Олег Лазарев - «Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2
Придя в себя, слышу, как некоторые прохожие, увидев, что я валяюсь на земле, приняли меня за пьяного и с возмущением говорили, что идет война, люди гибнут на фронте, а этот пьянчуга нализался и валяется здесь. На вокзал пришел за несколько минут по отправления поезда. Опоздай я на поезд, были бы большие неприятности. При себе я не имел никаких документов. Список команды находился у старшего группы. Любой патруль мог бы меня задержать. Документов нет, попробуй докажи, что ты не дезертир, а с ними в то время поступали очень строго, вплоть до расстрела.
В Куйбышев приехали под вечер. На вокзале масса народа. К коменданту пробирались всей группой с помощью рук. Хотели узнать, где находится штаб запасной бригады, в которую нас направили, и как до нее добраться. Увидев, как мы выглядим, комендант не то язвительно, не то с усмешкой проговорил: «Что-то вид у вас, летуны, не авиаторский. На летчиков вы не очень-то похожи. Небось в дороге загнали свое хорошее обмундирование в надежде получить новое». От него узнали: нам предстоит новая дорога. Надо ехать в город Чапаевск, в 12-й запасной авиаполк (ЗАП). Ближайший поезд туда идет утром.
Для ночлега комендант нечего предложить не мог. Посоветовал устраиваться самим, где сумеем. Мы почти сутки ничего не ели. Всех мучил голод. С пустыми желудками и плохим настроением бродили в районе вокзала, ища место, где можно было бы пристроиться на ночлег. Место я себе облюбовал в пустом троллейбусе, который находился в парке недалеко от вокзала. Дрожа от холода (шинелей нам не выдали), на коротком неудобном диванчике в полудреме пролежал до утра.
В запасном авиаполку
Когда прибыли в 12-й ЗАП, первое, что нам бросилось в глаза, – наличие большой массы авиаторов всех категорий, как летного, так и инженерно-технического состава. В ЗАПе нас разместили в бараках общежития рабочих химзавода, находившегося в 4-м расширении Чапаевска. Не успел я задремать, как почувствовал, что меня кто-то кусает. Слышу, сосед по койке, чертыхаясь, вопит: «Ребята! Нет мочи терпеть, сматываемся, а то клопы к утру совсем сожрут». Включаем свет и видим несметные полчища клопов, ползающих по нашим постелям. Бороться с ними бесполезно. Забираем постели, уходим в поле и там под открытым небом проводим ночь.
Первые дни мы продолжали носить свое потрепанное обмундирование и ходить босиком, что у всех вызывало недоумение. Когда мы в таком виде в первый раз пришли в столовую, дежурный, не зная, как поступить, хотел нас выгнать. И наверняка бы это сделал, не окажись мы группой. Когда нам, босякам, выдали новое обмундирование: гимнастерку, бриджи с пилоткой и английские ботинки с обмотками вместо сапог – посчитали себя счастливчиками. Ботинки мы стали называть «харрикейнами», по названию истребителя, который они нам поставляли по ленд-лизу. На новые гимнастерки мы пришили авиационные петлицы без эмблем, так как на складе их не оказалось. Без воинских званий нас принимали за простых красноармейцев.
Мы очень переживали, что в Балашове нас выпроводили в ЗАП, не присвоив воинского звания сержант, которое нам было положено по окончании школы. Нас так быстро выпроводили, что об этом просто забыли. Не все ребята мирились с тем, что нас принимали за простых красноармейцев, и, желая все же как-то выделиться из среды рядовых солдат, некоторые нашили на рукава гимнастерок летные трафаретки – «курицы», которые носили летчики в довоенный период на синих гимнастерках. Смотреть со стороны на обмотки и «курицу» на рукаве было очень забавно.
Первое время нами никто не занимался. Недели через полторы всех прибывших построили у штаба и зачитали приказ о формировании новых маршевых полков. Вновь формируемые полки получат материальную часть, пройдут ускоренный курс боевой подготовки на самолете Ил-2 и будут отправлены на фронт. Эти полки пока не имели цифровой нумерации. Временно им дали буквенное литерное обозначение. Полк, в который попал я, имел литеру «Д». Командования в них пока еще не было. Временно обязанности командиров всех рангов исполняли старшие групп из числа бывших курсантов. Постепенно стали прибывать штабные работники.
Полки того времени были небольшими и состояли всего из двух эскадрилий. Наша первая эскадрилья была из балашовцев. В ней оказался мой однокашник и друг по школьной группе еще со времен Олсуфьева Вася Ершов. В этой же эскадрилье оказался мой земляк, которого я совсем не знал, Локотков. Он был не из самой Каширы, а из какой-то пригородной деревни. Этот сержант, как земляк, пытался завязать со мной дружбу. Поначалу я откликнулся, но вскоре он со своим нудным характером и ограниченностью перестал меня интересовать. В один из дней он, нисколько не стесняясь, вдруг говорит: «Когда будут отправлять на фронт, сбежим из полка. Там могут убить».
