взвалить на себя эту ношу. Теперь цель его жизни четко определилась: он будет исследовать Африку, искать пути к прогрессу, как он его тогда понимал.
Предприятие, на которое отважился Ливингстон, трудное и опасное, но оно не пугало. Однако будущий исследователь не предполагал, что осуществление намеченного им плана приведет к прямо противоположным результатам: вместо помощи африканцев ожидало колониальное угнетение. В дальнейшем деятельность Ливингстона еще больше способствовала британской экспансии, хотя его взгляды по-прежнему были противоположны взглядам колонизаторов. Для английских купцов и предпринимателей торговля и цивилизация в Африке - лишь новые возможности для наживы, для Ливингстона же - средство приобщения африканцев к прогрессу и культуре.
Смерть Себитуане
Прибытие Ливингстона с женой и детьми обрадовало Себитуане: он усматривал в этом визите доказательство искреннего доверия к нему. Намереваясь совершить путешествие, чтобы показать гостям подвластные ему земли, Себитуане хотел взять всю семью Ливингстона.
Однако осуществить этот замысел не удалось. Себитуане заболел воспалением легких. Ливингстон знал, что жизнь вождя в опасности, и колебался, браться ли за лечение: если Себитуане умрет, всю вину тогда припишут ему, чужеземцу. Местные лекари, с которыми он делился своими опасениями, признавали его правоту.
Как-то воскресным вечером после церковной службы он с сынишкой Робертом зашел навестить вождя и застал его уже при смерти. Себитуане и сам чувствовал ее приближение и даже высказал это. Ливингстон обронил лишь несколько слов о загробной жизни, которые вселили бы в умирающего надежду на бессмертие. "Почему ты говоришь о смерти? - спросил один их присутствующих лекарей. - Себитуане никогда не умрет". Ливингстон молчал. Если бы он настаивал на своем, позже могли бы сказать, что он, мол, накликал ее. Как легко при подобных обстоятельствах совершил бы роковую ошибку любой другой европеец, плохо знавший язык и образ мышления этих людей! Даже вполне доброжелательные исследователи из-за незнания обычаев и неверного поведения могли бы стать жертвой недоразумения. Однако удивительная интуиция и чувство такта, которые были чуть ли не врожденными у Ливингстона, служили хорошей основой его отношений с африканцами; ему чуждо было чувство высокомерия и расового превосходства. Он еще некоторое время посидел у постели умирающего, затем поднялся и хотел уже проститься. Но тут больной, напрягая силы, приподнялся, позвал слугу и сказал: "Отведи Роберта к Маунку, пусть она даст ему немного молока". Это были последние слова умирающего, услышанные от него Ливингстоном. На следующий день ему сообщили, что вождь скончался. Глубокой и искренней была скорбь Ливингстона, который знал, что в Себитуане он потерял верного и надежного друга.
