Владимир Егоров - У истоков Руси: меж варягом и греком
В итоге в отличие от запада в нашей стране консенсуса достичь не удалось, и споры ни шатко, ни валко продолжаются. Лично я не вижу в этом ничего страшного, так как полагаю отсутствие результата окончательного лучшей альтернативой обретению результата ошибочного, и тщу себя надеждой, что некое новое направление вялой дискуссии удастся придать твоему, мой благодарный читатель, покорному слуге. Но потерпи до «Измышлений».
«Через два же года умерли Синеус и брат его трувор».
Тихо и незаметно почили братья Рюрика. Умерли в один день, как герои сказок А. Грина, не совершив ничего достойного внимания потомков. Вспомним, так же тихонько ушли в мир иной, не оставив следа, братья и сестра Кия. Зачем вообще упоминал их автор? А затем, что из песни слова не выкинешь. И из саги не выбросишь. И из легенды. Это вам не история, где пиши все, чего хочешь, и умалчивай то, о чем говорить несподручно.
Скандинавские саги складывались и пелись не только скальдами. Те просто были более талантливы и потому более известны. Сложить если не сагу, то победную песню-драпу, и спеть ее вовремя и к месту считалось почетной обязанностью каждого викинга. Эту задачу простым смертным облегчал кубок забористой браги и заранее наработанный скальдами материал – расхожие эпитеты, ходовые обороты и типовые конструкции. Одним из таких ходовых оборотов, позволяющих задержать внимание слушателей на имени славного предводителя и дать возможность исполнителю продумать продолжение повествования, была добавка «со своими домочадцами и верной дружиной», что на древнескандинавском звучало примерно так: međ sine hus oc tru vær (мед сине хус ок тру вэр). На самом деле звук (х) в слове хус – это придыхание (как hв английском или немецком), которого нет в русском языке и которое просто пропускалось, когда по-скандинавски говорил русскоязычный. Поэтому, если бы автор «Повести» надумал включить в свое произведение выдержку из драпы о Рюрике, в которой имя босса сопровождается привычным «хвостом» из его домочадцев и верной дружины, то у него получилось бы: (Рюрик мед сине ус ок тру вэр), то есть «Рюрик с… Синеусом и Трувором»! Вот так, мой справедливый читатель, братьям Рюрика чина выше поручика не полагается, потому как оба они – «поручики Киже». Не было их в природе; потому ничего они не сделали за свою невзаправдашнюю жизнь; потому автор «Повести» вынужден был их быстрехонько и дружно похоронить, не зная, куда пристроить.
Так же мешались автору Щек, Хорив и Лыбедь. Эпическая традиция не позволила ему «выдернуть» отдельные персонажи из традиционного окружения. Но вынужденно введя в повествование избыточные персонажи и не зная, что с ними делать, автор тут же избавляется от них самым простым способом.
«И принял всю власть один рюрик, и стал раздавать мужам своим города – тому Полоцк, этому ростов, другому Белоозеро… рюрик же княжил в Новгороде… Умер рюрик и передал княжение свое Олегу – родичу своему, отдав ему на руки сына Игоря, ибо был тот еще очень мал».
Итак, братья Рюрика – миф. А сам Рюрик? Чем знаменит основатель первой княжеско-царской династии Руси? Да ничем! Раздал своим людям города и почил на лаврах. Невольно закрадывается мысль: если братья Рюрика – миф, то не выдуман ли сам Рюрик? Лично я не вижу никаких причин считать Рюрика более историчным, чем, например, Сима. Роли обоих этих персонажей в «Повести» весьма схожи: поделили земли с братьями, покняжили в своих уделах, не совершив в жизни ничего выдающегося, и передали эти уделы наследникам. Попутно заметим, что передача власти Рюриком сыну Игорю – вопиющий «прокол» «Повести». В соответствии с действовавшим в древней Руси лествичным правом наследовать Рюрику должен был не малолетний сын, а старший в роде. Как мы помним, весь род Рюрика приплыл «из-за моря» вместе с ним, следовательно, выбирать было из кого. Так что, может быть, «Повесть» зря отводит Олегу роль регента?
Впрочем, пустяки все это! Пустяки, потому что не было, не было никакого князя Рюрика. Не верю «Повести» – и все тут. Впрочем, доказательств мифичности Рюрика у меня нет, как, впрочем, ни у кого нет доказательств его реальности. Ты, мой самостоятельный читатель, имеешь право верить «Повести» и считать, что когда-то где-то жил какой-то Рюрик и даже что он был князем. Даже можешь считать, что рюриков было много. Много? А вот тут, пожалуй, я могу с тобой согласиться!
