Евгений Коковин - Солнце в ночи
Глава девятнадцатая
НАНУК
Хотя в чуме горел костер, Алексей никак не мог рассмотреть лицо Анисьи матери Санко. Она по-ненецки переговаривалась с сыном и, готовя еду, низко наклонялась над огнем и над котлами. Совик и какие-то обвязки делали ее фигуру особенно неопределенной и неуклюжей. Отца Санко дома не оказалось - он был в стаде. В такие ненастные дни многие мужчины уезжали в стада охранять оленей. В пургу олени могут отбиваться от стад - это опасно. Пурга не унималась. Наоборот, она становилась, как казалось Алексею, еще злее и неистовей. Она так страшно рвала шкуры чума, что грозила каждую минуту сорвать с места легкое и ненадежное жилище. Пурга врывалась в чум через мокодан - дымовое отверстие вверху, препятствуя выходу дыма. Алексей жмурился и рукавом куртки протирал глаза. Анисья разложила в миски вареное мясо и рыбу. Сама она к еде не притронулась, поплотнее закрепила шкуру у входа и уселась, наблюдая, как ужинают сын и гость. Алексей видел только ее глаза, маленькие, зоркие и умные. Мясо было нежное, должно быть, от молодого оленя, и Алексей ел его с наслаждением. Санко принес большой кусок мороженой оленины и ловко ножом наготовил строганину. Он ел много и быстро, удивляя своим аппетитом даже проголодавшегося Алексея. Закончив ужин тремя кружками чаю, Санко взбил кучу шкур и сказал: - Будем спать. - А когда мы увидим Нанук? - тихо спросил Алексей. - Завтра. Это близко, чум Валея близко. Ложись. Алексей хотел спросить Санко о завтрашней погоде, о том, когда должна закончиться пурга, но молодой ненец как рухнул на шкуры, так моментально и уснул. Алексей натянул на себя шкуру, но ему не спалось. Он раздумывал о многом - об ожидающем упряжек начальнике экспедиции, о доме, о Санко и о Нанук. Раздумывал и прислушивался к ревущей пурге. Когда Алексей проснулся, пурга стала тише, но все еще бесновалась. Санко спал. Анисьи в чуме не было. Над костром висел большой котел. Ночью да и сейчас Алексей совсем не чувствовал холода и очень этому удивился. Он выглянул из чума, но в вихревых завитках снега ничего разглядеть не мог. В чум не вошла, а влезла Анисья и приветливо сказала: - Нгани торова! Алексей понял, что она его приветствует, улыбнулся и поздоровался. Она поправила шкуры на Санко. Юноша в этот момент открыл глаза и сразу же вскочил. К удивлению Алексея Анисья вытащила откуда-то таз с водой, а Санко сказал: - Будем мыться. В Морской слободе Алексей слышал, что ненцы никогда не моются. Он вытащил из своего мешка полотенце и с удовольствием поплескался подогретой водой. Конечно, это было не ахти какое умывание, но в таких условиях и оно оказалось приятным. Потом умылся и Санко, и они принялись за завтрак, который, впрочем, ничем не отличался от вчерашнего ужина: строганина тонкие пласты сырой мороженой оленины, вареная оленина и рыба и в завершение - чай с привкусом той же рыбы. Алексею есть не хотелось, и потому завтрак ему показался уже не таким вкусным, как ужин. Неожиданно по шкурам чума у входа словно кто-то сильно ударил палкой или хореем. В прерывистом завывании пурги послышался смех и невнятный из-за непогоды голос: - Нгей! Санко, Санко-о-о! Ты приехал?! - Это Нанук! - вскочил Санко и бросился к выходу. Он оторвал шкуру у выхода из чума и втащил внутрь девушку, засыпанную снегом и похожую на снеговика, каких лепят зимой ребятишки. - А я к тебе хотел идти, - радостно говорил Санко, отряхивая с одежды девушки снег. - А если хад унесет? - У меня ламба. Не унесет. - Ламба - лыжи, - перевел Санко. - Ненянг ирий, - смеялась чему-то Нанук. - Сыра ненянг, сыра сэв ненянг... Ха, тангець... - Она говорит: скоро месяц август, опять комариный месяц. Снежные комары. Это она о пурге. А живем на летнем стойбище... Нанук