Михаил Горбачев - Жизнь и реформы
В свободной дискуссии все высказались за то, чтобы иметь более сжатый концептуальный документ. Рыжков сетовал на трудности с разработкой плана на 1991 год: Прибалтийские республики в центр ничего не дают. Не представил своих разработок Казахстан. Не занимается как следует планом Россия.
Откликаясь на мое приглашение, некоторые участники совещания высказались и по более широкому кругу общеполитических проблем. Лейтмотив — укрепление центральной власти в ее президентском варианте. Абалкин, например, выступил за то, чтобы реорганизовать правительство и Президентский совет на более широкой общественно-политической основе. Медведев и Павлов — за концентрацию всей исполнительной власти непосредственно в руках президента, хотя в данный момент и без правительства нельзя обойтись. Для меня эти высказывания были важными, поскольку я и сам в это время все больше задумывался над структурой президентской власти.
Первоначально работу над новым вариантом президентской программы перехода к рынку предполагалось поручить тем же: Шаталину, Абалкину, Петракову, Аганбегяну. Но, как я уже говорил, Шаталина в то время уже не было, да и вообще совместная работа из-за расхождений между академиками была практически невозможной. Надо было за это взяться вначале кому-то одному. Свои услуги предложил Абалкин, и я с этим согласился. Но представленный им вариант программы оказался слишком привязанным к правительственному. Тогда к работе были подключены Аганбегян и Петраков. Я и сам взялся за нее, отключившись на несколько дней буквально от всех дел. В итоге был подготовлен и точно в обусловленный срок (15 октября) направлен в Верховный Совет 60-страничный документ. Республикам надо было дать право решать, когда и какие конкретные меры осуществлять. А центр должен был обеспечить общую координацию в проведении реформ. Отсюда и название документа: «Основные направления стабилизации народного хозяйства и перехода к рыночной экономике».
Три недели шла напряженная работа над текстом «Основных направлений». Внешне могло показаться, что страсти вокруг рыночной программы поулеглись. Но это внешнее впечатление было обманчивым. На деле шло дальнейшее размежевание позиций.
8 и 9 октября Пленум ЦК обсудил положение в стране и задачи КПСС в связи с переводом экономики на рыночные отношения. На сей раз я ограничился кратким вступительным словом, чтобы никто не мог сказать, что Горбачев навязывает свою программу. Доклад с подробными выкладками сделал Ивашко. Выступления на Пленуме вначале были не такими крикливыми, как на предсъездовских пленумах. По-видимому, новые члены ЦК присматривались друг к другу. Но общая атмосфера была все же консервативной. Гидаспов назвал политически ошибочным переход к рынку до заключения Союзного договора. Полозков выступил против гонений на коммуниста — Председателя Совета Министров. Страсти поднакалились при обсуждении проекта постановления. Заранее подготовленный вариант был забракован, в конце концов приняли более или менее удовлетворительный вариант.
На решениях Пленума, всей его работе, конечно, не могло не сказаться то, что руки у консервативных сил в партии и ее руководстве были связаны решениями XXVIII съезда КПСС. К середине 1990 года в партийной массе и во всем народе уже сложилось понимание необходимости и неотвратимости рыночных реформ.
Дискуссия переместилась в плоскость темпов, форм, методов перехода к рынку. Ораторы не скупились на критику программы «500 дней». Приверженцы старого никак не могли примириться с изменением роли партии, ее права определять каждый конкретный шаг в политической и экономической жизни. Отсюда непонимание, нежелание понять, что ЦК и Политбюро не могут играть уже той роли, какую играли раньше. Не случаен лейтмотив ряда выступлений: почему ЦК рассматривает программу рыночных реформ после того, как она обсуждена на Верховном Совете, а не до этого? Навязчивое обвинение президента в том, что он якобы запаздывает в постановке основных проблем реформы в партийных инстанциях, что партия оттесняется от рассмотрения принципиальных вопросов и ставится перед лицом уже принятых решений.
В своем ответе я решительно отвел обвинения в свой адрес как необоснованные, поскольку политика перехода к рынку определена XXVIII съездом КПСС. Что же касается конкретных шагов и решений, входящих в компетенцию президента и правительства, они не могут определяться в партийных инстанциях. На этот счет, кстати, также есть партийные решения.
