Ольга Елисеева - Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины
«Она никогда не ложилась спать ранее шести часов утра, — сообщал ювелир Иеремия Позье, за которым Елизавета часто посылала ночью. — Мне иногда случалось возвратиться домой и минуту спустя быть снова потребованным к ней»[87]. После ночных бдений государыня вставала поздно, далеко за полдень, чувствовала себя усталой и неготовой принимать чиновников. Такой режим приносил большие неудобства тем должностным лицам, которые по службе обязаны были докладывать ей о делах. Часто она вовсе не допускала их к себе, приказывая передавать все бумаги фавориту И. И. Шувалову. Случалось, вельможи пускались на уловки и умоляли придворного «бриллиантщика» пронести вместе с драгоценностями в покои императрицы ту или иную важную бумагу на подпись.
Ни о какой серьезной государственной работе в таких условиях речи идти не могло. Вместе с тем Екатерина II отмечала в мемуарах, что при обширном уме, которым была наделена ее свекровь, безделье вызывало у последней скуку и раздражение. Не приучив себя трудиться, дочь Петра Великого тосковала и не могла развеяться даже среди увеселений.
Кроме того, Елизавета имела одну весьма обременительную для окружающих странность — страсть к перестройкам и перестановкам мебели. Во дворцах ни на день не прекращался ремонт — передвигались двери, строились новые лестницы, сносились и возводились на других местах стены, шла бесконечная перепланировка. Иной раз, чтобы выйти в сад, приходилось пользоваться не крыльцом и ступенями, а перекинутыми через подоконник досками, по которым, как по сходням с корабля, фрейлины спускались из покоев на улицу. Государыня никогда не спала две ночи на одном и том же месте. Исследователи связывают такое необычное поведение со страхом переворота. Захватив власть ночью, Елизавета панически боялась повторения событий 1741 года, когда жертвой могла оказаться уже она сама[88].
С Екатериной II дело обстояло иначе. Она словно задалась целью, вопреки любым внешним обстоятельствам, поддерживать размеренный образ жизни и внушить окружающим уверенность и спокойствие.
«Милый дом»
Раз и навсегда утвердившись в апартаментах Зимнего дворца, Екатерина уже не меняла их. Сюда императрица переехала в первый же день своего царствования — 28 июня 1762 года. Прискакав с Алексеем Орловым из Петергофа в столицу, где уже начался переворот, она сначала поехала в Измайловский полк, затем в его сопровождении к Казанскому собору, где приняла присягу остальной гвардии, духовенства и чиновников, а потом отбыла в Зимний.
«Я отправилась в Новый Зимний дворец, где Синод и Сенат были в сборе, — писала Екатерина Станиславу Понятовскому 2 августа 1762 года. — Тут на скорую руку составили манифест и присягу. Оттуда я спустилась и обошла войска пешком. Было более 14 000 человек гвардии и полевых полков»[89].
Зимний построил по заказу Елизаветы Петровны ее любимый архитектор Бартоломео Растрелли, решение о возведении нового дворца было принято в 1755 году. Однако покойная государыня не успела поселиться в нем. Петр III тоже медлил с переездом, ожидая окончательной отделки комнат для своей фаворитки Елизаветы Воронцовой — в ее спальне не был расписан плафон на потолке. Воронцовой не посчастливилось занять роскошные апартаменты, так же как и надеть корону законной супруги императора. Вместо развода и ссылки Екатерину II ждал триумф. Новое царствование начиналось в новой резиденции, комнаты которой еще пахли известкой и стружками.
Зимний включал 1050 покоев, в нем было 117 лестниц, 1886 дверей, 1945 окон, а общая длина фасадов составляла два километра. Богатство его отделки поражало воображение тогдашних петербуржцев. Однако очень скоро выяснилось, что дворец, несмотря на помпезность, плохо приспособлен для жизни. В жертву красоте были принесены удобства. Например, возле императорских и великокняжеских покоев не были спланированы мыльни. А в залах предусматривались только парадные двери, без боковых и черных ходов, из-за чего прислуга с вениками, тряпками и ведрами мусора нередко выходила прямо навстречу богато одетым гостям, следовавшим на бал или прием. Все это предстояло исправить.
