В. Виноградов - Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914
Правда, прусский король внешне проявлял к Елизавете лояльность и предупредительность, и придраться было не к чему. Откликаясь на затаенные опасения императрицы, он отговорил ее от первоначального намерения отпустить брауншвейгскую чету в Германию, их отправили в ссылку. Не без его участия выбор невесты для великого князя Петра Федоровича пал на принцессу Ангальт-Цербстскую Софию Августу Фредерику, будущую Екатерину II. В Петербург 14-летнюю девочку сопровождала мать, княгиня Иоганна Елизавета, на которую Фридрих возложил осведомительные функции с тем, чтобы они позднее перешли к дочери. Он не подозревал тогда, что станет в глазах Екатерины «иродом» и противником. А пока что молодой Фриц не волновался: «Я от России так безопасен, как младенец во чреве матери»[90]Он наставлял посланника А. Мардефельда: «Раздувайте огонь против врагов, куйте железо, пока горячо». И тот старался вовсю, обвиняя австрийцев, англичан и датчан в стремлении низвергнуть Елизавету с трона. А король уже мысленно проводил чистку среди российских дипломатов, стремясь убрать враждебно к нему настроенных, в первую очередь А. П. Бестужева, и заменить его кем-нибудь попокладистее. Интрига не удалась.
Российский канцлер был опытным бойцом и широко прибегал к перлюстрации корреспонденции посольского корпуса. Сотрудник Академии наук, математик Хр. Гольдбах легко разгадывал тогдашние нехитрые цыфири (шифры), и перед императрицей выступали козни «дружественных дворов». И. Ж. Шетарди изобличили в нелестных отзывах о Елизавете, что она будто бы управляема. Француз писал и о ее амурных приключениях. Шетарди пришлось познакомиться со страшной Тайной канцелярией. Достаточно было появиться главному пыточному мастеру генералу А. Ушакову, чтобы «богомерзкий человек Шетардий» признался в том, что было и чего не было[91]. У него отобрали нежные елизаветины письма и портрет и под конвоем проводили до границы. А. Мардефельд покинул Петербург добровольно, не дожидаясь высылки. Принцессу Иоганну Елизавету Ангальт-Цербстскую выгонять с позором не пристало, поэтому ее снабдили на дорогу деньгами, а Петр Федорович даже послал в подарок тестю Христиану Августу бриллиантовые пуговицы на камзол и такие же пряжки на туфли.
Старший брат канцлера, посланник в Берлине М. П. Бестужев с 1743 года бил тревогу: «ежели сей заносчивый сосед (то есть Фридрих. – Авт.) немного усмирен не будет», его можно ожидать в Лифляндии. У Фридрихова деда войско насчитывало 20 тысяч человек, у его отца – 80 тысяч, у него самого – 140 тысяч, и двор его «играет договорами». Надо принять меры, соответствующие чести и достоинству императрицы[92]. Перелом в российской политике наступил в 1745 году, когда прусская армия, словно играя, разгромила саксонскую. Нависла угроза над позициями в Центральной Европе, дальше медлить было нельзя. Последовало заключение союзного договора с Австрией (22 мая 1746 г.). Стороны обязывались выставить по 30 тысяч войска, причем в тексте упоминалось, что акт вступит в силу и при нападении войск Высокой Порты на одну из держав: об основном стратегическом направлении внешней политики в Петербурге не забывали. (Характерно, что в 1753 году союз был подтвержден, причем в отношении Османской империи «навечно».)[93]. Кабинеты Лондона и Гааги домогались помощи России как единственного средства, способного привести к замирению. Бестужеву удалось заключить субсидную конвенцию (1747 год), которая предусматривала выплату России солидной денежной компенсации (300 тысяч фунтов стерлингов в год). Бросить вызов коалиции Фридрих не решился. Пруссия, писал он Мардефельду, «не имеет почти никаких средств», и пора менять львиную шкуру на лисью[94]. Душу он отводил в стихах, написанных по-французски, в коих русские именовались «роем варваров» и «надменных убийц».
В январе 1748 года корпус в 30 тысяч штыков и сабель под командованием П. П. Ласси отправился в поход, но до низовьев Рейна и Мозеля, до Бельгии не добрался – одна угроза его появления заставила французов пойти на переговоры. За ними последовали пруссаки и все прочие. По Ахенскому договору (октябрь того же года) Габсбурги сохранили свои владения, кроме Силезии и некоторых земель в Италии. Франц Лотарингский, супруг Марии Терезии, был признан императором[95]. Париж не получил ничего, галлы злобствовали и именовали Россию «наемной державой».
