К Тарасов - Золотая Горка
Следуя мимо кабинетов с неразличимыми в полумраке номерками на дверях, Антон вспоминал, как сутки назад, вчера днем, радостно думал о Скарге и вообще о неожиданной полосе удачи. Скарга жив, деньги у партии, курьер отвезет их в центр. Скарга уедет в Вильно, ему дадут проводника, он переступит имперскую границу. И огромное число чинов полицейской и жандармской службы, царских холуев, охраняющих это гнилое государство, останутся с носом. Пусть маленькая победа, но и она доказательство нашего реального существования. Какие-то лирические возникали вчера мысли, радостные, с налетом грусти. Или вообще странные. Вот отмечал в мыслях, что он и Скарга - разные, как лед и пламень. Именно такая стихотворная строчка и вспоминалась. Да, "лед и пламень". Возможно, именно поэтому он Скаргу и любил. Хотя, может быть, это не любовь, а желание гармонии, равновесия, живого огня рядом. Скарга не рассудителен, или, вернее, не склонен к долгим размышлениям. Он одарен умом, но его планы и осторожность всегда тактические. Он пленник своих эмоций. У него же, Антона, этого недостатка нет. Бог уберег. Ему всегда было скучно решать тактические задачи. У Скарги же отсутствовало стратегическое мышление. Когда Скаргу забрали, он остро ощутил нехватку его энергии в организации. Скарга попался крайне нелепо. Его никогда не схватили бы там, где он ожидал удара. Он не попался при рискованной экспроприации, и оказался в руках полиции по случайности. Вчера он никак не ожидал засады, и получается, что под удар подставил его он, Антон. Еще вспомнилась Антону такая его мысль из прошедшего дня, связанная со Скаргой. Когда он передавал с Белым поручение Сержу подготовить документ для Скарги, у него внезапно возникло желание: хорошо бы им эмигрировать вместе. Желание родилось из неохоты расставаться со Скаргой. Была бесспорная слабина в таком желании: в тюрьму харьковскую вместе со Скаргой не хотелось. Сострадал, жалел, но вот лежать рядом в камере на одних нарах никак не желал. Ничего для этого не предпринимал и не было даже такого варианта в воображении: вот вместе с другом в тюрьме, в одном блоке, вместе на прогулке. Конечно, это был бы просто безумный поступок - ринуться в тюрьму следом за товарищем собственной романтической волей. Эмигрировать вместе - разумный поступок, в тюрьму - идиотство. Но Скарга был способен на такое безумство, хотя временами проявлял и чрезвычайную трезвость. А с другой стороны, что бесчестного в мечте провинциального революционера побывать за границей, в Париже, потолкаться в парижской толпе, познакомиться с простыми парижанами, с рабочими, с их опытом революционной борьбы? Сколько поколений эмигрантов оставило свои следы на мостовых Парижа и Женевы? Хотя, разумеется, такая поездка, становится возможной только через побег из ссылки и тем более из тюрьмы. Да, конечно, он завидовал Скарге. Завидовал, собственно, не тому, что тот скоро окажется на берегу Женевского озера или возле Нотр-Дам. Скорее, зависть относилась к его удаче и мужеству - навряд ли сам он сумел бы сбежать из тюрьмы. Оперативных качеств у него мало, тут он крепко обижен природой. Возможно, чтобы они появились, надо было побывать на войне, как Скарга. Он может лучше продумать операцию, но тот несравнимо лучше исполнит. Скарга исполнит, а он, если начнет исполнять, то погубит свой же замысел. Ясно, что при таких свойствах натуры уходить в эмиграцию разумнее, чем идти в тюрьму. А сейчас у Скарги один финал: или смерть в больнице, или расстрел на тюремном плацу. И спасти его невозможно.
Последний кабинет в конце коридора принадлежал статистикам. Антон приоткрыл дверь, заглянул в комнату, тесно заставленную столами и шкафами, и почувствовал себя счастливым, увидев Стаха и обменявшись с ним взглядами. В надежности Стаха он не сомневался, но основой визита было то, что Стах ничего не знал о встрече на Золотой Горке и не подпадал под подозрение. Вчера ему отводилась роль проводника. План был таков. В половине одиннадцатого Скарга должен был приехать на Кальварию*, отсюда Стах вел его до Кунцевщины**, где передавал своему брату, который немедленно же уводил Скаргу лесными тропами в Тарасово***. Тут Скарга отсыпался, а наутро надежный извозчик вез его в Сморгонь, где Скарга садился в поезд и ехал до Новой Вильни. Здесь Скаргу встречали и последние несколько километров до Вильни он ехал пролеткой, поскольку виленский вокзал так же нашпигован филерами, как и минский. Но этот четкий план подорван изменой, Скарге никогда не видать Парижа, Стаху не вести его полевыми стежками в надежный дом, и вместо этой несложной задачи ему придется рисковать в качестве почтового курьера. Пройти весь маршрут, назначенный для Скарги, но с деньгами.
