Уильям Ширер - Взлет и падение третьего рейха (Том 2)
"Вечером они сидели вместе с генералом в штабе, и он, Геббельс, развивал свой тезис, что согласно исторической логике и справедливости ход событий должен измениться, как это чудесным образом произошло в Семилетней войне с Бранденбургской династией.
"А какая царица умрет на этот раз?" - спросил генерал. Геббельс не знал. "Но судьба, - ответил он, - располагает многими возможностями".
Когда поздно вечером министр пропаганды возвратился в Берлин, центр столицы полыхал в огне после очередного налета английской авиации. Пожаром были охвачены уцелевшая часть здания канцелярии и отель "Адлон" на Вильгельмштрассе. У входа в министерство пропаганды Геббельса приветствовал секретарь, сообщивший ему срочную новость: "Рузвельт умер". Лицо министра засветилось в отблесках пожара, охватившего здание канцелярии на противоположной стороне Вильгельмштрассе, и это увидели все. "Принесите лучшего шампанского, - воскликнул Геббельс, - и соедините меня с фюрером". Гитлер пережидал бомбежку в подземном бункере. Он подошел к телефону.
"Мой фюрер! - воскликнул Геббельс. - Я поздравляю вас! Рузвельт умер! Звезды предрекли, что вторая половина апреля станет для нас поворотным моментом. Сегодня пятница, 13 апреля. (Было уже за полночь.) Это и есть поворотный момент!" Реакция Гитлера на эту новость в документах не зафиксирована, хотя ее нетрудно представить, учитывая воодушевление, которое он черпал у Карлейля и в гороскопах. Свидетельства же реакции Геббельса сохранились. По словам его секретаря, "он впал в экстаз". Его чувства разделял и известный нам граф Шверин фон Крозиг. Когда статс-секретарь Геббельса сообщил ему по телефону, что Рузвельт умер, Крозиг, если верить записи в его дневнике, воскликнул:
"Это снизошел ангел истории! Мы ощущаем трепет его крыльев вокруг нас. Разве это не есть дар судьбы, которого мы ждали с таким нетерпением?!"
На следующее утро Крозиг позвонил Геббельсу, передал ему свои поздравления, о чем он с гордостью записал в дневнике, и, очевидно, не считая это достаточным, направил письмо, в котором приветствовал смерть Рузвельта. "Божий суд... Божий дар..." - так писал он в письме. Министры правительства вроде Крозига и Геббельса, получившие образование в старейших университетах Европы и долго находившиеся у власти, хватались за предсказания звезд и бурно радовались смерти американского президента, считая ее верным признаком того, что теперь, в последнюю минуту, всевышний спасет третий рейх от неизбежной катастрофы. И в этой атмосфере сумасшедшего дома, каким представлялась охваченная пламенем пожаров столица, разыгрывался последний акт трагедии вплоть до того момента, когда должен был упасть занавес.
Ева Браун приехала в Берлин, чтобы присоединиться к Гитлеру, 15 апреля. Лишь очень немногие немцы знали о ее существовании и мало кто - о ее отношениях с Гитлером. Более двенадцати лет она была его любовницей. Теперь, в апреле, она приехала, как утверждает Тревор-Роупер, на свою свадьбу и церемониальную смерть.
Ее роль в последней главе этой повести довольно любопытна, но как личность она не представляет особого интереса. Она не была ни маркизой Помпадур, ни Лолой Монтес {"Историков Ева Браун явно разочарует", - сказал Шпеер Тревор-Роуперу, а историк добавил: "И любителей истории тоже" (Тревор-Роупер. Последние дни Гитлера, с. 92). - Прим. авт.}.
Дочь небогатых баварских бюргеров, которые поначалу решительно возражали против ее связи с Гитлером, хотя тот и был диктатором, она служила в мюнхенской фотографии Генриха Гофмана, который и познакомил ее с фюрером. Это произошло спустя год или два после самоубийства Гели Раубал, племянницы Гитлера, к которой, единственной в своей жизни, он, очевидно, питал страстную любовь. Еву Браун ее любовник тоже доводил до отчаяния, правда по иной причине, чем Гели Раубал. Ева Браун, хотя ей и отвели просторные апартаменты на альпийской вилле Гитлера, плохо переносила длительную разлуку с ним и в первые годы их дружбы дважды пыталась покончить с собой. Но постепенно она смирилась со своей непонятной ролью - не жена, не любовница.
Последнее важное решение Гитлера
День рождения Гитлера, 20 апреля, прошел достаточно спокойно, хотя генерал Карл Коллер, начальник штаба ВВС, присутствовавший на праздновании в бункере, отметил его в своем дневнике как день новых катастроф на быстро разваливавшихся фронтах. В бункере находились нацисты старой гвардии Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп и Борман, а также уцелевшие военачальники - Дениц, Кейтель, Йодль и Кребс - и новый начальник генерального штаба сухопутных войск. Он поздравил фюрера с днем рождения.