Вот с какими настроениями пришлось столкнуться на Пленуме ЦК. Они были свойственны и значительной части депутатов, тесно связанных с партийным аппаратом и тяготеющих к депутатской группе «Союз». Этим в значительной степени было предопределено развитие событий в рамках Верховного Совета в последующие месяцы. Исподволь выразителем подобных настроений стал (проявляя, правда, крайнюю осторожность!) Лукьянов. В кулуарах, а затем в открытую стали раздаваться голоса, что президент перестал считаться с верховным представительным органом, предпочитает вершить государственные дела, опираясь на свой аппарат, Президентский совет и Совет Федерации, на прямой контакт с Ельциным.
Чувствовал я, что все больше мечется Рыжков. С одной стороны, он испытывал удовлетворение тем, что прекращается мелочное вмешательство в деятельность правительства со стороны ЦК, за что он ратовал, став Председателем Совмина. А с другой стороны, похоже, ничего не имел против критики президента за то, что тот «не считается» с Политбюро. Тем более выпады против президента и его «команды» со стороны партийных руководителей сочетались с защитой правительства от наступления рыночников и радикальных демократов. Ни Рыжков, ни Лукьянов на Пленуме не выступали. Но интуиция подсказывала, что если они и не солидарны с партийными консерваторами, то кое в чем им сочувствуют. Тогда я воспринимал это как допустимые нюансы в позициях своих коллег. Дальнейший ход событий подтвердил впечатление о начавшейся «состыковке» Рыжкова и Лукьянова.
Многое приходилось обдумывать в осенние дни 1990 года. В становлении президентской власти был сделан лишь первый шаг, ее возможности отправлять высшие исполнительно-распорядительные функции были во многом иллюзорны. Проблему могло решить создание мощного, сравнимого с правительственным, аппарата управления, но это породило бы еще большую неразбериху в высшем эшелоне государственной власти. Что касается Президентского совета, то он не мог быть эффективным инструментом управления и к тому же «обстреливался» в средствах массовой информации как «новое Политбюро». Я уж не говорю о том, что президент был лишен соответствующей структуры власти на местах.
Становилось делом первостепенного значения образование целостной системы распорядительно-исполнительной власти. Я поручил юристам представить предложения на сей счет. Но, как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Сочинить записку, выстроить на бумаге конструкцию власти «по вертикали» было не так уж сложно. А вот обсудить этот проект, получить согласие Верховного Совета и республик, принять закон, провести выборы, осуществить кадровые назначения — все это было куда как сложно. Речь шла об одном из крупных фрагментов политической реформы, который требовал не менее двух-трех лет. Приступать к нему с кондачка, наскоком значило и дров наломать, и людей насмешить.
Надо учесть, что задача выстроить «президентскую вертикаль» безмерно усложнялась суверенизацией республик, которые ревниво оберегали обретенную самостоятельность и не хотели делиться с центром своими прерогативами. Словом, долгие переговоры были неизбежны, а время поджимало. Оставлять власть в беззубом состоянии граничило с безответственностью. Единственным выходом было просить у законодателей на время дополнительные полномочия.
Между тем в Верховном Совете России продолжала нагнетаться обстановка. Произносились ультимативные речи в пользу программы «500 дней», вплоть до призывов к проведению забастовки, если она не будет принята Союзом. 16 октября в конце дня взял слово Ельцин. Выдержанное в резком, конфронтационном духе выступление его содержало голословные обвинения центра в жесткой линии по отношению к республикам, стремлении ограничить суверенитет Российской Федерации, сорвать переход к рыночным отношениям, сохранить господство административно-командной системы. Оратор не остановился даже перед нелепыми обвинениями в саботаже (правда, было не очень ясно, кому они адресованы) и предъявил нечто вроде ультиматума: либо принимаются его требования, либо — дележ власти, собственности, вооруженных сил. Прозвучали плохо прикрытые призывы к выходу людей на улицы.
В тот же день в «Московских новостях» появилось интервью Гавриила Попова, в котором приоткрывалась внутренняя кухня принятия решений Демроссией. Говорилось о жестких шагах, которые предпримет Председатель Верховного Совета РСФСР, если «500 дней» не будут приняты. Председатель Моссовета грозил и собственной отставкой. Таким образом, скоординированно палили по Кремлю из всех «орудий».