тараторила и смеялась, пока не заметила Алексея. Тут она смутилась и умолкла, опустив глаза. Теперь, когда она уже сидела, откинув саву-шапку на затылок, Алексей смог ее разглядеть. Нанук была младшей дочерью в большой семье Филиппа Валея. Все ее братья и сестры были уже женатые и замужние. Женщин для ведения хозяйства приготовления пищи, шитья и починки одежды и обуви - в двух чумах Валеев было предостаточно. Потому Нанук, освобожденная от домашних дел, почти все свое время проводила на охоте или в оленьем стаде. Всем жителям острова уже было известно, что Нанук - невеста Санко Хатанзея. Может быть, она была бы уже и женой Санко, но этому помешало несчастье, внезапно пришедшее в семью Хатанзеев. На охоте на моржей погиб старший брат Санко. Он был женат, а по старинному обычаю ненцев на жене умершего должен жениться его младший брат. С потерей брата юноша терял и свою любимую девушку. Санко долго раздумывал над своей горькой судьбой, а потом явился к отцу и решительно заявил: "Я не люблю нябу1, я люблю Нанук, я женюсь на Нанук!" Отец помрачнел, заплакала мать и заплакала няба - жена старшего брата. Няба Александра сквозь слезы сказала "Пусть Санко женится на Нанук, я не хочу другого мужа. Мой муж был и останется Константин". Эти слова невестки еще больше разгневали старого Антипа Хатанзея. Покойник не может оставаться мужем живой женщины. Она не должна думать о Константине, не должна произносить его имя, чтобы не навлечь беду на семью Хатанзеев. Сын и невестка хотят нарушить старинный священный обычай отцов, дедов и прадедов. Санко не стал больше противиться вслух, отмалчивался, но и не повиновался обычаю. Время проходило, а Санко и Александра - няба так и не стали мужем и женой. И постепенно все опять стали считать Санко и Нанук женихом и невестой. Все ждали, когда они поженятся. Только при старом Антипе не за водили об этом разговора. По-своему Нанук была действительно красива. Особенно привлекали ее быстрые, искрометные глаза. В них не было ни кокетства, ни пугливости. Сейчас, когда Нанук снова взглянула на Алексея, а потом на Санко, в глазах ее горела радость. - Где ты долго был? - спросила она. - Григорьев приехал? - Нет, Григорьев не приехал. Но он приедет, он написал мне письмо и послал краски. Вот приехал Алексей и еще русские. Твой чум далеко? - Наши рядом, все три. Отец в стаде. - На охоту выходили? - Вчера пришли. Саво! Шесть нохо... - Ого! - восхитился Санко. - Шесть песцов! Молодец, Нанук! Санко сел рядом с Нанук и стал растирать кисти ее рук. - Холодные, - сказал он, словно оправдываясь перед Алексеем. Нанук, не отстраняясь, счастливо улыбнулась. Удивительная простота и доверчивость были в отношениях юноши и девушки. Алексей смотрел на них, и у него становилось радостно на душе. Анисья, не спрашивая, положила в миску два больших куска мяса и поставила перед Нанук. Девушка достала свой нож и принялась есть. Она ела, как и Санко, захватив в руку весь кусок. Нож поблескивал у ее губ, и Алексей удивлялся быстроте и точности движений рук Нанук. - Где Степан? - опросил Санко у матери. - Степан не был. Уехал и не был. - А норвеги? - Не были. - Разве то были норвежцы? - опросил Алексей. - Нет. Были ингланд. А у нас всех не наших зовут русские и норвеги. Санко вышел из чума и вскоре вернулся. - Подождем, и поеду за оленями. Хад скоро конец, - сказал он. - Потом поедем. Начальник ждет. Ты сиди. Мы с Нанук. - Куда поедешь? - встревожилась девушка. - Я поеду... - Нет, Нанук, нет. Я скоро. Девушка опечалилась. Санко обнял ее за плечи и снова сказал: - Я скоро. Пурга успокаивалась, и Санко уехал в стадо за оленями. А к вечеру, погрузив на нарты свежего мяса, друзья повели три упряжки к морю, туда, где их ожидала группа Чехонина.
Глава двадцатая
ГДЕ ЧЕХОНИН?..
