Михаил Горбачев - Жизнь и реформы
Выступивший вслед за ним Слюньков с тревогой говорил о том, что творится в финансово-денежном хозяйстве и на рынке. Его поддержал Медведев, подчеркнув, что обстановка требует экстраординарных мер. Нужна не частичная, а полная реформа ценообразования, причем безотлагательная: в середине 1990 года провести реформу оптовых и закупочных цен, в начале 1991 года — розничных.
Медведев и Яковлев выступили против огульных обвинений в адрес средств массовой информации. Мотив «пробуксовки» в деятельности правительства звучал у Шеварднадзе, у Крючкова и Лигачева.
Помню свое заключение:
— Несмотря на быстро ухудшающуюся ситуацию, правительство действует неэффективно. Отекают ноги от топтания на месте. Народ перестает нас понимать, верить в нашу способность справиться с нынешними проблемами.
Решающее значение приобретает фактор времени: запаса его у нас уже нет. Так вести дело нельзя. Это касается всех, не только правительства. Если будем действовать как в 1988–1989 годах — мы обречены, народ нас уберет. На первый план выйдут другие силы, с другой политикой.
Нужна комплексная экономическая реформа, а не разрозненные мероприятия. Покончить с хозяйственным безвластием. В переходный период не обойтись без мер административного характера там, где они необходимы. Но как бы не переусердствовать. Ведь самое простое в этой ситуации — нажать, прижать, запретить. В этом мы большие мастаки. Хозяйственное безвластие надо одолевать прежде всего на базе экономических методов, развития рыночных форм. И действовать, действовать!..
Как реагировало правительство на быстроухудшающуюся ситуацию и столь острое обсуждение проблем рынка на Политбюро? Там продолжалось противоборство между двумя основными тенденциями, можно сказать, крыльями — традиционно-технократическим и экономическим, тяготеющим к рыночным реформам. Перетягивание каната не могло продолжаться бесконечно. Нужно было делать выбор, приставать к какому-то берегу: возвращаться к прежней централистской системе или решительней идти к новым, рыночным механизмам. Собственно, и выбора-то уже не было, хотя бы потому, что вернуть прошлое никто был не в состоянии.
В первую очередь это поняли тот же Абалкин и Маслюков — технократ, вышедший из «недр» ВПК, человек мыслящий и решительный. Мне стало известно, что во второй половине февраля в записке, направленной Рыжкову, они предложили осуществить крутой поворот к рыночной экономике, приблизить сроки осуществления практических шагов на пути к рынку. Рукоплесканий не последовало, но иного выхода не было. В марте было принято решение о разработке «перехода к планово-рыночной экономике», хотя это надо было сделать еще осенью 1989 года.
Почему же не были употреблены рычаги влияния, которыми мы в то время располагали, чтобы завершить дискуссию в Верховном Совете, принять документ, на основе которого можно было действовать, как того требовала обстановка? Это не простой для меня, да я думаю, и для других вопрос, но я не хочу отделаться упрощенными объяснениями.
Думаю, главную роль сыграли сохранявшиеся тогда колебания, неуверенность в том, что ожидаемое от парламента решение позволит быстро оздоровить экономическую ситуацию. Представьте: чуть ли не ежедневно к тебе прорываются на прием руководители различных сфер производства и культуры с предостережениями против поспешных шагов. Пресса полна аллармистскими комментариями и прогнозами. Рабочие периодическими стачками дают понять, что не потерпят покушения на свой и без того невысокий жизненный уровень. Радикалы точат зубы, предрекая провал «горбачевской реформы». А само правительство пассивно ждет завершения нескончаемых дискуссий в парламентских комитетах, похоже, радо затянуть «паузу», чтобы не ввязываться в рискованное предприятие.
Дважды вопросы перехода к рыночной экономике обсуждались на совместном заседании Президентского совета и Совета Федерации (14 апреля, 22 мая). Академики и директора институтов начали высказываться против недооценки роли централизованного руководства. И эти «отпетые рыночники» испытали на себе давление общественной атмосферы, а она в тот момент оказалась насыщенной страхом перед неведомым чудовищем — свободным рынком. Самые отчаянные сторонники рынка не удержались от того, чтобы создать себе на всякий случай алиби. Если провалится и начнут искать виновных, можно будет оправдаться: «А я говорил!..»
