Вячеслав Федоров - Оружие Победы
А вот после войны отслужил полный срок. За его рычагами молодые танкисты обучались водить боевые машины на полигоне. Потом он устарел, дал дорогу другим, более совершенным танкам, и был списан подчистую. Его могли бы сдать в металлолом, но у кого поднимется рука на боевую реликвию. Вот и стал он памятником.
Ветераны-танкисты с первого взгляда определяли принадлежность танков заводам, на которых они выпускались. Об этом, что стоит в кремле, говорили коротко: «Наш, сормовский!»
Если быть точным, то это танк серии Т-34-85. Такие танки, как этот, завод «Красное Сормово» начал выпускать в начале 1944 года. До этого «тридцатьчетверка». сменила несколько пушек. И вот на нее поставили 85-миллиметровое орудие, способное вспороть любую вражескую броню.
Ставшие в войну легендарными «тридцатьчетверки» на параде Победы в Москве. Июль 1945 года.
В нижегородском областном архиве хранится документ, который долгое время был помечен грифом секретности и тщательно оберегался в закрытом хранилище завода «Красное Сормово». С годами секретность с документа сняли и передали его в открытый архив, где он стал доступен историкам. Но их он поставил в тупик. Все, о чем говорилось в этом документе, истории советского оружия неизвестно. До сих пор ни одна строчка этого документа не нашла дальнейшего подтверждения.
А документ-то всего — телеграмма, посланная руководством Сормовского завода. Особое внимание обратим на дату — 25 декабря 1919 года.
«Срочно. Москва. ГОМЗа (Государственное объединение машиностроительных заводов. — Авт.) Технический. Общий вид среднего танка разработан механизмом движения согласно указаниям конструктора Дэма. Применены почти все существующие, отмены самой малой, скорости, что конструктор Дэм нашел возможным допустить. Окончание проекта задерживается неприсылкой конструктора бронирования, а также размеров двигателя и вооружения. Для дальнейшей разработки необходим приезд Розье».
О каком же танке идет речь в телеграмме? Работы по танку, копии «Рено», шли полным ходом, и телеграмма явно не об этом. Да крошку «Рено», даже при самой бурной фантазии, нельзя было назвать средним танком.
Тогда над какой же боевой машиной работали сормовские конструкторы?
Архивные документы не могут раскрыть полной картины работ, но кое-что они проясняют.
Датой рождения первого советского среднего танка считают обычно 1930 год, когда появились первые предшественники «тридцатьчетверки». А не началось ли это десятилетием раньше?
Работы по созданию указанного в телеграмме среднего танка вели два французских инженера, ранее служившие на одном из заводов «Рено», Эдмон Розье и Дэм. Это были опытные конструкторы. Их пригласил в Россию заведующий техническим отделом треста ГОМЗа А. С. Чернов, в прошлом политический эмигрант, проживший несколько лет во Франции. Он знал инженеров по совместной работе.
Эдмон Розье был коммунистом и сразу же принял предложение. Дэм тоже долго не колебался.
О том, что из себя представлял средний танк сормовского завода, можно судить по сохранившемуся протоколу совещания в Совете военной промышленности. Оно состоялось 7 сентября 1920 года. К этому времени было известно, что сормовичи справились с заданием по выпуску первого легкого танка. Испытания ходовой части и оружия прошли успешно. Первый советский танк существовал.
Это радовало, поэтому, видимо, замечания по среднему танку не были категоричными и скорее воспринимались как предложения или пожелания. Представители различных родов войск хотели видеть танк своим помощником в бою.
Кавалеристы советовали сделать его скоростным, артиллеристы — более мощным по вооружению, пехотинцы просили установить на нем как можно больше пулеметов. Еще советовали усилить броню и поставить более мощный двигатель.
Предложений было много. Ко всем надо было прислушаться, но выбрать основные, требовавшие небольших переделок и не тормозившие окончательной доделки танка.
Присутствующий на совещании Эдмон Розье записал в книжечку наиболее существенные пожелания и подвел черту: «Переделка займет две-четыре недели..»
Но не суждено было сормовичам выпустить свой танк.
18 ноября 1920 года на завод пришло распоряжение: «…Копию последнего варианта танка, разработанного тов. Розье, передать на рассмотрение Реввоенсовета… Дальнейшие работы на Сормовском заводе по этому вопросу прекратить».