Когда упряжки уже вблизи океана поднялись на возвышенность, Санко и Алексей сразу же заметили два дымка. Чуть заметно в бухте на рейде дымила "Ольга". Второй дымок, более густой и близкий, был, несомненно, от костра, разложенного на берегу. Конечно, это группа Георгия Павловича Чехонина. Но где же Степан Ардеев? И где иностранцы? А может быть, они тут же, вместе с Чехониным... Во всяком случае Санко, как ни приглядывался, на всем пути никаких следов Степановых упряжек разыскать не мог. Впрочем, пурга могла скрыть любые следы. Собаки умчались вперед, они почувствовали близость чужих людей и подняли неистовый, злобный лай. Должно быть, они встретились с бесстрашным Роем. Оставив упряжки за прибрежными сопками, юноши с чувством нетерпения и беспокойства вышли на берег и оказались у привала экспедиции Чехонина. Но ни начальника, ни Рябухина они не увидели. Их встретил геолог Иванов. Вид у него был растерянный. Алексей Холмогоров сразу же понял: что-то случилось. - Где Георгий Павлович? - обеспокоенно спросил Алексей. - Уже вторые сутки его нет, - ответил геолог. - Еще до бурана ушел в тундру, хотел вернуться через два-три часа, и до сих пор нет. Нужно отправляться на поиски. С ним, конечно, что-то произошло... - А где Рябухин? Где Рой?.. - Роя взял с собой Георгий Павлович. Рябухина мы оставили... - Иванов скупой скороговоркой объяснил, почему остался матрос. - Нужно искать начальника. Санко, как ты думаешь, где искать, как искать? Санко взглянул на Алексея и моментально решил: - Ты, Алексей, пойдешь берегом. Иди десять верст. Я поеду оленями, тундрой, приеду на берег, увижу тебя. - Я тоже пойду, - сказал Иванов. - Нет, тебе нельзя ходить, - возразил Санко. - Один будет здесь, нужно здесь. Это ваш харабля? - Наша "Ольга", - подтвердил Алексей. - А где капитан? В своей тревоге Иванов совсем забыл об "Ольге". - Ох, "Ольга", - опомнился он. - Я не заметил... - Нужно быть здесь, - повторил Санко. Он окликнул собак и побежал к упряжкам. - Алексей, иди берегом десять верст! - крикнул Санко, уже взобравшись на сопку. - Да, Сергей Сергеевич, - сказал Алексей, - вам нужно остаться. Ветер скоро совсем стихнет, и приедет капитан. Но что, что с начальником?! Он поспешно переобул сапоги, захватил сумку и ружье и взглядом попрощался с Ивановым. "Что могло случиться с Георгием Павловичем? - с тревогой думал Алексей, с трудом пробираясь по снегу от заструги к заструге. - Он легко одет, а пурга была страшная. Неужели?.." За это короткое время Алексей Холмогоров так привык, так полюбил Георгия Павловича, что не представлял жизни без него. Он уже давно решил, что будет сопровождать Чехонина во всех его экспедициях и путешествиях. Кроме образования и ума, кроме твердости и в то же время доброты, кроме аккуратности и точности во всем, Алексея привлекало в Чехонине еще что-то, чего он и сам пока не мог объяснить. Ему хотелось быть похожим на Чехонина, быть таким же подтянутым и вежливым, рассудительным, всеми уважаемым и, может быть, таким же известным. - Он попал в беду, он попал в беду, - почти бессознательно бормотал Холмогоров. Но что могло произойти, Алексей не мог представить. Он вызывал в своем мозгу картины, но ни одна из них не рисовалась четко, ни одна не задерживалась в сознании. Изредка Алексей поднимался на сопки и кричал, звал Чехонина, свистел, несколько раз стрелял. Он надеялся, что его услышит хотя бы Рой. Но остров безмолствовал, и тревога Алексея все возрастала. Он шел и кричал, шел час, другой, не ощущая усталости. В то же самое время Санко гнал свою упряжку на северо-запад и тоже кричал и свистел. Собаки то далеко обгоняли нарту, то возвращались и виновато бежали рядом. Должно быть, они чувствовали, что хозяин кого-то ищет. Проехав верст шесть-семь, Санко круто повернул оленей. Он поехал к морю, потом снова повернул. И так по нескольку верст оленья упряжка огромными зигзагами продвигалась на запад. Как и у Алексея Холмогорова, все мысли Санко сейчас были заняты лишь Чехониным. Мысль о том, что начальник, друг Григорьева (Санко считал Чехонина большим другом художника) погибает, а может быть, уже погиб, эта мысль вонзалась в сердце Санко ядовитой, острой стрелой. Товарищество у жителей острова было законом с тех давних времен, когда они поселились в этих местах. А каждый гость на острове считался товарищем, если он приезжал с добрыми чувствами, с добрыми вестями, с добрыми делами. "А может быть, начальник встретился с иностранцами, - подумал Санко. Может быть, они схватили начальника, как хотели схватить меня. А может быть, и убили..." И, подумав так, еще громче кричал Санко, еще сильнее погонял оленей. Но нигде не было видно следов человека, никто не откликался на зов