От таких слов я просто опешил. Стал его стыдить, напомнил о верности присяге, патриотизме, совести. Говоря это, внимательно наблюдал за ним. Судя по всему, мои слова на него не подействовали. Даже щеки не покраснели. «Ну, землячок, – говорю ему, – уж кому бояться смерти, так это, пожалуй, мне. На фронте в основном гибнет летный состав, а тебе, технарю, чего бояться?» Мне хотелось крикнуть, да так, чтобы слышали все: «Смотрите, вот стоит трус, который предложил мне стать дезертиром и бежать с фронта, когда мы туда попадем!» За время службы в армии мне встретился только один трус и подлец, предлагавший совершить мерзкий поступок.
К нам в эскадрилью прибыл командир капитан Сухих и адъютант капитан Бескоровайный. Поначалу Сухих относился к нам, рядовым пилотам-красноармейцам, как к курсантам, а не как к своим будущим собратьям-бойцам, с которыми вместе будет ходить в бой. Видимо, он прибыл из летной школы и от школьных привычек еще не отвык. Держался особняком. С нами не общался. Открытости личный состав от него не ждал. Адъютант эскадрильи Бескоровайный оказался хитрым трусоватым человеком, старавшимся во всем угодить командиру. Он информировал его обо всех мелочах, замеченных в эскадрилье. К нам он относился бездушно. В частности, непонятно за что невзлюбил меня, и я стал у него козлом отпущения. Он постоянно посылал меня на разные работы и в наряды, особенно в караул. Так постепенно шло формирование полка.
Одним из последних прибыл командир. На одном из утренних построений мы увидели пожилого майора и по тем командам и распоряжениям, которые он отдавал, поняли, что это и есть наш командир. Личному составу его никто не представлял. Это был неразговорчивый, сурового вида человек с запоминающимся лицом, с длинным носом и отвисшей нижней губой. Накануне ноябрьских праздников мы увидели его в летной столовой с раскрасневшимся лицом в приподнятом настроении. Причиной этого было появление третьей шпалы в петлице гимнастерки, говорившей о присвоении ему очередного воинского звания – подполковник.
В полк он прибыл из летной школы. Об этом говорила его манера обращения с личным составом. Боевого опыта не имел. К подчиненным относился строго. По тому, как он относился к летной работе, мы поняли, что летать любит и, видимо, хороший методист. На Ил-2 не летал. Наряду с изучением новой матчасти большое внимание уделял вопросам боевого применения самолета Ил-2. Все, что мы слышали от командира полка Цветкова, для нас являлось новым и интересным.
Летчикам он советовал хорошо разбираться не только в тактических вопросах боевого применения штурмовика, но и в тактике наземных войск, с которыми наверняка придется взаимодействовать на фронте. «Без знания вопросов тактики, – поучал он, – летчик-штурмовик не может эффективно выполнять свои задачи. Готовясь к боевой работе, учитесь хорошо разбираться в том, что происходит на поле боя. Умейте быстро разбираться в обстановке, в характере действий войск. Увидите на марше колонну войск, старайтесь быстро определить ее численный состав. Знайте, какую протяженность в походном порядке занимает рота, батальон, полк, дивизия».
Из тех, кто имел боевой опыт, в полку оказалось двое – комиссар полка майор Квилидзе и адъютант 2-й эскадрильи старший лейтенант, летавший штурманом на Р-5. Квилидзе воевал летчиком на Пе-2, имел боевые награды и с гордостью носил на груди два новеньких ордена Красного Знамени. Мне он не понравился из-за своего высокомерия. От молодого летного состава держался в стороне. В редких беседах любил прихвастнуть своим фронтовым опытом. Однажды мне от него досталось совершенно незаслуженно. Это произошло в одну из осенних ночей. Стоял я на посту по охране штаба, сильно продрог и, чтобы не страдать от холода, вместо пилотки надел летный шлем.
Во второй половине ночи откуда-то появился Квилидзе, увидел на моей голове шлем и, усмотрев в этом грубое нарушение караульной формы одежды, отругал меня. Мне показалось, что до того, как увидеть меня в шлеме, он был уже чем-то сильно рассержен. Срывая на мне зло, он тут же на посту наложил взыскание, добавив при этом, что обязательно сообщит командиру полка. Устав караульной службы я хорошо знал. Тут мне захотелось ему напомнить, что согласно Уставу на посту взыскание не накладывается, но делать этого не стал, понимая, что мое замечание может вызвать у комиссара еще большее озлобление. Для меня это было первое взыскание за службу. С обидой и переживанием переносил наказание. Хотелось знать, как отреагирует на это комполка.
