Сергей Цыркун - Сталин против Лубянки. Кровавые ночи 1937 года
Ответ на этот вопрос дал Ягода, правда, слишком поздно – в протоколе допроса от 13.05.1937: «Я знал, что Ворошилов прямо ненавидит меня» [176] . Выдавая санкции Ягоде и Гаю на аресты высших командиров, Ворошилов и его заместитель – начальник Главного Политуправления Ян Гамарник, выполняя волю вождя, видимо, считали, что пройдохи и карьеристы Ягода и Гай ввели товарища Сталина в заблуждение, обманули его доверие и из низменных соображений репрессируют высший комсостав. В действительности Ягода и Гай были, конечно, беспринципными карьеристами с ног до головы, но не они обманывали доверие Сталина, а Сталин, притворяясь доверчивым, сумел настроить против Ягоды не только наркома обороны и члена Политбюро Ворошилова, но и вообще всю армейскую верхушку, сделав невозможным опасный для него сговор НКВД с Красной Армией. А тремя комкорами и несколькими командирами более низких рангов он не задумываясь пожертвовал, словно не пешками даже, а разменной монетою. Гай и Молчанов считали себя азартными охотниками, даже не подозревая, что сами взяты на прицел.
Есть лишь одно свидетельство о том, как поколебались бодрость и самоуверенность Молчанова в осенние дни 1936 г. Когда он, осыпая бранью и угрозами недавно арестованного Карла Радека, который, к слову сказать, недолгое время в прошлом являлся сотрудником ВЧК [177] , требовал от него признания в заговоре, то Радек, по свидетельству А. Орлова, ответил: «Ладно! Я согласен сейчас же подписать все, что угодно. И признать, что я хотел убить всех членов Политбюро и посадить на кремлевский престол Гитлера. Но к своим признаниям я хочу добавить одну небольшую деталь, – что, кроме тех сообщников, которых вы мне навязали, я имел еще одного, по фамилии… Молчанов… Да, да, Молчанов! – истерически закричал Радек. – Если вы считаете, что необходимо кем-то пожертвовать для блага партии, то пусть мы пожертвуем собой вместе!» Молчанов, по словам Орлова, «побледнел как полотно» и долго не мог прийти в себя [178] .Предчувствие не обмануло Молчанова: опасность стала уже близка. Сталин, наконец, решил дать шанс Ежову проявить себя. Председателя КПК предупредили, что вождь будет говорить с ним по телефону. Содержание телефонного разговора известно по записи к нему, сохранившейся в архиве Ежова. Допуская, что эти разговоры могут прослушиваться людьми Воловича, Ежов кратко сообщил о предсмертном письме Томского и выразил уверенность, что тот оклеветал Ягоду. Вместе с тем он не удержался от того, чтобы намекнуть Сталину на то, что в действительности волновало их обоих более всего, а именно, на вопросы смены руководства НКВД. Правда, опасаясь спугнуть Ягоду, опытный аппаратчик старался говорить неопределенно, не называя конкретных имен: «…мне кажется, надо приступить и к кое-каким выводам из всего этого дела для перестройки работы самого Наркомвнудела. Это тем более необходимо, что в среде руководящей верхушки чекистов все больше и больше зреют настроения самодовольства, успокоенности и бахвальства. Вместо того чтобы сделать выводы из троцкистского дела и покритиковать свои собственные недостатки, исправить их, люди мечтают теперь только об орденах за раскрытое дело». Затем он туманно выразился, говоря как будто не о чекистах, а о неких абстрактных врагах режима: «Стрелять придется довольно внушительное количество. Лично я думаю, что на это надо пойти и раз навсегда покончить с этой мразью» [179] . Сталин понял намек и вызвал Ежова в «Зеленую рощу». Телефонный разговор Ежова со Сталиным был подслушан и доложен Воловичем Ягоде [180] .
Но тот, видимо, решил, что Сталин будет обсуждать с Ежовым перспективы новых арестов по делу Сокольникова, Пятакова и Радека, и не придал поездке Ежова в «Зеленую рощу» никакого значения. У наркома нашлись более важные дела, которые поручил ему Сталин: он, как и в июле, решил отвлечь Ягоду Испанией, где уже вовсю полыхал пожар гражданской войны. Задача, поставленная Сталиным, оказалась непростой. Она предусматривала организацию поставки оружия, боеприпасов и снаряжения испанским республиканцам, однако сделать это надо было тайно, с использованием подставных коммерческих организаций и оборотистых агентов НКВД, действующих под видом контрабандистов.