юноши. А олени, пробежавшие огромный и трудный путь, заметно ослабевали. Коварный снег, покрывающий болота, обманывал животных, и они часто проваливались по грудь. Промокший, Санко, наконец, повернул упряжку к берегу. Он должен был встретиться с Алексеем Холмогоровым. Но что он скажет Алексею? За всю свою жизнь Санко не знал случая, чтобы человек на острове пропадал бесследно. Бывало, люди погибали на охоте, в пурге, но даже мертвых или хотя бы остатка одежды их островитяне все-таки находили. Что он скажет Алексею?.. Человек пропал, и он, Санко, не может его разыскать. Юноши встретились и по взглядам поняли друг друга. - Что же делать, Санко? - опросил Алексей. - Пусть олени отдыхают, - сказал ненец. - Они еще нам будут нужны. Нельзя загонять. Ты останешься с ними. Я пойду в тундру... - Как пойдешь?.. Без оленей... - У меня лыжи. Ты жди здесь. Мне ждать нельзя. Алексей хотел возразить, но что он мог предложить другое? Санко хорошо знал тундру и у него было больше шансов на успех в поисках. Вдвоем идти нельзя - лыж всего одна пара, да и олени не должны оставаться без присмотра. Конечно, решение молодого ненца было единственно правильным. - Ладно, Санко, я буду ждать, - согласился Алексей. - Только ты возьми с собой поесть и вот это! - он подал ненцу фляжку со спиртом. - Если найдешь Георгия Павловича, потребуется. Лыжи у Санко были очень широкие и очень короткие, обтянутые кусками оленьей шкуры. Эти лыжи он смастерил еще с помощью художника Григорьева, и теперь они всегда лежали у него на нартах. На них Санко часто ходил даже по летним обесснеженным болотам. Друзья расстались почти молча. - Жди! - только сказал Санко. Алексей кивнул. Он знал: давать наставления и учить Санко не нужно. Санко шел быстро, зорко оглядывая местность. В этой, юго-западной своей части, остров изобиловал возвышенностями и оврагами, речками и озерками. В весеннее и летнее время после большого снегопада ходить по таким местам особенно опасно. Ровный и чистый, но еще не осевший снег часто скрывает под собой глубокие, открытые реки, а на краях высот образует обманчивые козырьки, не способные выдержать даже тяжести малюсенького зверька. Для Санко все это было знакомо, и осторожность его на быстром ходу становилась почти инстинктивной. Но быстро он шел лишь первые пятнадцать-двадцать минут. Потом стал замедлять шаг, все чаще прислушиваясь и крича. Собаки Нюртей и Яник по приказанию хозяина обегали все возвышенности и возвращались, не проявляя ни беспокойства, ни радости. Они чувствовали, сосредоточенность Санко и вели себя тихо и послушно. Все кругом безмолвствовало. Ветер тянул с северо-востока и не обещал потепления. Как точно знал Санко, об этом же свидетельствовало и полное исчезновение тундрового зверья и птицы. Санко придерживался своего наиболее верного способа поисков, каким он пользовался и на оленьей упряжке, - двигался большими зигзагами. По-ненецки этот способ назывался "минзь хара". Наступала ночь. Санко прошел способом "минзь хара" десятка два верст, но безрезультатно. Начальник Чехонин пропал. Санко уже чувствовал усталость, и все же продолжал шагать, прислушиваться и время от времени кричать "нгей!" И Нюртей и Яник умчались вперед и что-то долго не возвращались. Санко остановился, прислушался, засвистел. Собаки не отзывались. Еще несколько минут Санко шел, поджидая, когда они вернутся. - Нюртей, нгей! Яник, нгей! Он не боялся заблудиться и не боялся даже переночевать в тундре. Он больше беспокоился об Алексее, оставшемся на берегу океана. Санко сбросил лыжи и уселся на них, чтобы передохнуть, погрызть сухаря и обдумать, как быть и что делать дальше. Но в те же секунды он услышал нарастающий отчаянный собачий визг. Санко вскочил и увидел несущихся к нему собак. Яника нагонял огромный пес, в котором Санко сразу же узнал Роя. Визжал Яник, должно быть, от укусов или просто от страха. - Яник! Яник! Рой! Услыхав свою кличку, Рой остановился. Перетрусивший Яник при оклике хозяина тоже остановился и хотел было вновь ринуться в драку, но Санко грозно прикрикнул на него и ласково позвал Роя. Он не знал команд для собаки русских, но Рой, не обращая внимания на задиристость Яника, уже ластился к человеку. Он отбегал от ненца и снова подбегал, хватал за полу совика, лизал руки. Рой ждал и звал. Это сразу же понял Санко, быстро просунул носки тобоков в ременные петли лыж и, забыв об усталости, побежал за Роем. Он теперь твердо знал, что нашел начальника, и радостное возбуждение смешивалось с тревогой: жив ли? Рой бежал вперед резкими, нетерпеливыми прыжками, останавливался, когда Санко далеко отставал, и так же нетерпеливо ожидал. Санко нашел Чехонина под обрывом, занесенного снегом и недвижимого.
