Михаил Шиловский - Первая мировая война 1914–1918 годов и Сибирь
Сокращенный вариант подобного отчета об осмотре 72-й маршевой роты 38-го запасного полка, прибывшей на укомплектование 244-го Красноставского пехотного полка от 8 декабря 1916 г., фиксирует, что в ней «нижних чинов действительной службы 166 чел., ратников 1 разряда 23, ратников 2 разряда 28 и запасных 3. Сроков службы 1916, 1917 и 1918 гг. и ратники 1903, 1904 и 1905 гг. Уроженцы Томской губ. Срок обучения 9 недель. Стрельб произведено: одиночный подготовительный 3 упражнения и одиночный боевой 2 упражнения. Боевая подготовка: обязанности стрелка в рассыпном строю знают удовлетворительно, наводка со станка и установка прицела правильная. Штыковому бою обучены удовлетворительно, рассыпание в цепь, перебежки и применение к местности удовлетворительны. Сторожевая и дозорная служба удовлетворительны. С действием лопаты в бою ознакомлены. Строевая подготовка: стойка, ружейные приемы и повороты усвоены удовлетворительно. Шаг вялый, колка чучела удовлетворительная. Обмундирование: шинели суконные хорошего качества. Шаровары исправны. Снаряжение хорошего качества. Теплые и годовые вещи выданы всем и хорошие, а сапог негодных к носке 146 пар. Жалоб заявлено не было. Общее заключение: строевая и боевая подготовка роты комиссией найдена удовлетворительной»[181].
Как видим, пополнение, подготовленное в сибирских запасных частях за 6–9 недель обучения, относилось, по непритязательным оценкам фронтовиков, к категории «твердых троечников», но их последующая военная судьба во многом зависела от тех первоначальных азов солдатского ремесла, которые они получили в Сибири.
Отдельные факты, которыми я располагаю, опровергают сложившейся в советской историографии стереотип о негативном отношении к войне призванных в армию сибиряков и массовых их протестных акциях во время пребывания в запасных полках и по пути на фронт. Подобные случаи вплоть до весны 1917 г. носили единичный характер и вообще являются типичными для любой армии, формируемой на основе всеобщей воинской повинности, включая советскую и современную российскую. Да, имели место факты дезертирства, и жандармы, например, сообщали, что 7 ноября 1915 г., «при проследовании воинского поезда с маршевыми ротами 25-го Сибирского запасного батальона через разъезд Сураново Томской ветки, прапорщиками Михайловским и Филипповским, находившимися в составе эшелона, было произведено несколько выстрелов по самовольно отлучившимся и убегавшим от эшелона нижним чинам, коими убит один и ранены: один в колено, другой в кисть руки и стоявшая у своего дома местная крестьянка – в ногу с раздроблением кости. Пострадавшим своевременно оказана медицинская помощь. Эшелон проследовал спокойно»[182].
Землянка нижних чинов, состоящих при штабе 4-го Сиб. корпуса (из собрания Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи)
При следовании на фронт солдаты часто отставали от своих эшелонов. Об этом свидетельствует воспроизведенный выше рапорт начальника эшелона № 40199 подпоручика Меркулова (декабрь 1916 г.). Во время следования 77-й очередной роты пополнения из 38-го з. п. (ноябрь 1916 г.) самовольно отлучилось 7 чел.[183] Согласно рапорту сопровождающего офицера от 13 января 1917 г. во время перевозки из личного состава 72-й маршевой роты того же полка один солдат отстал в Новониколаевске, двое на станции Татарской, причем «все трое вернулись в полк»[184]. Как видим, массовых побегов не было, и большей частью личный состав маршевых рот благополучно добирался до места назначения. В качестве примера можно сослаться на приказ командующего ОмВО от 6 августа 1915 г., в котором сообщается о том, что отправленная в середине июля из 28-го Сибирского стрелкового запасного батальона маршевая рота в количестве 411 чел. по дороге не потеряла ни одного нижнего чина, за исключением трех заболевших[185]. «Прапорщик Константинов, – информируется в приказе по 38-му запасному батальону, – отправившийся в действующую армию 25 сентября [1915 г. – М. Ш.] с 16-й и 17-й очередными ротами пополнения, составленными из 1-й и 11-й рот, рапортом 9-го сего октября донес мне, что обе роты прибыли к месту назначения полностью, за исключением одного заболевшего в пути, отставших совершенно не было. Это указывает на порядок и отличное воспитание сознательного исполнения долга, существующие в этих ротах»[186].
