Иван Божерянов - Легенды старого Петербурга (сборник)
В хранящемся в Государственном Архиве собрании всевозможных документов, относящихся к Петру Великому («Кабинет Петра Великого»), имеются письма самоедского князя, касающиеся устройства различных увеселений и праздников, в том числе свадьбы «князь-папы».
Преемником умершего самоедского князя был известный шут Петра — португалец Лакоста, «титулярный граф и церемониймейстер увеселений», как именует его тот же Вебер.
Между прочим, этот самоедский князь во время маскарада по случаю свадьбы «князь-папы» П. И. Бутурлина[102] с большим искусством разыгрывал роль медведя.
ПЕТЕРБУРГСКОЕ «ПИАНСТВО»
Члены учрежденного Петром ради шутки «всешутейшаго и всепьяннейшаго собора» примерно служили Бахусу, и веселые праздники, сопровождавшиеся поистине гомерическим «пианством», бывали в Петербурге при Петре очень часто.
«Птенцы гнезда Петрова» от постоянного и долгого «бахусоподражания» были достаточно закалены уже и привычны к капризам Петра, но приезжие иностранцы прямо боялись царских пирушек, а особенно знаменитого кубка «Великого орла», преклонявшего к трону Бахуса даже очень стойких «пианиц».
В декабре 1709 г. в Петербург явился посол короля датского — морской командор Юст Юль — и сразу попал на «бахусоподражание».
За две версты от Петербурга несчастный датчанин провалился на Неве в полынью со своим возком и еле-еле избежал смерти. Обмерзший от зимнего купанья, он приехал в дом адмирала Крюйса, где ему была отведена квартира, наскоро переоделся и поехал представиться его царскому величеству, который с «изрядною компанией» обедал у генерал-адмирала Апраксина по случаю дня рождения «Саши Герценскинда» (Меншикова).
Войдя в застольную, Юст Юль был поражен страшным криком и шумом царских шутов, увеселявших общество. «Шуты орали и отпускали много грубых шуток, каковым в других странах не пришлось бы быть свидетелем не только в присутствии самодержавного государя, но даже на самых простонародных собраниях», — пишет изумленный посол.
Царь сидел за одним столом со всеми и ел, как и все, деревянною ложкой. При здравицах гремели пушечные салюты, сопровождавшие и тост Петра за здоровье датского короля Фредерика IV. К досаде Юля, шуты помешали ему своим криком сосчитать число выстрелов.
После обеда Юль, беспокоившийся о судьбе своих бумаг, провалившихся вместе с ним под лед и намокших, долго упрашивал Петра отпустить его домой.
— Но там, ваше величество, моя верительная грамота и многие важнейшие документы…
— На что мне грамота? — возражал царь. — О твоем назначении от самого королевского величества цыдулы имею… Не надо мне грамоты твоей…
Петр приказал следить за «господином послом», чтобы он не убежал, но тот в конце концов убежал-таки к себе домой и принялся за разборку смерзшихся бумаг. Но беда не приходит одна: едва Юль, разложив для просушки спасенные от потопления документы, вышел, чтобы возвратиться на пир, как загорелась фейерверочная лаборатория против его квартиры, и ему пришлось снова спасать бумаги, на этот раз — от огня, и в суматохе несколько штук из них пропало.
Пожар фейерверочной лаборатории не помешал, однако, сжечь фейерверк в честь новорожденного.
По возвращении Юля «пианство» продолжалось до 4-х часов ночи, при чем пирующие побывали в одиннадцати местах.
И снова пришлось подивиться северянину на наши нравы: «Всюду, где мы проходили или проезжали, — пишет он, — и по льду реки и по улицам, лежали пьяные; вывалившись из саней, они отсыпались в снегу, и вся окрестность напоминала поле сражения, сплошь усеянное телами убитых».
Усердное служение Бахусу почти не прекращалось, и несчастный посол стал всячески уклоняться от попоек, но и ему не пришлось избежать знакомства с «орлом».
Когда Петр Великий находился на борту корабля, его все должны были называть «господином шаутбенахтом», а за обмолвку полагался «Великий орел». Эта беда случилась и с Юлем, но, когда «царский ключник», как он выражается, поднес ему «орла», посол пустился в бегство и взобрался на корабельные снасти. Об ослушнике донесли царю — и он, с кубком «орла» в зубах, взобрался к Юлю, уселся с ним рядом и заставил его осушить не одного, а целых пять «орлов».
Как рассказывает Юль, после «орлов» он с «великою опасностью» спустился по снастям на палубу.
Об этой «опасности» можно судить по тому, что в большинстве случаев отведавший «орла» валился на землю без чувств.
