Юрий Ненахов - Войны и кампании Фридриха Великого
Благодаря моему доступу к графу Тотлебену, приказавшему, чтобы часовые пропускали меня во всякое время беспрепятственно, все в то время обращались ко мне, и я старался, по возможности, и без отлагательства сделать угодное каждому. О всяком доходившем до меня своевольстве русских солдат я немедленно доносил генералу, и тот приказывал тотчас же наказывать провинившегося. Вот чем объясняется отличное поведение русского войска во время его здешнего пребывания. 10 октября гр. Тотлебен, по приказанию ген. Фермора, должен был разорить, разграбить и сделать негодными к дальнейшему производству все находившиеся в Берлине королевские фабрики, а равно забрать все воинские запасы, находившиеся в общественных местах и, конечно, весьма значительные. В списке фабрик, подлежавших опустошению, находилась также золотая и серебряная мануфактуры.
Узнав о том еще накануне, я пошел к графу Тотлебену, сообщил ему эту горестную весть и клятвенно уверил его, что эта мануфактура только по имени своему королевская, но доходы ее не поступают в королевскую казну, а идут все на содержание Потсдамского сиротского дома и многих сотен бедных сирот. Я должен был изложить письменно это заявление, подписать и подтвердить клятвенно; граф крикнул коменданта и приказал ему вычеркнуть обе эти фабрики из списка.
Только что ушел я домой, как до меня дошла весть о том, что в упомянутой полученной от Фермора бумаге приказано посадить на гауптвахту обоих здешних газетчиков и на следующее утро прогнать их сквозь строй, к чему приготовления уже делались. Мне жаль было обоих несчастных людей. В 9 часов вечера я опять пошел к графу Тотлебену. Он уже ложился спать. Я извинился в частой моей докуке и боязливо завел речь о том, чтобы не позорить этих людей. Между прочим говорил я ему: «Подумайте и обсудите, ваше сиятельство. Ведь они вовсе не виноваты и не причастны в том, что появилось в газете и что так раздражает русских. Газета зависит не от них только, но пропускается цензурой. Все мы люди, всегда подверженные ошибкам. Не век же продлится война? Теперь положение дел может скоро перемениться, и тогда, пожалуй, последует отместка за этот случай и за оскорбление того или другого подданного русской императрицы, столь же невинного, как и эти люди. Но не жестоко ли теперь так поступать с русской стороны?»
Граф Тотлебен внимательно глядел на меня и наконец возразил, что не в его власти уклониться от исполнения приказа, к которому нельзя применить никакой оговорки. «Ступайте домой. Ночью я подумаю и окончательное решение дам завтра утром». В 4 часа этого утра я уже был у графа Тотлебена, приветствовал его и спросил, не прилетал ли к нему добрый ангел и не шепнул ли о пощаде невинных арестантов? Он сказал, что газетчиков приведут к улице, где назначено прогонять их сквозь строй, и там будет им сделано только внушение, а от самого прогона они освобождаются. Так и вышло.
11 октября магистрат уведомил меня, что графом Тотлебеном приказано сносить на большую дворцовую площадь всякое без исключения находящееся в городе огнестрельное оружие, о чем дано знать в каждый дом. Никто не знал, по какому это поводу, и жители снова встревожились. Сдача оружия уже началась, когда я поспешил к графу Тотлебену и, спросив его скромно о причине такового распоряжения, представил, что большая часть граждан, имеющих ружья и пистолеты, держит их только для своего удовольствия, что им горько будет это лишение, русским же это оружие обратится лишь в тягость. Граф и этот раз сослался на приказание графа Фермора. «Но чтобы показать вам, — продолжал он, — как мне нравится ваше усердие ко благу города и ваших сограждан, я велю, чтобы они принесли на площадь несколько сотен старых и негодных ружей; казаки переломают их и побросают в воду. Таким образом и это приказание будет мной для виду исполнено».
Вообще я и весь город можем засвидетельствовать, что генерал этот поступал с нами скорее как друг, нежели как неприятель. Что было бы при другом военачальнике? Чего бы ни выговорил и не вынудил бы он для себя лично? А что произошло бы, если бы попали мы под власть австрийцев, для обуздания которых от грабежа в городе граф Тотлебен должен был прибегать к расстреливанию.
Графу Тотлебену предписывалось прижать в особенности евреев и взять в заложники Ефраима и Ицига. Еврейские старшины, три дня сряду остававшиеся в помещении графа, поведали мне свою беду. Я представил генералу, что в договоре о сдаче города эти евреи не поименованы особо и что они внесли деньги, сколько приходилось по раскладке на их долю. Мне стоило величайших усилий переубедить графа Тотлебена, и евреи были пощажены.
