Михаил Хейфец - Цареубийство в 1918 году
После такого чтения я уже не удивлялся, встречая, например, докладную записку офицеров врангелевского главштаба, адресованую на имя главковерха, с секретным анализом для самого узкого круга своих людей:
«…первые наши успехи с середины 1919 года показали воочию, как ждал и ждет русский народ освобождения от насилия и произвола; как он хочет спокойной трудовой жизни, как жаждет порядка и права. Всем памятны встречи добровольцев в Харькове, Киеве, Курске и Воронеже, когда измученное население пело «Христос воскресе», стояло на коленях и целовало избавителей-добровольцев.
Но вместо порядка мы принесли те же насилия, грабежи и издевательства.
Вместо чрезвычаек – порки шомполами, расстрелы и т. п.
Великое дело освобождения исстрадавшейся родины было осквернено. Нам не верили. Нас боялись…
Подл. подписал Генерального штаба Генерал-Майор Махров.»
Повторяю, меня отвратили от идеализации белых их собственные печатные изделия. В первую очередь, Дитерихса и Соколова.
В памяти моей все отчетливее вставала схема другой войны, свидетелем которой я был. Когда России тоже дали на выбор решать, кого она будет больше любить. Сталина или Гитлера.
«Тяжело признавать, – писал мой современник Андрей Амальрик, – но именно Сталин в те годы стал символом национального сопротивления благодаря безумной политике немцев».
Неизбежно приходила мысль, что россиянам и в первый раз история предлагала тот же самый выбор. Только демократические силы и самой страны, и Европы в тот раз находились в союзе с протонацистами, подобно тому, как через четверть века они же плечом прислонились по другую сторону – к коммунистам.
Социальные науки, в том числе и исторические, всегда изучаются одним из членов самого общества, т е. точка зрения исследователя находится не вне, а внутри изучаемой среды. Это, в свою очередь, делает для него невозможным совершенно объективный подход к исследуемым феноменам. Единственно приемлемый выход для того, кто все-таки хочет найти истину, а не занимается пропагандой идеологии (я не в укор говорю, пропаганда тоже нужное дело, но она – из другого круга явлений), – это развернуть перед читателем максимально широкую картину фактов и феноменов, которые подготовили его точку зрения на исследуемое событие. В данном сюжете, значит, на екатеринбургское убийство. К созданию такой широкой картины я, вопреки вполне осознаваемым композиционным трудностям, и приступаю, посвятив ей всю следующую часть этой книги.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
РЕВОЛЮЦИЯ И КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ В ИСТОРИЧЕСКОЙ УПРЯЖКЕ
Тогда пришла неправда на Русскую землю. Главной бедой, корнем будущего зла, была утрата веры в цену собственного мнения. Вообрази, что время, когда следовали внушениям нравственного чутья, миновало, что теперь надо петь с общего голоса и жить чужими, всем навязанными представлениями. Стало расти владычество фразы, сначала монархической, потом – революционной.
Б.Пастернак. Доктор Живаго.Глава 9
МИФОЛОГИЯ ОТСТАЛОСТИ
Большая часть мифов была придумана и унаследована Россией с дореволюционных времен.
Мой покойный друг, ленинградский историк Вадим Вилинбахов (его прадед служил помощником государственного секретаря в эпоху Александра III) поделился своим «потаенным» открытием: хотя всем известно, что святой Александр Невский победил на Неве шведского правителя ярла Биргера и лично поразил того копьем в лицо, а через два года он же разгромил на льду Чудского озера войско Ливонского ордена и убил гроссмейстера крестоносцев, что замечательно изобразил в знаменитом кинофильме Сергей Эйзенштейн, но почему-то ни в шведских источниках, ни в рыцарских хрониках об этих ужасных поражениях от славных русичей нет ни слова. Зато известно, что Биргер и гроссмейстер благополучно правили в своих замках именно тогда, когда их якобы истреблял наш великий и святой Александр.
Особенно Вадим горячился, доказывая, что в русской летописи (Лаврентьевской) сражения Александра Ярославича никак особо не отмечены в ряду обыденных пограничных схваток, и, например, о победе отца Александра Невского, князя Ярослава, над рыцарями Ливонского ордена сообщалось в летописи куда внушительнее.
– Значит, не было сражения, остановившего натиск рыцарей?
– Почему? Битва, гибель гроссмейстера, приостановка походов ливонцев на Русь – все было. Только не при Александре.
– ?