Ситуацию с отставшими от воинских эшелонов в какой-то степени проясняют материалы дознания, произведенного прапорщиком Смирновым по приказу коменданта г. Вязьма 5 января 1917 г. в отношении «доставленного без документов, который назвал себя рядовым 11-й роты 38-го Сибирского запасного полка Федором Тимофеевым Бокутиным срочной службы досрочного призыва 1918 года, происходящего из крестьян Каинского уезда Булатовской волости, деревни Оселок-Васильевский, православного, грамотного», который на станции Вязьма «самовольно от своего эшелона и от своей роты отлучился в гор. Вязьму к своей сестре на Духовщинской улице, где пробыл два дня. 5 января я выехал от своей сестры и направился на станцию, [где] меня задержали военно-полицейские патрули»[187].
По всей видимости, подобного рода случаи имели распространение, особенно среди солдат из числа переселенцев, когда они проезжали мимо своей «малой родины», и появлялся соблазн побывать у родственников и односельчан. Более того, им в этом способствовали сопровождающие офицеры. Так, командир 52-го запасного пехотного полка сообщал в Томск о том, что «командиры 73, 74, 75 и 76-й очередных рот пополнения прапорщики Сафонов, Грудачев, Расторгуев и Донской во время пути следования эшелона проводили нижних чинов через оцепление и отпускали их домой, отчего было в пути 22 самовольно отлучившихся нижних чина, из которых нагнали эшелон 14 человек»[188].
«Как ты, милая моя, поживаешь без меня» (Открытка Первой мировой войны)
Показательную историю, в этой связи, приводит в своих воспоминаниях новониколаевец С. В. Чернышев, дружину государственного ополчения которого из Читы весной 1915 г. отправили на запад. «С дороги я дал телеграмму о дне нашего прибытия в Ново-Николаевск. Почти вся наша дружина состояла из жителей Томской губернии, к которой относился и Ново-Николаевск. И у всех появилось неодолимое желание во что бы то ни стало заехать домой, несмотря на последствия такого рискованного дела. Уже перед Мариинском начался массовый побег солдат по домам. Они на ходу выскакивали из вагонов и скрывались в кустах. Остановить их никто не пытался, и только офицеры пугали страшной карой, но это никого не останавливало. Чем ближе подходил поезд к Ново-Николаевску, тем больше пустели вагоны». Здесь разбежались последние, и в Омск эшелон ушел пустой, где его загнали в тупик. Сам герой повествования «два дня гостил дома, находясь под воздействием крепкой браги, а на третий день попрощался с семьей и уехал… К этому времени на вокзале для всех беглецов был подготовлен новый поезд, на котором мы добрались до Омска, а там пересели в „свой“ поезд. И двинулись дальше». По прибытии к месту назначения, в г. Николаев, «командир дружины полковник Заингковский построил свою дружину и крепко стал распекать беглецов. В заключение обложил нас матом и дал приказ всех поставить под ружье с полной выкладкой на двенадцать часов. С перерывами через каждые два часа. Но когда мы отстояли четыре часа, командир выстроил дружину еще раз и, еще раз отругав нас, дальнейшую стоянку под ружьем отменил. Вот так легко мы отделались за самовольный побег по домам»[189].
Массовое дезертирство, а не самовольные отлучки, началось после Февральской революции в 1917 г. Всего с начала войны и до этого события дезертировало 195 130 нижних чинов, после февраля и до 15 мая 1917 г. – 85 921 чел.[190] Как конкретное подтверждение отмеченного процесса можно сослаться на телеграмму в штаб 38-го запасного полка от сопровождающего маршевую роту офицера от 3 мая 1917 г. из Барабинска следующего содержания: «Бежало 32»[191].
Помимо запасных полков (батальонов) в сибирских гарнизонах на постоянной основе располагались пешие дружины государственного ополчения по 8 рот в каждой, которые имели свою структуру управления. Так, в Омском военном округе дислоцировался 5-й корпус государственного ополчения (штаб в г. Омске), в состав которого входили два управления дивизий – 52-й (Новониколаевск) и 53-й (Омск). В Иркутском военном округе находились управления 45-й (Иркутск) и 113-й бригад (Чита). Всего в них числилось 27 пеших дружин государственного ополчения, из них 15 – в Омском и 12 – в Иркутском военных округах. Их дислокация выглядела следующим образом. Омск – 4 пеших дружины государственного ополчения (703, 705, 706, 709-я); Новониколаевск – 2 (615 и 707-я); Тюмень – 2 (700 и 710-я); Чита – 2 (609 и 714-я); по одной – Красноярск (717-я без двух рот), Ачинск (532-я и две роты 717-й), Канск (716-я без четырех рот), Барнаул (712-я), Курган (704-я), Семипалатинск (702-я), Ишим (711-я), Бийск (713-я), Тобольск (701-я), Верхнеудинск (715-я), Нерчинск (719-я), Березовский (562-я), ст. Даурия (720-я), пос. Песчанска (574-я), пос. Антипиха (550-я), ст. Маньчжурия (2 роты 720-й дружины)