Но и это было еще не все. Требовалось силами НКВД взять под свой контроль всю прифронтовую полосу в республиканской Испании. На призыв республиканского правительства о помощи отозвались 42 тысячи добровольцев-интернационалистов из 54 стран мира [181] . Среди них оказалось много троцкистов, видные фигуры из зарубежного социалистического и рабочего движения. Так представился уникальный случай схватить многих из них, а оставшихся завербовать или окружить своей агентурой. Для этого были выделены колоссальные денежные средства (впоследствии Сталин компенсировал свои расходы, присвоив свыше 500 тонн золота из золотого запаса Испанской республики). Необходимо было тайно перебросить в Испанию большое количество советских диверсантов, военных советников, опытных «ликвидаторов». Для выполнения задачи Сталин дал Ягоде всего несколько дней. Тот был окрылен тем, что его избавили, наконец, от надзора Ежова, и, видимо, даже рад, что Ежов уезжает на юг. 14 сентября он собрал совещание с участием Фриновского, Слуцкого и других доверенных лиц, посвященное испанскому вопросу. Руководителю спецподразделения НКВД по изготовлению фальшивых паспортов и других документов Мюллеру было предписано перейти на круглосуточный режим работы. На испанское направление были брошены опытные разведчики Фельдбин-Орлов, Кривицкий, Уланский. Ягода, похоже, всерьез вообразил, что Испания станет для него чем-то вроде Тулона для молодого Бонапарта: он уже сообщал своим сотрудникам, кто из них какой орден получит за выполнение задания, как будто считал, что в ближайшем будущем это станет вопросом его усмотрения [182] .
23 сентября члены Политбюро опросом приняли решение № П3166: «разрешить т. Ежову выехать в Сочи» [183] . Однако и эта информация не насторожила наркома: за несколько часов перед тем поступило спецдонесение из Западносибирского края о происшедшем ночью взрыве метана на шахте «Центральная» в Кемерове; за это событие местные чекисты сразу ухватились: новый начальник управления НКВД по Западной Сибири Курский старался оправдать оказанное доверие и провести у себя собственный «открытый процесс» по образу и подобию процесса Каменева – Зиновьева в Москве. Поглощенный этой новостью Ягода просто проглядел, какая опасность угрожала ему от предстоящей встречи Ежова со Сталиным. Шли своим чередом и другие события, отвлекавшие внимание Ягоды. Одно из них – раздувание «дела астрономов», известного также как «Пулковское дело» (по названию старейшей в нашей стране Пулковской астрономической обсерватории). Суть его состояла в том, что арестованного директора Астрономического института Б.В. Нумерова обвинили в создании из числа видных советских ученых-астрономов «троцкистско-зиновьевской организации», путем вредительства в области наблюдательной астрономии, «ставившей своей целью свержение Советской Власти и установление на территории СССР фашистской диктатуры» [184] .
Дело при всей немыслимой бредовости обвинений достигло поистине космического масштаба, и руководство НКВД решило придать ему соответствующий размах, привлекая к делу помимо астрономов также представителей смежных научных дисциплин: геофизиков, метеорологов, климатологов. Выйдя за пределы Ленинграда, следствие приступило к арестам по всей стране. В частности, 20 сентября был взят под стражу в Зыряновске на Алтае геофизик, сотрудник Центрального научно-исследовательского геологоразведочного института (ЦНИГРИ) Ю.Н. Лепешинский. К их показаниям следовало отнестись внимательно, не допуская в этом деле халтуры: первый секретарь Ленинградского обкома А.А. Жданов неплохо разбирался в вопросах метеорологии и климатологии, сохраняя к ним интерес еще со студенческой скамьи [185] , для Сталина метеорология вообще являлась единственной специальностью: в юности после отчисления из семинарии он около года работал на Тифлисской метеостанции, после чего на много лет ушел в революционную деятельность. Поэтому погром в этих научных областях следовало начинать с оглядкою, дабы не вызвать вмешательства Сталина и Жданова: не случайно расследование приобрело особый размах, пока оба они отдыхали на юге.
24 сентября, управившись с этими делами, по всей видимости, Ягода провел выходной день на своей даче в привычной обстановке пьянства и лести со стороны приближенных. Они аппетитно вкушали деликатесы с коллекционной антикварной посуды, благоприобретенной щедрым хозяином из конфиската [186] . Если это так, то был поистине Валтасаров пир. Тучи над головой этих пока всемогущих людей начали сгущаться и в тот же день разразились грозой. Сталин в те самые часы в «Зеленой роще» обсуждал с Ежовым проект своего обращения в Политбюро с требованием сместить Ягоду. Это было очень важное решение. Если Ягода перехватит сообщение, он легко может изолировать членов Политбюро в Москве и дальше ситуация станет непредсказуемой. Как быть?
