Эрнст Генри - Гитлер против СССР
Он не занимал теперь официальной должности. Он был стреляный воробей в «делах» конспиративных; непрерывные интриги вознесли его — маленького майора генерального штаба — над Сектом, Кесслером, Тренером, Брюнингом до поста германского главнокомандующего и чуть ли не до роли политического диктатора. Шлейхер всегда считал, что важнее всего поддерживать специальные связи с самыми различными кругами: демократами и социал-демократами, католиками, Стальным шлемом, СА. Он пытался, даже будучи главой рейхсвера, одно время установить «связи» с коммунистами.
В конце 1932 г. Шлейхер заключил тайное соглашение с Грегором Штрассером, тогдашним лидером левого крыла национал-социалистской партии, для того чтобы оторвать движение от Гитлера и образовать правительство Шлейхер — Штрассер. Теперь во главе этого крыла стоял другой национал-социалистский «радикал» — Рем; Рем также в течение ряда лет был связан с Шлейхером и помог ему свалить Тренера в 1932 г. Сам Штрассер, со времени его устранения от национал-социалистского руководства и после прихода Гитлера к власти, был директором акционерного общества Шеринг-Кальбаум, фармацевтического объединения, которое хогя и не принадлежало к «И. Г. Фарбениндустри», но относилось тем не менее к химической промышленности.
Эти три человека — Шлейхер, Штрассер и Рем — всегда были до некоторой степени «аутсайдерами в политике». Рем руководил теперь мелкой буржуазией. Шлейхер искал случая, чтобы снова оказаться наверху. Насколько далеко он зашел — это другой вопрос. Могущественный химический капитал и обрабатывающая промышленность нуждались в некотором давлении на правительство.
Это был заговор иного характера, чем заговор Рема и мелкой буржуазии. Но оба заговора шли по меньшей мере параллельно и метили в одну и ту же цель — Гитлера. Одна сторона могла более или менее невидимо влиять на другую. (Отсюда намеки в речах Гитлера в рейхстаге на таинственного «мистера А» и других «людей для связи».) Неважно, играл ли Рем эту двойную роль сознательно или нет. Очень возможно, что так оно и было; этот наемник был способен на все. Но эта интермедия доказала по крайней мере одну вещь, придав всей этой истории оттенок колоссальной трагикомедии. Если бы мелкая буржуазия действительно победила на этот раз в Германии, то не Рем, а в конечном счете химический трест и связанные с ним экономические интересы были бы действительными победителями и новыми господами Германии. Дуисберг наследовал бы Тиссену, Леуна — Руру. Они должны были покорить СА, так же как и Гитлера, а Рем должен был стать их креатурой. Вот и все.
Однако мелкая буржуазия ничего об этом не знала. Она лихорадочно ждала своего «великого часа». И вот наступило 30 июня.
Глава IV
«Ночь длинного ножа» или Апофеоз фашизма
И вот наступил день, когда потекли потоки крови, грязи и предательства, при помощи которых фашизм привык «делать историю»;это движение, которое никогда не борется в открытую, а всегда нападает из-за угла и впивается в горло. Обе стороны имели именно такой план. Обе клики были готовы применить одна к другой «стратегию поджога рейхстага», тактику гангстеров. Одни называли это «второй революцией», другие спасением авторитета. И те и другие говорили о возвышенных идеалах национал-социализма.
Уже за несколько недель до того первые выстрелы этого исторического уголовного фильма дали знать, что обе стороны готовы к террору. 21 марта на Унтер-ден-Линден в Берлине при ярком дневном свете была брошена ручная граната в автомобиль, принадлежащий главе берлинских СА и ближайшему интимному другу Рема, Эрнсту; граната была брошена в нескольких шагах от здания геринговского министерства внутренних дел; в связи с этим был арестован и осужден ни в чем неповинный рабочий. 20 июня была снова брошена бомба в автомобиль, в котором находился начальник чернорубашечников и глава Гестапо, Гиммлер, возвращавшийся с обряда перенесения праха первой жены Геринга в Шорфхайде, возле Берлина; Гиммлера, очевидно, приняли за Гитлера.
Внезапно все вожди разразились полными угроз речами. Гесс вешал по радио: «Горе тем, кто нелойялен! Горе саботажникам и провокаторам!»[15] Гейнес орал перед 15 тыс. штурмовиков в Бреславле: «Хотите ли вы снова зажечь маяк в сердцах наших людей? Скажите тогда «да». Хотите ли вы как раньше прыгнуть, чтобы схватить за горло врагов истинного германского социализма? Скажите тогда «да» (СА кричали «да»).[16] Рем разыгрывал роль прямодушного старого вояки в Мюнхене. Геринг публично жаловался, что «люди постоянно делают ему предложения шопотом».[17] Папен поддерживал Гесса. Геббельс кричал пронзительнее всех остальных. 87-летний Гинденбург писал в своем дворце предсмертное завещание.
