Владимир Муравьев - Святая дорога
Царские троицкие походы имели сложный ритуал, красочные обычаи, они играли большую роль в жизни царского двора, потому что, несмотря на благочестивую цель, участники походов не забывали про политику.
На остановках в путевых дворцах и по пути устраивались различные развлечения, царя тешили скоморохи, борцы, силачи, охотники. Сохранилось любопытное прошение конюха Петрушки Федотьева, поданое им царю Михаилу Федоровичу в 1635 году:
"В нынешнем, государь, году сентября 29-го де идучи от Живоначальной Троицы из Сергиева монастыря, тешил я, холоп твой, тебя, государя, под селом Пушкиным, и медведь меня, холопа твоего, ломал и драл и изодрал на мне платьишко и меня едва не изувечил насмерть... Вели, государь, мне выдать по своей государевой милости на платьишко... Царь государь, смилуйся, пожалей".
Царь распорядился выдать Петрушке в возмещение его убытков "сукно доброе".
Вообще, необходимо иметь в виду принципиальное отличие психологии путника старого времени и нынешнего: прежде путник в дороге жил полнокровной жизнью, поэтому-то так обильны рассказы о путевых случаях и встречах в старых мемуарах; сейчас же в дороге не живут, а пережидают, когда доедут до места. И тут получается парадокс: скорость перемещения увеличилась в сотни раз, а время полноценной жизни сократилось.
Совершать паломничество в Троице-Сергиев монастырь, строго говоря, следовало пешком, потому что сам Сергий "никогда не ездил на коне". Но, снисходя к слабости человеческой и разным обстоятельствам, разрешалось и ехать, однако в серьезных случаях предпочтительнее был пеший поход.
Иногда и цари ходили к Троице пешком. Известно, что царь Алексей Михайлович один или два раза совершал такие пешие паломничества. Свой способ соблюсти народный обычай придумала Екатерина II, когда в одно из своих пребываний в Москве решила посетить знаменитый подмосковный монастырь, сходить на богомолье. В окружении большой свиты она доходила до заранее намеченного места, там ее ждал экипаж, на котором она возвращалась в Москву. На следующий день ее привозили на то место, до которого она дошла накануне, и она шла дальше пешком. Потом опять ехала в Москву, и все повторялось в том же порядке.
Так же, как царские, многолюдны и торжественны бывали походы в Троицу патриархов.
В XIX веке русские императоры тоже иногда совершали поездки в Троице-Сергиеву лавру, но они уже не имели прежней красочности и носили официальный характер.
Зато не иссякал поток паломников, принадлежащих к низшим и средним сословиям. Эти богомольцы, по свидетельству многих современников, составляли значительную часть проходящих и проезжающих через Крестовскую заставу.
"Представьте себе, какая толчея была у Крестовской заставы, когда в течение двух месяцев пройдет через нее триста тысяч человек одних богомольцев! - пишет в своих воспоминаниях П.И.Богатырев. - Ведь это пять тысяч человек в день, не считая других людей, следующих этим трактом.
А через Крестовскую заставу проходили все богомольцы, потому что и дальний и ближний богомолец считал своею священною обязанностью поклониться прежде всего Московской святыне (то есть побывать в московских храмах и поклониться московским чудотворным иконам. - В.М.), и уже потом идти к Преподобному. Останавливались у заставы главным образом ночевать, чтобы уже ранним утром тронуться в путь..."
Среди богомольцев путешествия к Троице разделялись по своему назначению и характеру на "молитвенные, подвижнические, обетные, благодарственные, умилительные".
У жителей придорожных сел и деревень существовало свое разделение богомольцев по социальному признаку и времени их паломничества. Они делили богомольцев, вспоминает П.И.Богатырев, "на три класса: первый - это "черный" народ, который шел, начиная от Святой до Троицына дня, если Пасха бывала из поздних, вообще с апреля по 15 июня, когда посевы уже кончились и в деревенской работе являлся перерыв. Другой класс - это "красный", то есть торговый, городской люд, этот шел в Петровский пост, перед Макарьевской ярмаркой. И третий класс - "белый" народ, то есть "господа". Эти двигались уже в Успенский пост, благодарить за урожай".
Впрочем, господские путешествия в лавру, особенно если в них участвовала молодежь, часто граничили с увеселительной прогулкой. Одно такое путешествие, совершенное в августе 1830 года, описала в своих воспоминаниях Екатерина Сушкова - юношеское увлечение М.Ю.Лермонтова. Собственно, на богомолье ехала бабушка Лермонтова, а молодежь родственники, по большей части девушки, соседи по Москве и подмосковному имению, обычный круг друзей и знакомых поэта - сопровождала ее.
"На следующий день, до восхождения солнца, мы встали и бодро отправились пешком на богомолье, - рассказывает Е.Сушкова, - путевых приключений не было, все мы были веселы, много болтали, еще более смеялись, а чему? Бог знает! Бабушка ехала впереди шагом, верст за пять до ночлега или до обеденной станции отправляли передового приготовить заранее обед, чай или постели, смотря по времени. Чэдная эта прогулка останется навсегда золотым для меня воспоминанием.