Такой случай был в 1721 г. с Меншиковым. На торжестве спуска на воду 60-пушечного корабля «Пантелеймон», как рассказывает Мардефельд, царь был очень весел и не приказал ничего подавать, кроме венгерского. Меншиков схитрил и пил более легкий рейнвейн. Петр заметил эту проделку и, собственноручно выбросив в окно все бутылки с рейнвейном, приказал виновному осушить «орла». Александр Данилыч без чувств грохнулся на пол, и жена с сестрою долго «оплакивали его положение».
Петру вообще очень нравилось напаивать других до потери сознания, хотя, по словам того же Мардефельда, «к нему и приставали чрезмерно целованием рук и со всякими уверениями».
В августе 1721 г. Мардефельд был у Шафирова[103] на пирушке в честь герцога Голштинского. Во время пирушки в Петербург приехал бывший в отлучке Петр, пришел к пирующим и стал напаивать их окончательно, требуя стакан за стаканом. Даже ничего не пившего герцога он заставил выпить.
Всевозможные празднества сопровождались при Петре особенно торжественным «пианством».
Взятие русскими Ревеля в 1710 г. дало «приличный» повод к трехдневному «бахусоподражанию».
Юст Юль был болен или притворился больным, чтобы избежать участия в пирушках.
Петр, после пира у Черкасского[104] со всею «неусыпаемою обителью» (до 400 человек) ходивший по домам, зашел и к нему.
Он принес с собою две шпаги, выкованные на Олонецких заводах, и подарил одну из них Юсту Юлю, а другую просил переслать датскому королю в подарок же.
В разговоре он упомянул, что, по счету его денщиков, Петр выпил сегодня 36 стаканов вина. «По виду этого, однако, никак нельзя было заметить», — удивленно восклицает в своих записках датский посол и добавляет, что генерал-адмирал Апраксин хвастался, будто выпил за три дня 180 стаканов…
НИШТАДТСКИЕ ТРИУМФЫ[105]
(Картинки петербургской жизни XVIII в.)
Рано утром 4 сентября 1721 г. весело загудели колокола Троицкого собора под немолчный, радостный говор толпы, отовсюду сбегавшейся на площадь.
Против собора — у самой Невы — строились войска, звякая оружием; на валах Петропавловской крепости хлопотали возле пушек канониры; громадные, высокие корабли, неуклюже раскачиваясь, становились на реке ровною линией. У собора наскоро выстраивался невысокий помост: визжали пилы, звенели топоры…
Толпа все прибывала, колыхаясь по краям. Еле пробрались сквозь нее телеги с пивными бочками, из которых солдаты проворно наполняли громадные чаны, расставленные вокруг помоста.
Из собора вышли какие-то генералы, сверкая на солнце золотым шитьем своих мундиров, веселые, смеющиеся. Трубачи и барабанщики нетерпеливо топтались на месте, поглядывая на соборные двери и дожидаясь сигнала.
— Стало быть, швед отступился от нас начисто?.. Неву отдал, Выбурх, Ригу, Колывань, Ямы… Верно ли слышал ты?..
— Вернее верного, брат. Гвардии капрал Обрезков с мирною вестью к царю с Ништата посылан был.
— Слава Создателю! Разорила нас война эта, не тем будь помянута. Крови что пролилось за двадцать-то один год! А я слышу — пушки палят да трубы играют, а невдомек к чему… «Пошва», мол, едет; потому она всегда трубит, сколько разов у «Поштового двора» видел.
Умолкшие было на время колокола снова загудели и заглушили спорщиков. Толпа встрепенулась, и задние ряды навалились на передних.
— Лезьте, лезьте на рожон-то… Тесно вам!..
Как гром разразился над Невою пушечный салют с крепости, окутавшейся дымом… Затрещали барабаны, запели рожки и трубы, и снова грянул салют, за ним другой, третий…
Государь вышел из собора, окруженный генералами и придворными.
— Приветствуем ваше величество, яко адмирала «от красного флага», — кланяясь, говорили ему адмиралы.
— Благодарствую вам, а паче всего Ему, Всемогущему. От тяжелых уз освобождена ныне Россия, — взволнованно отвечал Петр, обнимаясь и целуясь со своими «птенцами».
В Преображенском мундире, со шляпой в руке, царь быстро взошел на помост и, тряхнув кудрями, поклонился народу. Все смолкло.
— Здравствуйте, православные! — пронесся его дрожащий, но веселый голос. — Здравствуйте и Богу Господу благодарствуйте, поелику дарован нам со Швецией счастливый, славный мир и толикая долговременная война наша через то конец свой восприяла…