Словосочетание «князь Х» по отношению к первым русским князьям само по себе подозрительно. Я уже привлекал твое внимание, мой послушный читатель, к тому факту, что первые верховные владыки Киевской Руси звались не князьями, а каганами. Мы отметили также, что автор «Повести» присваивает титул князя кому ни попадя вплоть до хазарских вельмож (см. закладку «Хазарский князь»). Отсюда мое глубокое убеждение, что слова «князь Рюрик» не несут никакого смысла. Мы с тобой, мой нетерпеливый читатель, не дочитаем «Повесть» до нужного места, но я позволю себе заглянуть далеко вперед в год 965 от Рождества Христова:
«в год 965. Пошел Святослав на хазар. Услышав же, хазары вышли навстречу во главе со своим князем Каганом и сошлись биться, и в битве одолел Святослав хазар, и столицу их и Белую вежу взял…»
Видишь, мой потрясенный читатель, описывая разгром Хазарского каганата Святославом Игоревичем, автор «Повести» называет хазарского кагана… «князем Каганом»! А чем «князь Рюрик» лучше «князя Кагана»? Если «князь Каган» на самом деле просто каган, то есть верховный владыка хазар, то вполне логично предположить, что «князь Рюрик» – это просто рюрик, то есть есть титул верховных предводителей варягов руси. У нас с тобой, мой нетрусливый читатель, еще будет повод вернуться к этому смелому предположению далее по тексту и возможность развить его в «Измышлениях».
– Бэрримор, был ли Мартин Лютер Кинг королем?[31]
– Затрудняюсь сказать, знаю ли я такого короля, сэр.
– А был ли Мартин Лютер Кинг лютеранином?
– Трудно сказать…
– А любил ли Мартин Лютер Кинг «Мартини»?
– Не знаю, сэ-эр!
Да, настоящий дворецкий, не в пример автору «Повести» ничего домысливать не будет: не знаю, мол, и точка. Жаль, что «Повесть» писал не Бэрримор.
«И было у него два мужа, не родственники его, но бояре, и отпросились они в Царьград со своим родом. И отправились по Днепру, и когда плыли мимо, то увидели на горе небольшой город. И спросили: “Чей это городок?”. те же ответили: “Были три брата Кий, Щек и Хорив, которые построили городок этот и сгинули, а мы тут сидим, их потомки, и платим дань хазарам”. аскольд же и Дир остались в этом городе, собрали у себя много варягов и стали владеть землею полян. рюрик же княжил в Новгороде».
Внимание, начинается череда походов из Новгорода на Киев! Путь прокладывают Аскольд и Дир – «бояре» Рюрика, они первыми захватывают Киев. Впрочем, применимо ли здесь слово «захватывают»? Чего там захватывать? По оценке самой «Повести» Киев в то время совсем небольшой «городок», и такой оценке размеров Киева вполне можно верить, она подтверждается археологически. Никакого города 60-х годов IX века на месте Киева так и не нашли, и даже Б. Рыбаков к концу жизни был вынужден признать очевидное[32]. Киев этого времени существует только на страницах «Повести», энциклопедий и учебников истории, куда он проник из той же «Повести».
Так что непонятно, на что позарились Аскольд с Диром. Но лиха беда начало. По следам рюриковских «бояр» на захват несуществующей «матери городам русским» вскоре пойдут другие захватчики: от Вещего Олега до Владимира I. После уже реально существующий город будут брать и Ярослав Мудрый и прорва прочих князей, охочих до вели-кокняжества.
Любопытно, что Аскольд и Дир отправляются в поход «со своим родом» подобно их «боссу» Рюрику. Но мы-то с тобой, мой ушлый читатель, уже знаем, что рядом со «своим родом», то есть синеусом, всегда его неразлучный брат трувор, то есть верная дружина. К тому же складывается ощущение, что по Днепру так и снуют туда-сюда всякие варяги, которых Аскольду с Диром только остается отлавливать сетями. Иначе не объяснить, откуда через год новоявленные «князья» насобирали в маленьком городке восьмитысячное войско (двести кораблей) для похода на Константинополь. Однако насобирали:
«в год 866. Пошли аскольд и Дир войной на греков… множество христиан убили и осадили Царьград двумястами кораблей. Царь же… всю ночь молился с патриархом Фотием… Была в это время тишина и море было спокойно, но тут внезапно поднялась буря с ветром, и снова встали огромные волны, разметало корабли безбожных русских, и прибило их к берегу, и переломало, так что немногим из них удалось избегнуть этой беды и вернуться домой».
Нападение какой-то руси на Константинополь на самом деле имело место в 860 году. Оно описано самими византийцами, на него ссылается в своих посланиях упомянутый в цитате константинопольский патриарх Фотий. Характерно, что в этом эпизоде автор «Повести» целиком и полностью на стороне греков, со слов которых воспроизводит события, а не родной по крови, но «безбожной» руси. Соответственно он принимает позднюю версию о каре господней в виде бури, версию, появившуюся много лет спустя, хотя современники нападения, включая Фотия, ни о какой буре не сообщают.
