Сергей Павлюченков - Военный коммунизм в России: власть и массы
Тем самым был сделан первый шаг по упразднению советской власти на местах и концентрации властных функций в центре. Вскоре по пути, проложенному Наркомпродом, двинулись ВСНХ, военное и другие ведомства, установившие свою вертикальную систему управления, ограничив роль органов Советской власти до минимума.
Оппоненты большевиков назвали декрет 27 мая «банкротством идеи Советов». При обсуждении его проекта во ВЦИКе Абрамович произнес пророческие слова о тех, кто отправился в великий поход за свободой и справедливостью, но пришел к изначальной точке:
«Вам (большевикам) приходится возвращаться к старой, испытанной бюрократизации, вам приходится передавать всю страну в руки центральной бюрократии, т. е., другими словами, вы доказываете этим новым проектом только то, что Россия сейчас не способна управляться методом обыкновенной человеческой демократии, что она не способна управляться путем вашей советской демократии и что, следовательно, она и может управляться только как встарь, бюрократическим аппаратом»[123].
После майского поворота политики сосуществование большевиков и левых эсеров в органах государственной власти стало обоюдонетерпимым. Большевики, фактически оставившие идею власти Советов, последовательно шли по пути государственного централизма, им не нужны были малонадежные попутчики, им был нужен дисциплинированный исполнительный аппарат, подчиненный железной воле центра. Пора заигрывания с крестьянством, путем привлечения эсеров в правительство, также закончилась, крестьянству была открыто объявлена война. В свою очередь левым эсерам после провозглашения вооруженного похода на деревню также не оставалось места для очередного компромисса с большевиками. С обоих сторон началась активная подготовка к разрыву отношений, который и произошел в форме известного мятежа левых эсеров б—7 июля, во время V Всероссийского съезда Советов.
V съезд Советов был отмечен еще одним знаменательным событием. По иронии судьбы именно в тот момент, когда вопрос о Советской власти был объективно уже закрыт, принимается первая советская конституция, в которой декларировалось, что вся власть в центре и на местах принадлежит Советам.
В конституции 1918 года отразились противоречия, которые переживала власть с различными слоями общества. Значительная категория граждан, отнесенная к эксплуататорам и слугам старого режима, вообще была лишена избирательных прав. Ограничения падали и на крестьянство, 5 голосов крестьян приравнивались к 1 голосу рабочего. Тайные выборы не предусматривались. На практике это обеспечивало неограниченные возможности давления на избирателей.
На VIII съезде РКП(б) Зиновьев признал:
«По нашей конституции избирательных прав лишены только очень немногие элементы. Но на деле мы лишили их несравненно большее количество избирателей»[124].
Как видно, например, из инструкции за 1919 год по выборам в Советы Саратовской губернии, выборы организовывались так, что избирательные комиссии, составленные из лиц, «кои всей своей общественной деятельностью явно показали, что они стоят на платформе Советской власти», имели полную возможность проводить свою волю. Составлялись списки лишенных права голоса, аресту и суду подлежали «все замеченные в злостной агитации против Советской власти». Законным для открытия избирательного собрания признавалось число явившихся, равное половине всех избирателей, «однако в случаях особо уважительных собрание может быть признано законным и при меньшем числе по особому постановлению избирательной комиссии»[125] и т. д. и т. п. Понятно, что ни о каких свободных выборах в таких условиях не могло быть и речи.
Но и рабочий класс находился не в лучших условиях, чем крестьянство. По инструкции Президиума Моссовета от 23 января 1919 года, выборы в Совет должны были проводиться только на фабриках, заводах и через профсоюзы. Причем правом представительства пользовались только те союзы, которые входили в руководимый большевиками Московский совет профсоюзов и который должен был дать отзыв «о пролетарском составе профсоюза», т. е., другими словами, разрешить участвовать в выборах. Остальным политическим партиям социалистического направления заранее отводилось 50 делегатских мандатов[126].
