Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года
Воспоминанія Ломоносова вообще требуют поправок и, как увидим ниже, мѣстами очень существенных. Послѣдняго разговора с Родзянко в такой формѣ, как он изложен мемуаристом, не могло быть в это время. Фактически Царь, не дождавшись Родзянко на ст. Дно. приказал дворц. коменданту Воейкову телеграфировать предсѣдателю Думы о том, чтобы тот пріѣхал в Псков. Отвѣт Родзянко, о котором упоминает Ломоносов, и был направлен в 8 час. 41 м. веч. в Псков: "чрезвычайныя обстоятельства не позволяют мнѣ выѣхать, о чем доношу Вашему Величеству". Одно не может вызвать сомнѣній в воспоминаніях Ломоносова: экстренный поѣзд ждал Родзянко, и эта поѣздка никакого активнаго противодѣйствія со стороны желѣзнодорожных рабочих не встрѣчала[54]. Бубликов, с своей стороны, разсказывая о "колебаніях" Родзянко, говорит, что он "держал для него под паром три экстренных поѣзда на каждой из прилегающих к Петербургу дорог". Почему же все-таки Родзянко не поѣхал? Совершенно очевидно, что обстановка, в которой происходило обсужденіе поѣздки Родзянко в Псков, не могла помѣшать ему выѣхать из Петербурга для переговоров с Царем, так как версія Суханова о затяжкѣ со снаряженіем экстреннаго поѣзда должна быть отвергнута. Не могло быть у Родзянко и внутренняго отталкиванія, ибо он болѣе чѣм кто-либо, готов был выступить (и выступил в эти дни) парламентером между верховной властью и возставшим народом. В напечатанных воспоминаніях Родзянко довольно глухо говорит, что по "суммѣ разных причин" он не имѣл возможности "ни на один миг оставить столицу". В разговорѣ с ген. Рузским ночью с 1-го на 2-е (около 3 час.) на просьбу послѣдняго сообщить для "личнаго" его свѣдѣнія "истинныя причины" отмѣны поѣздки в Псков[55], Родзянко подробнѣе и с нѣкоторой большей, но очень все же недостаточной отчетливостью пояснил: "С откровенностью скажу, причины моего непріѣзда двѣ: во-первых, эшелоны, вызванные в Петроград, взбунтовались, вылѣзли в Лугѣ из вагонов, объявили себя присоединившимися к Гос. Думѣ и рѣшили отнимать оружіе и никого не пропускать, даже литерные поѣзда. Мною немедленно приняты были мѣры, чтобы путь для проѣзда Его Вел. был свободен, не знаю, удастся ли это; вторая причина — полученныя мною свѣдѣнія, что мой отъѣзд может повлечь за собой нежелательныя послѣдствія и невозможность остановить разбушевавшіяея народныя страсти без личнаго присутствія, так как до сих пор вѣрят только мнѣ и исполняют только мои приказанія". Событія в Лугѣ, невѣрныя свѣдѣнія о которых дошли до Петербурга, сами по себѣ не могли помѣшать поѣздкѣ Родзянко. Поэтому приходится толковать слова Родзянко скорѣе всего так: он хотѣл сказать, что при измѣнившихся условіях отпадала возможность его мирнаго посредничества; это слѣдует, как увидим дальше, из всей конъюнктуры разговора. Под "нежелательными послѣдствіями" можно, конечно, подразумѣвать противодѣйствіе Совѣта, но в дѣйствительности область этих "нежелательных послѣдствій" надо значительно расширить. Сопоставил: двойной текст Милюкова — историка и мемуариста. В качествѣ историка он ограничился лишь расплывчатой оговоркой, что "отъѣзд из Петрограда предсѣдателя Думы в то время, как только что сформировалась новая революггіонная власть, признан был небезопасным". На первый взгляд здѣсь нѣт двусмысленности, и замѣчаніе историка совпадает с заключеніем предсѣдателя Думы в приведенном разговорѣ с ген. Рузским. Но, как мемуарист, впослѣдствіи Милюков пояснил, что поѣздка Родзянко считалась нежелательной, ибо боялись его авторитарности: "Мих. Вл. уже чувствовал себя в роли диктатора русской революціи", — боялись, что Родзянко окажется в "сговорѣ с вождями арміи". Другими словами, часть Думскаго Комитета, склонявшаяся уже к болѣе радикальному рѣшенію конфликта с верховной властью, выдвигала против поѣздки Родзянко приблизительно тѣ самые аргументы, которые, по словам Суханова, он высказывал в Исп. Ком.