Верховный главнокомандующий не был, как обычно, мрачен, несмотря на сложившуюся обстановку. Он все еще верил, как он заявил за три дня до этого своим генералам, что на подступах к Берлину русские потерпят самое жестокое поражение из всех, какие они терпели до сих пор. Однако генералы были не столь глупы и на военном совещании, состоявшемся после праздничной церемонии, стали убеждать Гитлера покинуть Берлин и двинуться на юг. "Через день или два, - объясняли они, - русские перережут последний на этом направлении коридор для отхода". Гитлер колебался. Он не сказал ни да, ни нет. Очевидно, он никак не мог осознать тот устрашающий факт, что столица третьего рейха вот-вот будет захвачена русскими, армии которых, как он уверял много лет назад, "полностью уничтожены". В качестве уступки генералам он согласился сформировать два отдельных командования на случай, если американцы и русские соединятся на Эльбе. Тогда адмирал Дениц возглавит северное командование, а Кессельринг - южное. В пригодности кандидатуры последнего на этот пост фюрер не был вполне уверен.
В этот вечер началось массовое бегство из Берлина. Два самых доверенных лица и испытанных сподвижника - Гиммлер и Геринг оказались в числе покидавших столицу. Геринг уходил с колонной автомобилей и грузовиков, доверху набитых трофеями и имуществом из его сказочно богатого поместья Каринхалле. Каждый из этих нацистов старой гвардии покидал Берлин в уверенности, что любимого фюрера скоро не станет и именно он придет ему на смену.
Им не довелось увидеть его снова, как, впрочем, и Риббентропу, который в тот же день, поздно вечером, поспешил в места более безопасные.
Но Гитлер все еще не сдавался. На другой день после своего рождения он приказал генералу войск СС Феликсу Штейнеру нанести контрудар по русским в районе южнее пригорода Берлина. Предполагалось бросить в бой всех солдат, каких только можно обнаружить в Берлине и его окрестностях, в том числе и из наземных служб люфтваффе.
"Каждый командир, который уклонится от выполнения приказа и не бросит в бой свои войска, - кричал Гитлер на генерала Кол-лера, оставшегося за командующего ВВС, - поплатится жизнью в течение пяти часов. Вы лично головой отвечаете за то, чтобы все до последнего солдата были брошены в бой".
Весь этот день и большую часть следующего Гитлер нетерпеливо ждал результатов контрудара Штейнера. Но не было предпринято даже попытки, чтобы провести его, поскольку существовал он лишь в воспаленном мозгу отчаявшегося диктатора. Когда же до него наконец дошел смысл происходящего, разразилась буря.
22 апреля обозначился последний поворот на пути Гитлера к краху. С раннего утра до 3 часов пополудни, как и предыдущий день, он сидел на телефоне и пытался выяснить на различных КП, как развивается контрудар Штейиера. Никто ничего не знал. Ни самолеты генерала Коллера, ни командиры наземных частей обнаружить его не сумели, хотя предположительно он должен был наноситься в двух-трех километрах к югу от столицы. Даже Штейнера, хотя он-то существовал, невозможно было обнаружить, не говоря о его армии.
Буря разразилась на дневном совещании, состоявшемся в 3 часа в бункере Разозленный Гитлер потребовал доклада о действиях Штейнера. Но ни у Кейтеля, ни у Йодля, ни у кого другого сведений на этот счет не было. У генералов имелись новости совсем иного свойства. Отвод войск с позиций севернее Берлина для поддержки Штейнера настолько ослабил там фронт, что это привело к прорыву русских, танки которых пересекли черту города.
Для верховного главнокомандующего это оказалось слишком. Все оставшиеся в живых свидетельствуют, что он полностью потерял контроль над собой. Так он еще никогда не бесновался. "Это конец, - пронзительно завизжал он. - Все меня покинули. Кругом измена, ложь, продажность, трусость. Все, кончено. Прекрасно. Я остаюсь в Берлине. Я лично возьму на себя руководство обороной столицы третьего рейха. Остальные могут убираться куда хотят. Здесь я и встречу свой конец".
Присутствовавшие запротестовали. Они говорили, что еще есть надежда, если фюрер отступит на юг. В Чехословакии сосредоточены группа армий фельдмаршала Фердинанда Шернера и значительные силы Кессельринга. Дениц, который выехал на северо-запад принять командование войсками, и Гиммлер, который, как мы убедимся, по-прежнему вел собственную игру, звонили фюреру, убеждая его покинуть Берлин. Даже Риббентроп связался с ним по телефону и сообщил, что готов организовать "дипломатический переворот", который все спасет. Но Гитлер уже никому из них не верил, даже "второму Бисмарку", как однажды в минуту расположения он, не подумав, назвал своего министра иностранных дел. Он сказал, что принял наконец решение. И, чтобы показать, что это решение бесповоротно, он вызвал секретаря и в их присутствии продиктовал заявление, которое следовало немедленно зачитать по радио. В нем говорилось, что фюрер остается в Берлине и будет оборонять его до конца.