В течение царствования Екатерины II Зимний достраивали, расширяли и перепланировали, приноравливая ко вкусам новых обитателей. Общий расход на эти переделки составил 2 миллиона 622 тысячи 20 рублей 19 копеек. В 1764 году архитектору Жану Батисту Валену-Деламоту поручили возвести здание Малого Эрмитажа, как хранилища художественных коллекций дворца. Оно тянулось от Миллионной улицы до набережной и отделялось от дворца переулком. Строительство закончилось в 1767 году. Через четыре года зодчий Ю. М. Фельтен продлил Эрмитаж до Зимней канавки. Позднее, в 1783–1787 годах архитектор Дж. Кваренги перекинул строительство за канал и создал на месте прежнего Лейб-кампанского корпуса Елизаветы Петровны театр, соединенный с Эрмитажем аркой. Кваренги же было поручено скопировать Рафаэлевы лоджии Ватикана. Под ними в четырех залах расположилась библиотека, куда поступили купленные у французских просветителей Дидро и Вольтера книжные собрания, коллекция карт географа Бюшинга, старинные манускрипты и древнерусские рукописи. Всего около 50 тысяч изданий.
Екатерине полюбились работы Кваренги, и именно ему она приказала отделать парадную часть дворца в модном классическом стиле. В 1786 году зодчий приступил к созданию мраморной галереи, включавшей Георгиевский и Тронный залы. Прежде служебные помещения в нижнем полуподвальном этаже отличались невзрачностью. По желанию императрицы архитектор построил там каменные своды, перепланировал мыльни и кухни, изгнав из них грязь, сырость и плесень. Под старость у Екатерины болели и отекали ноги. Кваренги построил для нее пологий скат со второго этажа Эрмитажа, позволявший спуститься к дверям в кресле на колесах.
Позднее внутреннее убранство дворца неоднократно переделывалось, а в 1837 году многие покои уничтожил страшный пожар, продолжавшийся 30 часов. От старого здания остались только стены и своды первого этажа. Поэтому современный посетитель Зимнего не увидит почти ничего из апартаментов времен Екатерины II. Сохранилась лишь широкая, расходящаяся в стороны парадная Иорданская лестница. Через нее в праздник Крещения члены императорской семьи и высшее духовенство выходили для водосвятия к проруби во льду Невы, называемой «иорданью»[90].
По свидетельствам современников, собственные комнаты государыни были не особенно велики и отличались скромностью отделки. Они располагались на втором этаже под правым малым подъездом ближе к Зимней канавке. Стеклянная галерея над узким каналом соединяла их с покоями Г. А. Потемкина, жившего в Эрмитаже окнами на набережную и Миллионную улицу. Адъютант светлейшего князя Л. Н. Энгельгардт писал: «Князь жил во дворце; хотя особливый был корпус, но на арках была сделана галерея для перехода во дворец через церковь мимо покоев императрицы»[91]. Григорий Александрович ходил к Екатерине по-домашнему — в мундирной шинели, накинутой на плечи, чтобы не замерзнуть в галерее, и с газовым розовым платком на шее.
Описывая внутренние покои императрицы, статс-секретарь Адриан Грибовский вспоминал: «Взойдя на малую лестницу, входишь в комнату, где на случай скорого отправления приказаний стоял за ширмами… особый письменный стол с прибором; комната сия стояла окнами к малому дворику; из нее вход был в уборную, которой окна были на Дворцовую площадь. Здесь стоял уборный столик Отсюда были две двери: одна направо в бриллиантовую комнату, а другая налево в спальню, где государыня обыкновенно дела слушала. Из спальни выходили во внутреннюю уборную, а налево в кабинет и зеркальную комнату, из которой один ход в нижние покои, а другой прямо через галерею в так называемый ближний дом; в сих покоях государыня жила иногда до весны»[92].
Следует уточнить, что слово «уборная» в те времена означало комнату, где государыню «убирали» к выходу, расчесывали волосы и помогали облачиться в парадное платье. Именно здесь императрицу постиг удар 5 ноября 1796 года, через день она скончалась. В «бриллиантовой комнате», так сказать под боком, хранились регалии: большая и малая короны, скипетр, держава и украшения из драгоценных камней. Современному человеку может показаться странным, что государственные реликвии держали так близко к жилым помещениям: не лучше ли было поместить их под специальную стражу в некоем официальном месте? Но в тот период все выглядело проще и камернее. Монарх не разделял жизнь на «частную» и «служебную», а свои вещи на «личные» и «державные». Императорский венец являлся для него такой же собственностью, как перстень или ожерелье. Как целая страна с ее людьми и недрами. Будучи хозяйкой всего, государыня вела себя, как сельская помещица, прятавшая шкатулку с украшениями в тайник за портретом дедушки. Павел I одно время держал корону у себя в спальне. И никто из подданных не видел ничего особенного в столь «домашнем» обхождении с символами государственной власти.