В результате подобных корректировок конституции советы постепенно приобретали чисто декоративную функцию в структуре «Советского» государства, но, несмотря на это, большевики не решались окончательно ликвидировать Советы, понимая, что они служат неплохим прикрытием и средством для смягчения авторитарного характера власти. Так, на заседании Политбюро ЦК РКП(б) 9 декабря 1919 года большинством голосов было отклонено предложение об упразднении Советов в уездах и некоторых губернских городах[127].
В процессе централизации государственного управления со второй половины 1918 года система реальной власти начала активно формироваться по жесткой партийной вертикали. ЦК большевиков ставил задачу создания партийно-организационного аппарата, «могущего быстро проводить в жизнь мероприятия центра»[128]. С осени 1918 года повсеместно на территории Советской России в уездах и волостях начался процесс внедрения большевистских партийных организаций и ячеек, о которых там до сего момента не имели понятия.
Сохраняя органы Советской власти, руководство большевиков много работало над регулированием их взаимоотношений с растущими парткомами, конструировалось определенное разделение функций партийной и Советской власти на местах. Неоднократными, настойчивыми циркулярами ЦК парткомам возбранялось открыто вторгаться в область чисто советской административной работы, осуществлять мелочную опеку советских учреждений. Как подчеркивалось в одном циркуляре:
«В распоряжении партии всегда имеется могучее средство своим указанием исправить недочеты в деятельности любого товарища»[129].
Указывая на ошибки партийной работы, письмо за подписью секретаря ЦК от 4 апреля 1919 года в г. Боровичи разъясняло: парткомам не следует вмешиваться непосредственно в процесс реквизиции хлеба и т. п. Для этого существуют определенные советские органы.
«Партии же принадлежит общее руководство политической деятельностью Советов. Партия есть передовой отряд пролетариата, его идейный руководитель, показывающий общий путь деятельности. Советы же есть административный орган осуществления рабоче-крестьянской диктатуры, которые и проводят эту диктатуру с помощью различных своих отделов»[130].
В плане разделения партийной и Советской власти, как правило, выдерживалась такая схема: партийные комитеты известными мерами обеспечивали в Советах и их исполкомах коммунистическое большинство. Оно создавало свою фракцию, которая по уставу была обязана подчиняться указаниям местного партийного комитета, который в свою очередь принимал указания, идущие от ЦК РКП(б). В отдельных случаях, когда в Совете не удавалось добиться коммунистического большинства, как, например, в Туле, где, несмотря на все усилия, в 1918–1920 годах в горсовете преобладали меньшевики, там под определенными предлогами ЦК РКП(б) просто формировал чрезвычайный коллегиальный орган — ревком, руководивший всеми делами в губернии. Понятно, что подобная система могла держаться только на репрессиях ЧК и разного рода отрядов особого назначения. Власть приобрела террористический характер, коренным образом отличавшийся не только от первооснов коммунистической идеологии, но и от октябрьских лозунгов революционной демократии.
Немаловажно, как руководство и теоретики большевизма сами себе объясняли подобное противоречие. В весьма критическом документе от 1920 года, приписываемом члену платформы «демократического централизма» в РКП(б) Н. Осинскому, утверждается, что для государственной власти рабочего класса мыслимы две формы устройства. Первая — похожая на ограниченное конституционными рамками «единодержавие» и вторая — демократия «новая по форме и по содержанию».
«В настоящее время государственная власть российского рабочего класса переживает форму, близкую к пролетарскому единодержавию, — признает Осинский, — с этой политической формой неизбежно связано развитие бюрократической вертикальной централизации»[131].
Осинский оправдывает временное существование «единодержавия» внешними условиями: давлением международного империализма, борьбой с контрреволюцией и существованием мелкобуржуазной стихии. Он не в состоянии сделать вывод о существовании глубинных внутренних причин, заложенных в объективных условиях исторического развития России и, что самое главное, многократно помноженных на характер и идеологию господствующей партии большевиков.