В таком свѣтѣ нѣсколько по иному приходится разсматривать то, что происходило, по разсказу Суханова, в Исп. Ком. в связи с преніями по поводу поѣздки Родзянко на встрѣчу Царя. По утвержденію другого участника Совѣщанія, члена Гос. Думы Скобелева, Керенскій прибыл на засѣданіе не по собственной иниціативѣ, а был вызван Исп. Ком., который был освѣдомлен желѣзнодорожниками[56] о том, что готовится по требованію Врем. Ком. экстренный поѣзд. По словам Скобелева, Керенскаго вызвали для того, чтобы узнать, кто в сущности поѣдет к Царю. Керенскій усмотрѣл в этом недовѣріе к себѣ, контроль над его дѣйствіями, отвѣчал "вызывающе"... В концѣ концов, мы не знаем, что именно говорилось в Исп. Ком., но приходится усомниться, что Керенскій доказывал необходимость послать Родзянко для того, чтобы добиться отреченія Николая II. Болѣе правдоподобно предположить, что Керенскій мотивировал аргументом противоположным, т. е. тѣм, что поѣдет не Родзянко, склонявшейся к компромиссной тактикѣ. Приписывать Родзянко мысль поѣхать к Царю с предложеніем отречься от престола, как это дѣлает Шидловскій, невозможно, — днем перваго марта он психологически даже не был подготовлен к подобному радикальному рѣшенію. Какой путь намѣчал Родзянко? Вот что записал англійскій посол перваго марта: "Великій князь Михаил, проживавшій на частной квартирѣ около посольства, попросил меня зайти к нему. Он сказал мнѣ, что, несмотря на случившееся в Бологом, он все-таки ожидает, что Государь пріѣдет в Царское около 6-ти вечера, и что Родзянко предложит Его Вел. для подписи манифест, дарующій конституцію и возлагающій на Родзянко избраніе членов новаго правительства. Сам он вмѣстѣ с вел. кн. Кириллом приложили свои подписи к проекту манифеста, чтобы придать просьбѣ Родзяпко больше вѣсу"[57]. Это был тот самый проект отвѣтственнаго министерства, который был составлен 28 февраля в квартирѣ в. кн. Павла Александровича и вручен перваго марта Врем. Комитету "под расписку" Милюкова. Конечно, не только Родзянко во Врем. Ком. сочувствовал такому именно разрѣшенію государственнаго кризиса, и поэтому нѣт основанія приписывать ему особую "собственную политику" как это сдѣлал Щеголев в довольно развязно написанном этюдѣ "Послѣдній рейс Николая Второго[58]. Недаром в. кн. Павел в письмѣ к своему племяннику Кириллу 2 марта отмѣчал "новое теченіе", которое накаyнѣ к вечеру стало намѣчаться во Врем. Комитетѣ. Он писал: "Ты знаешь, что я через Н. И.[59] все время в контактѣ с Госуд. Думой. Вчера мнѣ ужасно не понравилось новое теченіе, желающее назначить Мишу регентом. Это недопустимо и возможно, что это только интрига Брасовой. Может быть, это — только сплетни, но мы должны быть на чеку и всячески, всѣми способами сохранить Ники престол. Если Ники подпишет манифест, нами утвержденный, о конституціи, то вѣдь этим исчерпываются всѣ требованія народа и Времен. Правительства. Переговори с Родзянко и покажи ему это письмо"[60].
Ночной разговор Родзянко с Рузским по прямому проводу довольно отчетливо рисует психологію, на почвѣ которой родилось то "новое теченіе" во Врем. Комитетѣ, о котором говорится в письмѣ кн. Павла. Первостепенное значеніе имѣет то обстоятельство, что разговор мы можем воспроизвести не в субъективном воспріятіи мемуаристов, а по объективному документу, который передает стенографическую запись телеграфной ленты. Значеніе документа тѣм большее, что это единственный источник, свидѣтельствующій о непосредственных переговорах Родзянко с командным составом арміи сѣвернаго фронта — никаких "безконечных лент разговоров со Ставкою", о которых сообщает Шульгин, не было. Имѣющійся в нашем распоряженіи документ анулирует легенды, в изобиліи пущенныя в обиход безотвѣтственными сужденіями мемуаристов, и потому надлежит напомнить содержаніе хорошо уже извѣстнаго разговора. Рузскій передал Родзянко, что Царь согласился на отвѣтственное министерство, что порученіе образовать кабинет дается Родзянко, что спроектирован манифест, который может быть объявлен немедленно, если намѣренія Царя найдут соотвѣтствующій отклик. — "Очевидно, что Е. В. и вы не отдаете отчета в том, что здѣсь происходит. Настала одна из страшнѣйших революцій, побороть которую будет не легко... Государственной Думѣ вообще и мнѣ в частности оставалось только попытаться взять движеніе в свои руки и стать во главѣ для того, чтобы избѣжать такой анархіи при таком разслоеніи, которая грозила гибелью государству. К сожалѣнію, это мнѣ не удалось... Народныя страсти так разгорѣлись, что сдержать их вряд ли будет возможно, войска окончательно деморализованы; не только не слушают, но убивают своих офицеров, ненависть к Государынѣ Императрицѣ дошла до крайних предѣлов; вынуждеп был, во избѣжаніе кровопролитія, всѣх министров, кромѣ военнаго и морского, заключить в Петропавловскую крѣпость. Очень опасаюсь, что такая же участь постигнет и меня, так как агитація направлена на все, что болѣе умѣренно и ограничено в своих требованіях. Считаю нужным вас освѣдомить, что то, что предлагается вами, уже недостаточно и династическій вопрос поставлен ребром. Сомнѣваюсь. чтобы возможно было с этим справиться". На замѣчаніе Рузскаго, что "на фронтѣ" до сих пор обстановка рисовалась "в другом видѣ" и что необходимо найти средства "для умиротворенія страны", так как анархія "прежде всего отразится на исходѣ войны", Родзянко добавлял: "еще раз повторяю, ненависть к династіи дошла до крайних предѣлов, но весь народ, с кѣм бы я ни говорил, выходя к толпам, войскам, рѣшил твердо войну довести до побѣднаго конца и в руки нѣмцам не даваться... нигдѣ нѣт разногласія, вездѣ войска становятся на сторону Думы и народа, и грозное требованіе отреченія в пользу сына при регентствѣ Мих. Алекс. становится опредѣленным требованіем"... "Присылка ген. Иванова с георгіевским батальоном, — заключал Родзянко, — только подлила масла в огонь и приведет только к междоусобному сраженію... Прекратите присылку войск, так как они дѣйствовать против народа не будут. Остановите ненужныя жертвы".