– Битва произошла четверть века спустя, в 1268 году. Сражение новгородцев с орденом при Раквере. Роман Дмитрия Балашова читал?
(Я о битве при Раквере тогда не то что не читал – не слыхал.)
– А почему…
– А потому, что Ивану Грозному, повелевшему во время его войны с Ливонией канонизировать Александра, не нужна была память в народе о новгородской дружине, спасшей северную Русь. И Петру, заложившему Лавру на месте битвы на Неве, тоже не нужен был в истории Руси вольный Новгород, победитель шведов.
– Но все же почему избрали на эту роль Александра, а не князя, скажем, который командовал новгородцами при Раквере?
– Да кто, по-твоему, основал династию великих князей московских?! – уже рассердился на мою тупость Вадим.
Сей миф, очень популярный благодаря фильму великого режиссера (сочинившего, к слову сказать, не менее популярный миф и о «штурме Зимнего дворца в октябре 1917 года») изложен здесь в силу его особой наглядности – для доказательства, как именно мифология окутывает русскую историю в самых неожиданных пунктах, и к этому читателю надо быть постоянно готовым. А конкретно, то есть в рамках избранной темы, меня интересуют два парных русских мифа: миф об извечной российской отсталости и параллельный миф о российском дореволюционном процветании. Миф о вечном петербургско-московском империализме-мессианизме и столь же достоверный миф о полной российской невинности в совершившейся европейской катастрофе.
Про российскую дореволюционную отсталость люди моего поколения знали всюду и всегда. Вот как в 1956 году писал об этой стране прекрасный американский эссеист и историк, «прививший русский побег к стволу американской культуры», т. е. введший в литературу США своего друга Владимира Набокова (значит, было где ему добыть информацию), Эдмунд Вильсон:
«Свинская отсталая страна, полная обожравшихся помещиков и пышных фруктовых садов, жалких рабов и маньяков-господ. Старые дворянские гнезда Тургенева с их путаницей родственных отношений и стадами угнетаемых рабов… Ленин, конечно, объявил всему этому войну.»
В картинке легко угадываются не только Гоголь с Тургеневым, но Достоевский, Чехов (Гаев с Фирсом)… Ошибка Вильсона состояла не в сознательном извращении фактов – все перечисленное существовало в реальности, он узнал о нем из русской литературы – но в его представлении о России как о застойном обществе, неподвижном от Ивана Грозного до Николая «Кровавого». Между тем в России потому и сумела появиться ее великая обличительная литература, что стремительными темпами в XIX-XX веках вырастало гражданское общество, рождавшее и потреблявшее именно такую литературу. Это была страна постоянного внутреннего неспокойствия, медленно и трудно решаемых национальных задач (модернизации и вестернизации), великих, хотя стесненных сил, современного городского капитала, страна опытной внешней политики, искусной государственной машины. «Страна с искаженной жизнью, но уже давно знающая, что это искажение не заслужено ею и что для нее возможна жизнь в силе, свободе и счастье» (Н. Берковский).
Пример с Вильсоном прошу не воспринимать как привычную для россиян насмешку над близоруким иностранцем, который «умом Россию не поймет» и пьет чай под кустом развесистой клюквы. Потому что я сам, наряду с миллионами современников, с уважительным вниманием изучал труды вождя моего народа, который объяснил нам, что царскую Россию всегда били. Били татарские ханы, били турецкие беки, били польские паны, били шведские феодалы. «Били за отсталость.» Хотя все мы уже в четвертом классе знали, что в истории все было наоборот и вышеперечисленные оказались Россией разбитыми, но вождя чтили, ему верили, отказываясь собственными глазами и мозгами анализировать что бы то ни было, происходившее на месте действия.
Так что нет у россиян права иронизировать над туристом Вильсоном, предположившим в Ленинграде 1935 года, что мрачный вид обитателей города объясняется крепостническим прошлым их родителей. Я, во всяком случае, урожденный ленинградец, не чувствую за собой права на иронию, ибо услышал о «кировском потоке» только в 60-х годах, при чтении «Ракового корпуса».
Насколько вильсоновское, общепризнанное, представление о России было далеким от истинной картины, к примеру, начала XX века – можно увидеть по таким цифрам. За 20 довоенных лет царствования Николая II сборы зерна выросли в империи на 78%, добыча угля, тогдашнего «хлеба промышленности», – на 300%, нефти – на 65%, меди – на 275%, выплавка чугуна и стали на – 275%, выработка текстиля – на 388%, а сахара – на 245%. Золотой запас вырос в 2,5 раза.