Острые баталии в правительстве вновь развернулись вокруг прежде всего пересмотра розничных цен. До сих пор затрудняюсь объяснить, почему Рыжков более чем за полгода до повышения цен решил объявить об этом по телевидению. Очевидно — сдали нервы. Для опытного политика и руководителя это был серьезный просчет, породивший большие трудности в принятии рыночной программы и ее реализации. Прилавки магазинов были полностью опустошены. Волна недовольства прокатилась по стране, и с огромным трудом удалось немного успокоить общественное мнение.
Наконец в мае состоялось обсуждение доклада Рыжкова об экономическом положении страны и концепции перехода к регулируемой рыночной экономике. Этот марафон продолжался несколько недель. Но Верховный Совет снова, в который уже раз, отложил принятие окончательного решения и предложил представить программу к 1 сентября 1990 года, рекомендовав Верховным Советам союзных и автономных республик, местным Советам обсудить концепцию на своих сессиях.
Борьба вокруг перехода к рынку ожесточилась.
«Явление Явлинского народу…»
Трудности рождения рыночной программы обуславливались не только чрезвычайной сложностью самой проблемы, но и растущим отторжением правительства со стороны демократической оппозиции и части общественности. Любой его шаг принимался в штыки, подвергался нападкам и издевкам прессы. А тут появился новый фактор — суверенизация республик, без учета которой нечего было надеяться на успешное продвижение экономических преобразований. Да к тому же новое российское руководство старалось перехватить инициативу в гонке к рынку. Начался лихорадочный поиск новых идей и людей, которые могли удовлетворить его «заказ». На этой почве состоялось «явление Явлинского народу».
С чьей стороны исходила инициатива, кто кого нашел — мне трудно судить. Мало кому известный молодой экономист был привлечен Абалкиным в аппарат комиссии по экономической реформе Совмина Союза, принимал участие в работе над правительственной программой перехода к рынку. Явлинский давал для комиссии свои собственные разработки, отличавшиеся большим радикализмом, акцентом на монетаристские методы. Что-то из них принималось комиссией, что-то отвергалось, главным образом из-за недостаточной реалистичности. Однако это не воспринималось как особая позиция, не выходило за рамки рабочих дискуссий.
Но вот Явлинский получает от Силаева приглашение войти в российское правительство в качестве заместителя премьера по вопросам экономической реформы. Тогда этот вопрос до меня не доходил, да и вообще я его просто не знал. Позднее мне рассказали, что Явлинский советовался с Абалкиным и Рыжковым, получил их согласие. Рассчитывали, что такая «личная уния» экономистов увеличит шанс на сотрудничество между союзным и российским правительством. Не тут-то было. Явлинский предложил российскому руководству свою программу. Она отличалась от предложенной союзным правительством, вдобавок эти отличия искусственно акцентировались, чтобы подчеркнуть превосходство российского подхода, его размах.
В новых условиях без активного участия правительства России и других республик уже невозможно было осуществлять какие-то крупные общественные преобразования. В то же время их нельзя было осуществить и в рамках какой-то одной республики, даже Российской Федерации. Основные нити управления единым экономическим пространством находились все еще в руках центра. Понимая это, в «Белом доме» хотели «подтолкнуть» Союз к ускорению реформ. Выигрыш просматривался во всех случаях. Поддадутся — будет продемонстрирована инициативность и решительность российских властей; станут препятствовать — обнаружится несостоятельность центра.
По прошествии некоторого времени Явлинский попросился ко мне на прием. Не знаю, по поручению Ельцина или по своей инициативе. Скорее первое. Я внимательно выслушал его рассуждения, они мне импонировали, в особенности признание необходимости единого подхода к проведению реформы в рамках Союза.
Дело выглядело так. С одной стороны, правительственная программа перехода должна быть представлена в Верховный Совет Союза к началу сентября. С другой — развернута широкомасштабная работа по линии Российской Федерации. Возникала опасность конфронтации между центром и Россией. Неясна была позиция других республик. Нельзя было исключать, что они поддержат российскую программу по политическим соображениям.