Оружие получило отставку. От Сормовского завода ждали мирной продукции — паровозов и пароходов. Имена Розье и Дэма остались забытыми. Как сложилась их дальнейшая судьба — неизвестно. В истории советского танкостроения их имена не упоминаются.
23 февраля 1933 года. Нарком обороны К. Е. Ворошилов в докладе «15 лет Красной Армии» подвел итог пройденному пути:
«Красная Армия совершенно не имела танкового вооружения. Нельзя же было считать в самом деле танковым вооружением несколько десятков танков, причем различных марок и образцов, отбитых нами у Деникина, Врангеля, Юденича и на других фронтах у белогвардейцев и интервентов во время гражданской войны… Эти несколько десятков танков были теми единственными образцами, на которых „просвещалась“ и училась вся Красная Армия. Эти танки мы показывали на наших парадах… Все эти „Рено“, „Рикардо“ и другие системы, которыми мы счастливо обладали, были, конечно, не боевым оружием, а совершенно ненужным хламом».
Нарком имел право на эти слова. На вооружении Красной Армии к этому времени уже стояло 7500 боевых отечественных машин.
«…Мы можем считать задачи танкового вооружения Красной Армии разрешенными вполне удовлетворительно».
На смену иностранным конструкторам и заимствованию идей пришли свои специалисты, которые начали решать в конструировании танков оригинальные задачи. Их имен пока никто не знал. Они себя еще ничем не проявили, но они уже были, сидели за расчетами, вычерчивали контуры будущих боевых машин.
Один из них, Михаил Кошкин, позже напишет в своей биографии: «Оставшись без отца, одиннадцатилетним уехал на заработки в Москву, чтобы помочь матери-батрачке прокормить сестру и младшего брата.
Юношей взял винтовку, чтобы выбить врагов революции из Крыма. Воевал на Царицынском и Архангельском фронтах. Там принят в партию. Избирался секретарем партийной ячейки военной железнодорожной бригады».
В Нижний Новгород Михаил Кошкин попал после второго ранения. Комиссия вчистую списала больного юношу с военного учета.
«…После лечения в госпитале пошел работать на „Красное Сормово“, там с 1919 года готовились чертежи, технологии и шасси для первых советских танков. Повезло! Попал на сборку как раз в те дни, когда ижорцы прислали броневые листы, а с завода „АМО“ — двигатели и узлы трансмиссии… И при мне из ворот вышел первый наш танк „Борец за свободу тов. Ленин“. Если бы после той маленькой партии сормовичи продолжали бы собирать танки, я, возможно, остался бы у них надолго…»
Создатель танка Т-34 Михаил Кошкин.
Несколько раз судьба связывала Михаила Кошкина с Нижним Новгородом. Будучи студентом Ленинградского политехнического института, он проходил практику на только что пущенном автозаводе. Отмечалось, что все виды производственной практики — слесарную, кузнечную, литейную, станочную, сборку и монтаж — он выполнил отлично.
Директор завода поручил практиканту работать мастером дефектного отдела. Кошкин за короткий срок сумел так организовать работу, что почти тысяча дефектных грузовиков, скопившихся на складах, были исправлены и направлены в народное хозяйство.
За год до защиты диплома автозаводчане просили закрепить молодого специалиста за ними. Да и сам он был увлечен автомобилями. Сформировалась и тема его будущего диплома — шасси автомобиля.
Так все бы и произошло, не попади личное дело студента Михаила Кошкина вождю ленинградских партийцев Сергею Мироновичу Кирову. Он лично занимался отбором наиболее опытных и одаренных студентов в новую отрасль промышленности — танкостроение.
Сергей Миронович вызвал Кошкина. Разговор был долгим и интересным. Оказалось, студент хорошо знает танки и мог бы сформулировать свою программу создания отечественных боевых машин. Но этого от него пока не требовалось.
— Значит, осилим танки, товарищ Кошкин? — закончил разговор Киров и пожал руку понравившемуся ему студенту.
— Осилим, опыт есть, — твердо ответил Кошкин.
Он получил назначение в конструкторское бюро № 185 опытного машиностроения в Ленинграде. А через пять лет после того разговора Михаил Ильич Кошкин станет главным конструктором Харьковского паровозостроительного завода. Но к паровым машинам он никакого отношения иметь не будет.