Ф. Д. Лаштенан справедливо полагает, что истинной целью «русского вторжения» являлось стремление застолбить за собой одну из ключевых ролей в Европе. Подобного же мнения придерживается Р. Михнева: «Появление экспедиционного корпуса России на немецкой земле сыграло решающую роль в утверждении дела Австрии, Англии и других союзников»[96]. Монархи наперебой льстили Елизавете, и, главное, Фридрих II, Людовик XV, Мария Терезия и германский сейм признали ее императорский титул.
Не следует думать, что Османская империя осталась совсем в стороне от войны на далеком севере. Со Швецией ее связывал оборонительный союз (1740 год), резидент Э. Карлсон снабжал Высокую Порту информацией о мнимых победах шведов на поле боя. Французы хлопотали об учинении набега крымских татар, чтобы спровоцировать новое российско-турецкое столкновение. Об их интригах разузнал резидент A. A. Вешняков, который обзавелся в штате реис-эффенди неким «подьячим», снабжавшим его информацией о переписке со французским двором. Козни провалились, Высокая Порта сохранила нейтралитет. Она сделала парижскому МИДу замечание: нечего баламутить всю Европу с целью помешать России прийти на помощь Марии Терезии. И главное, полагал Вешняков, «туркам было не до Европы, они трепетали за Азию», ожидая с часу на час нашествия грозного шаха Надира. В фермане, появившемся в январе 1742 года, говорилось: «Порта не должна ни прямо, ни косвенно втягиваться в дела европейские, а… поддерживать мир с Россией и Австрией»[97].
Летом того же года Надир-шах развязал войну, и Вешняков сигнализировал из Стамбула: хаос наступил неописуемый, казна пуста, дефицит достиг 50 тыс. кошельков, или 25 миллионов курушей, пограничные провинции опустошены, «султан не намерен нарушать мир с соседями и разорять страну ради капризов безбожников»[98].
Ахенский договор не удовлетворил никого, кроме Фридриха II, и не привел к длительному миру. Французы, провоевав 8 лет, не приобрели ничего и с трудом удержали колонию Квебек в Северной Америке. Мария Терезия не желала мириться с утратами: «Без Силезии австрийская корона мало чего стоит», – молвила она[99]. Разработкой нового внешнеполитического курса монархии занялся молодой чешский аристократ, стремительно взбиравшийся по иерархической лестнице, – посланник в Риме, Турине, посол в Лондоне и Париже, обергофмейстер и, наконец, канцлер граф Венцеслав Антон Кауниц. В 1749 году он представил двору объемистый, на 126 страниц доклад-меморандум. Цель Австрии – возвращение Силезии и низведение Фридриха II на полагающееся ему место. Следует готовить силы для предстоящей борьбы[100].
Фридрих собирался поднять перчатку. Он считал Силезию скромным прологом к будущим завоеваниям и свидетельствовал в своем первом политическом завещании (1742 год): если дом Гогенцоллернов породит великих принцев, если дисциплина в армии будет поддерживаться в нынешнем состоянии, необходимо соблюдать строгую экономию в мирное время, с тем чтобы нести расходы во время войны, и тогда «Пруссия возрастет и возвысится и станет со временем одной из могущественных держав Европы». Далее – многозначительное предупреждение: «Надо притворяться и скрывать свои мысли, извлекать пользу из событий, терпеливо ждать наступления благоприятных обстоятельств, когда же они наступят – действовать со всей энергией». В качестве объектов экспансии намечались Байрейт, Саксония, занятая шведами часть Померании и польские земли на побережье Балтики[101].
Россия в списке не значилась – пока что не по зубам. Напротив, Фридрих жаждал сотрудничать с ней в польских делах, перед нею надлежало выступать в образе лиса. Но само появление быстро крепнувшего государства, являвшегося придатком к армии, на содержание которой уходило 80 % средств бюджета, означало появление угрозы всей системе международных отношений. Отпор прусским притязаниям, полагал Кауниц, должен объединить всю Европу. Решение споров с Францией надо отложить. Но сближение с Парижем следует осуществлять осторожно, чтобы не перепугать его вечного антагониста, Сент-Джеймский кабинет. Российская политика тоже подвержена личным и переменчивым импульсам. И с этим союзником надо держаться в высшей степени тактично.
Когда граф Венцеслав закончил свой доклад, Мария Терезия протянула ему руку для поцелуя. Присутствовавшие сочли этот жест знаком одобрения.