На четвертый день мы пришли в лавру изнуренные и голодные. В трактире мы переменили платья, умылись и поспешили в монастырь отслужить молебен. На паперти встретили мы слепого нищего. Он дряхлою дрожащею рукою поднес нам свою деревянную чашечку, все мы надавали ему мелких денег; услыша звук монет, бедняк крестился, стал нас благодарить, приговаривая: "Пошли вам Бог счастие, добрые господа; а вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже молодые, да шалуны, насмеялись надо мною: наложили полную чашечку камушков. Бог с ними!"
Помолясь святым угодникам, мы поспешно возвратились домой, чтоб пообедать и отдохнуть. Все мы суетились около стола, в нетерпении ожидая обеда, один Лермонтов не принимал участия в наших хлопотах; он стоял на коленях перед стулом, карандаш его быстро бегал по клочку серой бумаги, и он как будто не замечал нас, не слышал, как мы шумели, усаживаясь за обед и принимаясь за ботвинью. Окончив писать, он вскочил, тряхнул головой, сел на оставшийся стул против меня и передал мне нововышедшие из-под его карандаша стихи:
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья,
Бессильный, бледный и худой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою,
Так чувства лучшие мои
Навек обмануты тобою!
Лавру обычно посещали и любознательные иностранцы. В августе-сентябре 1858 года в Москве гостил знаменитый французский романист Александр Дюма-отец, и его московские друзья Нарышкины возили его к Троице-Сергию. Дюма описал впоследствии свое путешествие в монастырь. Путь до лавры он, по его словам, проскакал "галопом в упряжке с четырьмя рысаками", и по пути его взор привлек лишь "Мытищинский акведук, выстроенный Екатериной". О лавре он сказал: "Это живое средневековье - совсем, как Эгморт, как Авиньон".
Но основную часть паломников на Троицкой дороге, как уже было сказано, составлял "черный" и "красный" народ, это были истинные и истые богомольцы.
Само паломничество к Троице, имевшее для русского человека большое духовное и нравственное значение, имело также устойчивые традиции и обычаи.
Несмотря на проведенную железную дорогу, очень многие богомольцы, преимущественно из простого народа, предпочитали идти пешком "потрудиться", к тому же пеший путь имел и свою привлекательность. Рассуждение такого богомольца приводит И.С.Шмелев в "Богомолье": "Эка, какая хитрость, по машине... а ты потрудись Угоднику, для души! И с машины - чего увидишь? А мы пойдем себе полегонечку, с лесочка на лесочек, по тропочкам, по лужкам, по деревенькам - всего увидим. Захотел отдохнуть присел. А кругом все народ крещеный, идет-идет. А теперь земляника самая, всякие цветы, птички тебе поют... - с машиной не поравнять никак".
Однако при всей приверженности богомольцев к пешему хождению к Троице, время все же брало свое: пешеходов на Троицкой дороге становилось все меньше и меньше. В 1840-е годы контора дилижансов открыла регулярные рейсы из Москвы до Сергиевой лавры.
"Незначительность платы и скорость езды, - писала контора в своей рекламе, - открывают возможность многим без больших хлопот посетить Сергиеву лавру и поклониться находящейся там Святыне".
Железнодорожная администрация для убеждения богомольцев уговорила совершить поездку на поезде в Москву и обратно братию Троице-Сергиева монастыря во главе с архимандритом. Об этой поездке писали все газеты.
Последним большим пешим шествием в Троице-Сергиеву лавру стал многолюдный крестный ход 1892-го года в ознаменование 500-летия кончины Сергия Радонежского. Крестный ход шел из Москвы до лавры четыре дня, вся процессия растянулась в длину на шесть верст, открывали ее тысяча хоругвеносцев. Во время этих юбилейных торжеств в Троице-Сергиевой Духовной академии В.О.Ключевский произнес свою знаменитую речь "Значение преподобного Сергия для русского народа и государства". Он говорил, что в течение пяти веков идут к Сергию с мольбами и вопросами русские люди, среди которых были и иноки, и князья, и вельможи, и простые люди "на селе живущие", и что и ныне не иссяк и не изменился по составу поток приходящих к его гробу. Духовное непреходящее влияние имени и заветов Сергия на многие поколения Ключевский объясняет тем, что "Сергий своей жизнью, самой возможностью такой жизни дал почувствовать заскорбевшему народу, что в нем еще не все доброе погасло и замерло; своим появлением среди соотечественников, сидевших во тьме и сени смертной, он открыл им глаза на самих себя, помог им заглянуть в свой собственный внутренний мрак и разглядеть там еще тлевшие искры того же огня, которым горел озаривший их светоч... При имени преподобного Сергия народ вспоминает свое нравственное возрождение, сделавшее возможным и возрождение политическое, и затверживает правило, что политическая крепость прочна только тогда, когда держится на силе нравственной".