В течение недель шла эта артиллерийская подготовка, и гомосексуалисты, наркоманы, одержимые манией величия, и агенты капитала угрожали друг другу словно в припадке словесного недержания, в пароксизме многословия, особенно выделяющегося в стране, которую заставили молчать. Одни были похожи на других своими фальшивыми героическими позами и выглядели трагикомично из-за плохо скрытого страха, который каждый из них испытывал по отношению к другому. Прежде чем стрелять друг в друга из засады, им пришлось пустить в ход слова. Но единственный вопрос заключался в том, кто из них будет застрелен искуснее и быстрее.
То, что произошло в результате открытого состязания сил противников, не было случайностью; здесь не было места никаким случайностям. Военный исход этой свалки — столкновение Рема с Гитлером — был предрешен. Решала ни в коем случае не стратегическая или тактическая ситуация и соотношение сил между обеими сторонами, не особая ловкость со стороны Гитлера или глупость и грубые ошибки со стороны Рема. Это следует отнести за счет одного из факторов современной мировой политики — фактора, который многие до сих пор еще недостаточно осознали, но который тем не менее играет и будет играть большую роль в современном развитии событий: это неспособность изолированной мелкой буржуазии к революционной борьбе.
Фашистская мелкая буржуазия никогда не наступает, если государственная власть не на ее стороне, а противник вооружен, развернул для боя свои колонны и хорошо укрепил позиции. В действительности мелкая буржуазия совершенно на это неспособна; ведь классовое самосознание и классовая этика этих людей — мелких торговцев и лиц свободных профессий с их женами и семьями — не поднимаются так высоко, как того требует героический подвиг революции. Уютная квартирка и небольшое «дело», которыми они уже располагают, эта пусть маленькая, но все же доля в процветании капиталистического общества имеет для них большую притягательную силу, чем образ нового общества; и для этого класса, у которого нет цепей, но нет также и философии, нет трущоб, но нет и будущего, есть слова, но нет идей, — для этого класса не может, как для социалистического пролетариата, существовать научной убежденности и уверенности в победе.
Если же государственная власть не привлечена на сторону мелкой буржуазии, а противник организован, то мелкая буржуазия способна только на партизанские, кустарные методы индивидуальных выступлений и индивидуального террора — так действовали всю свою жизнь Рем, Гейнес и др. после войны и до Гитлера. Участники этих актов сразу теряют мужество, когда встречают действительное сопротивление.
Рем был победоносным, грозным, почти непобедимым военачальником в январе и марте 1933 г., когда по приглашению и под покровительством правительства Гинденбурга, полиции фон-Папена, рейхсвера Бломберга и всей крупной буржуазии он делал набеги и «побеждал» рабочих Веддинга, революционную молодежь Нейкельна, евреев из гетто с Гренадирштрассе. Одного за другим он запарывал на смерть или почти на смерть своих врагов и их жен, и в этом-то и состояла его «победа». С тем же самым Ремом, стоявшим во главе двухмиллионной армии, покончили 30 июня, как с евреем из гетто с Гренадирштрассе; ведь с военной точки зрения он не представлял собой ничего. Обратная сторона медали стала видна совершенно четко. Победитель 1933 г. оказался неспособным собрать в свою защиту хотя бы один корпус, хотя бы один полностью укомплектованный батальон.
Никогда еще не было столь постыдного поражения для военной силы таких гигантских размеров и для ее командиров. Эти гиганты были сделаны даже не из дерева, они были сделаны из того же материала, из которого делаются детские воздушные шары. История не забудет этого, так же как не забудет и тот класс, который история выдвигает вперед. Люди, застигшие врасплох и разогнавшие либеральную демократию как стадо баранов, потому что эта прогнившая демократия сдалась и обесчестила себя сама, потому что рабочие были заранее терроризованы, оттеснены назад той же самой «демократией» с помощью штыков (ведь понадобился только поджог рейхстага, чтобы легализовать массовый террор против безоружного народа), — этих людей 30 июня вырезали даже без поджога рейхстага, без Гинден—бурга и без полиции. Почему? Потому что мелкая буржуазия, которая призвала их и которая в душе все еще была вместе с ними, хранила молчание. Хранила молчание, как будто она и не существовала. Хранила молчание, когда ее лидеров поставили к стенке, да еще вдобавок смешали с грязью. Хранила молчание, когда командиров СА выгоняли из их квартир и казарм. Мелкая буржуазия даже не шевельнула пальцем. Почему?
