Виталий Тренев - Рассказы (-)
Усов в темноте потянулся за водой и, видно, неловко повернувшись, глухо застонал.
- Стой, дядя Усов, я помогу, - шепотом сказал Удалов и, напоив боцмана, подсел рядом. - Мозжит ухо-то? - сочувственно спросил он.
- Не в ухе дело - в голову стреляет, аж в щеку да в плечо отдает, сердито сказал старик.
- А ты холодной водой. Вот постой...
Удалов снял с себя фланелевку, смочил ее из ковша и, отжав, стал прикладывать к незабинтованным местам на голове боцмана.
- Так будто облегчает, спасибо, - тихо оказал старик. - Да ты, парень, ложись. Ай не спится?
- Не спится... Смех смехом, а обидно, дуриком влетели, как кур во щи. Ребята завтра бой примут, на смерть пойдут...
- Не говори ты мне! Двадцать лет боцманом, тридцать пять лет во флоте, два раза кругом света ходил, а тут оплошал!
Старик заволновался, привстал, но боль резнула его через всю левую часть головы, и он глухо за стонал.
- Лежи, господин боцман, - ласково сказал Удалов. - Не бунтуйся. Твоей вины тут нету. Кто виноват, что ветер упал? Никто. А наши, я так считаю, что спуску неприятелю не дадут, а?
- Его превосходительство адмирал Завойко - он орел, он могет. А особливо господин капитан Изыльметов, - хрипло сказал старик, успокаиваясь. - А ребята, известно, при оружии и артиллерия.
- Будь у нас топоры, мы бы тоже зря не дались.
Разговор замолк. Боцман забылся и во сне глухо стонал. Угомонился Попов, и давно на всю жилую палубу храпел Бледных... На другое утро все четверо проснулись в подавленном настроении. На судне после утренней уборки была необычная суета. Около восьми часов послышалась орудийная стрельба, которая длилась несколько часов. Было ясно, что происходило сражение. Пленные мучились неизвестностью. Боцман молился "о даровании победы и посрамлении супостатов". К концу дня сражение, видно, утихло. Бриг не принимал в нем участия.
Вскоре по окончании стрельбы дверь открылась, и в каюту, улыбаясь, вошел черноволосый парень, голова которого на этот раз была не в красной повязке, а просто забинтована.
- Alors, comment ca va? - обратился он к Удалову. - Voila une petite chose pour vous. Tout de meme nous ne sommes pas des sauvages qui mangent leurs prisonniers30, - сказал он и протянул две пачки табаку.
- Бусурман, а совесть имеет, - снисходительно сказал старый боцман, узнав, что находится в пачках. - Спроси его, парень, чем кончилась баталия, - обратился он к Удалову, с полным доверием относясь к его лингвистическим способностям.
Это поручение не затруднило матроса.
- Эй, мусью, - сказал он, - пальба-то, пальба - бум! бум! Преферанс чей, а? Наша взяла ай нет! Преферанс виктория, значит, чья?
Француз напряженно вглядывался, стараясь понять, затем вдруг улыбнулся и закивал головой.
- Се combat, voyons. Sans resultat. C'est un assault preliminaire. Ce n'est pas une attaque generale31.
- Ага, понял, - сказал Удалов, внимательно следивший за губами француза. - Артиллерийский, говорит, был бой, без результата. Генерал хотел в атаку идтить, да не вышло.
Не очень удовлетворенный своим переводом, Удалов помолчал и добавил:
- А какой такой генерал, хрен его знает.
Узнав, что атака неприятеля на этот раз не удалась, пленные повеселели.
Прошло еще два дня.
Усов был тяжело болен, рана его воспалилась. Остальные стали привыкать к своему положению. Попов, по целым дням не слезавший с койки, томился опасениями за свою судьбу и дурными предчувствиями. Бледных раздобыл при помощи Удалова свайку и кусок каната, распустил его на пряди и плел веревочные туфли. Они имели большой успех у команды брига и приносили доход, а когда Удалов предложил товарищу вплетать узором разноцветные ленты, туфли приобрели совсем щегольской вид, и спрос на них появился даже со стороны офицеров.
Жалея старого боцмана, Удалов часто присаживался возле него и отвлекал его внимание от боли разными историями, сказками и матросскими прибаутками, которых он знал неисчислимое количество. Порою он болтал на своем "французском" языке с матросами из команды брига, приходившими в качестве заказчиков к Бледных. Особенно частым посетителем был курчавый матрос тот, кто принес табак. Его звали Жозеф. Удалов делал во французском языке большие успехи. Природная сообразительность и музыкальный слух сослужили ему в этом деле хорошую службу.
Вечером 23 августа пленные узнали от Жозефа, что назавтра назначен штурм Петропавловска.
Еще было темно, когда на судах всей эскадры заиграли горнисты и послышалось пыхтение парохода "Вираго", гулко разносящееся по воде.
Усов завозился на своей койке.
- Дать чего, дядя? - спросил Удалов.
- Нет... - хрипло отвечал старик. - Молитесь, ребята, видно, штурм начинается.