Наконец, граф Тотлебен получил приказание поспешить с отъездом из Берлина; но еще многое оставалось уладить, и для того были потребованы к нему господа Вегели, Шюце и Вюрстлер. Походило на то, что их берут в заложники. Шюце не было в городе. Вегели и Вюрстлер пришли ко мне в смертном страхе и просили выручить их. Я решился спросить графа, зачем нужны ему эти люди. Он сказал: «Они поедут в лагерь, где перечтут собранные здесь деньги и сдадут начальству». Я поймал его на слове и заметил, что для этого нужны не эти люди, а счетчики. Возражать было нечего, и вместо этих господ взяты три кассира, которые потом поехали и в Пруссию, где их долго продержали под арестом.
12 октября вечером граф Тотлебен и войска его выбыли наконец из города, и освободился дом мой, более походивший на скотный двор, нежели на жилище, после того как русские наполняли его собой денно и нощно. Все время должен я был довольствовать питьем и едой всякого, кто ко мне являлся. Прибавить надо еще многие подарки, без которых не удалось бы мне исполнить то, что я исполнил. Чего все это мне стоило, остается занесенным в книге забвения. Город не спросил меня, сколько я издержал, а я не требовал, дабы не стали говорить, что я действовал ради собственной выгоды. В течение двух недель, со всех концов города и даже из чужих краев, беспрестанно приходили ко мне похвальные письма, в которых величали меня спасителем Берлина и многих тысяч людей.
Наградная система Пруссии
Поскольку Пруссия была вполне типичным феодальным государством, ее наградная система вплоть до начала XIX века не предусматривала награждений нижних чинов. Все имевшиеся награды вручались только офицерам и генералам, а первая солдатская медаль появилась только в 1793 году, уже после смерти Фридриха.
Высшей наградой Пруссии, которая выдавалась как за гражданские, так и за военные заслуги, был так называемый Высший орден Черного Орла (Holier Orden vom Schwarze Adler). Он был основан королем Фридрихом I в 1701 году и сохранил свой статус вплоть до 1918 года.
Синие эмалевые лучи с золотой окантовкой сходились к золотому медальону с вензелем «FR». В углах размещались черные изображения орлов с распростертыми крыльями, увенчанных золотыми коронами.
Крест Высшего ордена Черного орла.
Носился орден на шее, на специальной золотой цепи, звенья которой представляли собой чередующиеся изображения черных эмалевых орлов и золотых розеток с коронами, королевским вензелем в синем круге и идущим но кругу девизом Гогенцоллернов: «Suum cuique» («Каждому свое»). Эту цепь надевали только в особо торжественных случаях — в повседневной носке крест подвешивался к широкой оранжевой ленте, носившейся под мундиром через правое плечо. Подвеска знака ордена соединяла оба конца ленты у левого бедра.
Центральный круг звезды ордена Черного орла (размеры и рисунок вышивки лучей произвольные).
Звезда — восьмиконечная, изготовлена из золота. В соответствии с правилами XVIII века звезда эта, как правило, не отливалась из металла, а вышивалась золотой нитью на левом борту мундира. По обводу круга шла белая полоса с зеленым эмалевым венком и золотым орденским девизом. В оранжевом центре медальона размещалось изображение черного коронованного орла под золотой короной.
Орден вручался исключительно дворянам, его кавалеры образовывали нечто вроде рыцарского ордена со строгим церемониалом, иерархиями и даже форменной одеждой. Последняя представляла собой черный кафтан-епанчу с белой подкладкой. Под кафтан надевалась шелковая белая рубашка и такие же кюлоты с чулками, обувью служили лакированные туфли с пряжками. На алом кожаном поясе с золотой пряжкой и серебряными накладками подвешивалась золотая шпага.
Поверх этого одеяния надевалась красная мантия с белой подкладкой; поверх мантии выпускался кружевной отложной воротник. На левой стороне мантии серебром вышивалась орденская звезда. Мантия завязывалась на груди длинными, ниже колена, бело-красными шнурами с золотыми кистями. Поверх мантии надевалась цепь с крестом ордена. Венчала одеяние кавалера шляпа-треуголка с пышным султаном из страусовых перьев, прикрепленного специальной орденской алмазной застежкой.
![Сергей Козлов - Исторические предпосылки создания спецназа, 1701-1941 гг. [том 1]](/uploads/posts/books/193149/193149.jpg)