______________
* Кальвария - католическое кладбище на окраине Минска.
** Кунцевщина - деревня в трех верстах от Кальварии.
*** Тарасово - местечко в десяти верстах от Минска.
Из привычки сторожиться Антон поднялся на второй этаж и обошел его по кольцевому коридору с таким же сводчатым потолком, как и внизу, но застланном дорожками и лучше освещенным через дворовые окна. Когда он вернулся на лестничную площадку, там, раскуривая папироску, ожидал его Стах.
- Что, вчера что-то не вышло? - спросил он с простодушной улыбкой. - Я полчаса ожидал.
Антона удивило, что в статистическом комитете не слышали о перестрелке.
- Хочу предложить рискованное дело, - сказал Антон. - Очень рискованное, - подчеркнул он.
В глазах Стаха засветилась радость, слово "риск" его не пугало, но только потому, подумал Антон, что он еще никогда сильно не рисковал, в рискованные операции его не принимали. Вероятно по той уважительной причине, что родился флегматиком. Холеричных боевиков раздражала его неторопливость. Стах был высокого роста и очень силен, но как-то в уличной драке двое тщедушных пьяниц за минуту разбили ему нос и губы, а когда наконец он разозлился и сжал свои пудовые кулаки, они уже стояли на другой стороне улицы. Он поленился их догонять. Возможно флегмой бог уравновесил его силу и уберег от неумышленного душегубства. Он любил обстоятельность, хотя это ценимое всеми достоинство могло прикрывать врожденную лень. Однако, думал Антон, обстоятельный лентяй все исполнит по плану. Он не сделает лишнего, а сделать меньше ему не позволит совесть. И рассчитывая на это, Антон стал излагать свой план, предварив его необходимой информацией о Скарге, измене и необходимости строгого соблюдения тайны...
Когда Антон вышел на площадь, его слегка тревожила совесть, и он успокаивал себя рассуждением, что все рискуют, даже доносчик рискует жизнью, тем более честные партийцы обязаны рисковать, заступая на место раненого товарища, и обстоятельства не позволяют длительных поисков надежного и опытного человека. Да и что может выступать гарантом надежности? И как накопится опыт без деятельности? Конечно, надо, увериться, что Стах начнет точно исполнять инструкции. А далее - придется полагаться на удачу.
Антон поглядел на часы городской ратуши, близилось к двум. До четырех время было свободное, и он пошел в кафе Венкжецкого, рассудив, что если за ним есть слежка, то пусть агенты и остаются при нем, к тому же в послеполуденные часы в кафе преобладают дамы и на их жизнерадостном фоне жуликоватые филеры намного приметнее, чем в уличной толпе.
Действительно, у Венкжецкого был дамский час. Хозяин ходил меж столиков и любезничал с барышнями и матронами. Его болезненная жена редко спускалась с второго этажа, и днем он брал некоторый реванш за скуку семейного уединения. Антона он едва ли разглядел, вдохновленный тем птичьим щебетом, который заполнял его кафе, словно лес в солнечное утро.
Антон сел за свободный столик у окна, скоро ему принесли кофе и солидный кусок чудесно испеченного и пропитанного коньяком "наполеона", а еще через десять минут, когда он заканчивал свой обед, в зал вошел рослый мужчина в заурядном костюме, но с отличной выправкой и для вежливости сказав "Разрешите?", уселся напротив Антона.
- Добрый день, Валентин Станиславович, - сказал он приветливо. - А я вас уже три часа разыскиваю.
- Простите, однако не имею чести... - ответил Антон, понимая с холодком на сердце, что его неожиданный собеседник не мог быть никем иным, как жандармом.
- Да, это правда, - согласился незнакомец. - Я приехал из Смоленска. Вместе с одним товарищем. "Скарга", так зовут этого человека среди друзей. Его настоящая фамилия Булевич. Мне говорили, что раньше вас часто видели вместе. Булевич Кирилл, - тут смолянин уставился на Антона, ожидая ответа.
- Как же, знаю, - отозвался Антон. - Но я слышал, что он попал в тюрьму...
- Совершенно верно, попал. За листовки партии социалистов-революционеров. Но вот беда - бежал из тюрьмы, и вчера при попытке задержания получил тяжелое ранение. Я был у него в больнице. Только что...
- И как он?
- Увы, ничего хорошего. Впридачу, список известных подвигов этого Скарги вчера же пополнился еще одним деянием - убийством тюремного надзирателя. На полу в квартире несчастного обнаружена гильза, а в сердце пуля, выпущенная из пистолета, которым Скарга пользовался в перестрелке. Городовые заметили и вас в это время, в начале десятого. То есть не возле костела, а на улице.