С рассветом началась сильная канонада, и можно было расслышать всплески русских ядер, падавших в воду неподалеку от брига.
Час шел за часом, жаркая пальба не прекращалась, и пленные томились в неведении - что же происходит?
Озабоченные часовые ничего не отвечали на вопросы Удалова, да и знали-то они, впрочем, немного. Чем дальше, тем больше нарастало волнение Усова и Удалова. Попов заснул на своей койке, а трудолюбивый Бледных принялся за свое плетение. Удалов стоял у закрытого иллюминатора и, припав к нему ухом, старался по звукам стрельбы определить положение.
- Вот наши бьют, а это погромче - видать, с ихних фрегатов... А это с "Авроры", уж это я точно знаю, этот звук я знаю! - говорил он.
Выходило, что "Аврора", "Двина" и русские батареи успешно обороняются. Новые часовые, сменившие прежних, сказали, что готовится десант, и скоро артиллерийская пальба еще больше разгорелась и в грохоты и раскаты артиллерийских залпов вплелась дробная россыпь ружейной перестрелки. Удалов, не в силах сдержать волнение, заметался по тесной, полутемной каюте и наконец, бросившись на свою койку, замолк. Боцман приподнялся на локте, стараясь вслушаться в звуки стрельбы. Бледных оставил свою работу и поднял на товарищей встревоженное лицо.
Пушки умолкли. Около часу, то нарастая, то затихая, продолжалась ружейная трескотня. Но вот наступила тишина.
- Кончилось будто, - сказал Бледных и вздохнул тяжело. - Ужели одолели наших, а, ребята?
- Не может этого быть! - сердито буркнул боцман.
Удалов молчал, чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся извне.
- Да ведь и то, у него - сила! - продолжал Бледных. - Два фрегата, три корвета, бриг, пароход... Небось больше двухсот пушек, а у нас "Аврора" - и все... "Двина" - транспорт, о чем говорить?
- Ребята, на берегу "ура" кричат и музыка!.. Ей-богу! - крикнул вдруг Удалов и, сорвавшись с места, бросился к иллюминатору и припал к нему ухом.
Бледных и Усов, приоткрыв от напряжения рты, молча смотрели друг на друга, прислушиваясь. Слабо доносились раскаты "ура" и звуки музыки.
- Ура! Отбили штурм! Ура, ребята! - закричал Удалов так громко, что Попов, проснувшись, испуганно сел на койке, а часовые сердито застучали в дверь. Боцман и Бледщых истово перекрестились.
Скоро к бригу подошли шлюпки, раздались стоны раненых. По расстроенному и сердитому виду часовых пленные убедились, что Удалов был прав.
Штурм Петропавловска был блистательно отбит немногочисленным русским гарнизоном.
Неприятельская эскадра простояла в Авачинской губе еще два дня, хороня убитых и исправляя повреждения на судах. Не делая больше попыток овладеть крепостью, соединенная эскадра утром 27 августа подняла якоря и вышла в море.
4
На походе режим для русских моряков был смягчен, и большую половину дня им разрешили проводить на палубе, для чего было отведено специальное место между двумя пушками. Усов начал поправляться, но был еще слаб, а кроме того, он как-то необыкновенно упал духом. Плен, болезнь, все несчастья, свалившиеся на него и его товарищей, тяжело повлияли на душевное состояние старого моряка. Во всем случившемся он винил одного себя, очень страдал от этого, и в ослабевшем и обмякшем молчаливом старике трудно было узнать прежнего лихого боцмана и "командёра".
Вместо него в маленьком мирке русских моряков самым влиятельным стал теперь Семен Удалов. После поражения эскадры под Петропавловском прежнее неукротимое, веселое, жизнерадостное состояние духа вернулось к нему. К старому боцману он относился бережно и внимательно, не поддразнивая его, как раньше, и называя не иначе, как господин боцман. Первые дни, когда ослабевшему от болезни Усову трудно было взбираться по крутому трапу на палубу, он втаскивал его туда на "горбе", несмотря на негодование и гнев почтенного старика, не привыкшего к таким нежностям. На палубе обычно было ветрено и сыро, но за пушкой можно было укрыться. Усов сидел всегда молча, насупив седые брови, и курил свою неугасимую трубку, изредка тяжело вздыхая. Попов или спал, свернувшись, как кот, или, опершись о высокий борт и поплевывая, поглядывал то на низкое серое небо, то на темные крутые волны, быстро бегущие наперегонки с бригом.
Бледных прилежно и неутомимо работал, а Удалов или мастерил что-нибудь при помощи матросского ножа, вроде кузнеца и медведя, бьющих по наковальне, или же, собрав вокруг себя кружок подвахтенных матросов, упражнялся в познании языка, заставляя покатываться со смеху и веселых французов и своих более серьезных соотечественников. Он быстро приобрел популярность и общую симпатию, начиная от капитана брига, купившего у него кузнеца и медведя за пачку табаку, и кончая коком-марсельцем. Особенность говора этого провансальца он быстро уловил своим музыкальным слухом и ловко копировал его, ко всеобщему удовольствию.
