Валентин Ковальчук - 900 ДНЕЙ БЛОКАДЫ. Ленинград 1941—1944
Из-за неразберихи и трудностей подвоза имевшиеся запасы продовольствия быстро уменьшались. На 27 августа в городе муки и зерна было на 17 дней, крупы — на 29 дней, рыбы — на 16 дней, мяса — на 25 дней, масла животного — на 29 дней.[147]
Не была использована появившаяся в первые месяцы войны возможность пополнить продовольственные запасы города. А. И. Микоян, ведавший снабжением вооруженных сил и страны продовольствием, вспоминал: «…в самом начале войны, когда немецко-фашистские войска развертывали наступление, многие эшелоны с продовольствием, направляемые по утвержденному еще до войны мобилизационному плану на запад, не могли прибыть к месту назначения, поскольку одни адресаты оказались на захваченной врагом территории, а другие находились под угрозой оккупации. Я дал указание переправлять эти составы в Ленинград, учитывая, что там имелись большие складские емкости.
Полагая, что ленинградцы будут только рады такому решению, я вопрос этот с ними предварительно не согласовывал. Не знал об этом и И. В. Сталин до тех пор, пока ему из Ленинграда не позвонил А. А. Жданов. Он заявил, что все ленинградские склады забиты, и просил не направлять к ним сверх плана продовольствие.
Рассказав мне об этом в телефонном разговоре, Сталин сказал, зачем я адресую так много продовольствия в Ленинград.
Я объяснил, чем это вызвано, добавив, что в условиях военного времени запасы продовольствия, и прежде всего муки, в Ленинграде никогда не будут лишними, тем более что город всегда снабжался привозным хлебом (в основном из районов Поволжья), а транспортные возможности его доставки могли быть и затруднены. Что же касается складов, то в таком большом городе, как Ленинград, выход можно было найти. Тогда никто из нас не предполагал, что Ленинград окажется в блокаде. Поэтому Сталин дал мне указание не засылать ленинградцам продовольствие сверх положенного без их согласия».[148]
Начавшаяся блокада Ленинграда потребовала строжайшей экономии в расходовании продовольствия. После того как в конце августа был проведен учет продовольственных товаров и всех видов пищевого сырья на складах и предприятиях, в городе были снижены хлебные нормы, введенные с 18 июля 1941 г. в соответствии с решением Советского правительства. Со 2 сентября рабочие и инженерно-технические работники стали получать 600 г, служащие — 400 г, иждивенцы и дети — 300 г хлеба в день. Но запасы продовольствия с каждым днем уменьшались, и на 6 сентября для снабжения населения Ленинграда имелось: муки — на 14.1 дня, крупы — на 23 дня, мяса и мясопродуктов — на 18.6 дня, жиров — на 20.8 дня. Поэтому 11 сентября было проведено новое сокращение норм выдачи продовольствия населению. Теперь рабочие и инженерно-технические работники получали 500 г хлеба, служащие и дети — 300 г, иждивенцы — 250 г.[149]
Несмотря на то что хлеб стали выпекать с различными примесями — сначала ячменной, овсяной муки и солода, а затем отрубей и даже жмыхов, продовольственные запасы быстро таяли. Это заставило в третий раз сократить нормы снабжения хлебом.
С 1 октября рабочим и инженерно-техническим работникам выдавали 400 г и остальным категориям населения — 200 г.[150] Это уже означало наступление реальной угрозы голода.
Положение Ленинграда стало еще более тяжелым, когда немецко-фашистские войска захватили Тихвин. Это не только удлинило путь доставки грузов в Ленинград, но и создало реальную угрозу полной блокады города.
На 9 ноября 1941 г. в Ленинграде оставалось муки на 7 дней, крупы — на 8 дней, жиров — на 14 дней. Это вынудило руководство обороной города с 13 ноября в четвертый раз снизить нормы снабжения населения продовольствием. Рабочие стали получать 300 г, а остальное население 150 г хлеба в день. Через неделю, 20 ноября, была установлена самая низкая норма хлеба за все время блокады: по рабочей карточке — 250 г, по служащей, детской и иждивенческой — 125 г. Суточный лимит расхода муки и примесей для населения города составлял 310 т. Другие продукты ленинградцы получали нерегулярно, а иногда и совсем не получали. На 1 января 1942 г. муки в Ленинграде оставалось всего 980 т.[151]
Энергетическая ценность пищи, получаемой ленинградцами с января чо март 1942 г., составляла в зависимости от категории от 403 до 1009 килокалорий в сутки при физиологической норме 3200.[152]
В пищу, после соответствующей переработки, пошли разные заменители — технический клей, соевое молоко, белковые дрожжи. Люди ели вазелин, касторку, столярный клей. Нельзя без волнения читать документ, хранящийся в одном из заводских музеев: «Прошу пропустить за ворота завода т. Гамова с дополнительным питанием — 0.5 литра олифы и 1 кг клея».[153]
Особенно широко разные заменители — отруби, жмыхи, рисовая лузга, обойная пыль, мучные сметки и др. — использовались в хлебопекарной промышленности. В начале октября 1941 г. примеси к муке достигали 40 %. В конце ноября в хлебопечении стала использоваться целлюлоза, которой предприятия города зимой 1941/42 г. приготовили около 1000 т. Всего за годы блокады на выпечку хлеба пошло более 26 тыс. т различных примесей, что дало возможность увеличить выпечку хлеба на 50 тыс. т. Широко использовались заменители при выработке мясной и молочной продукции.[154]
«По вечерам… пьем гофманские капли…, — записал 28 декабря 1941 г. в своем дневнике блокадник И. Жилинский. — В аптеке ничего не стало. Нет ни гофманских, ни валериановых капель, нет скипидара — вообще трудно что-либо приобрести общеупотребительное — просто нет, а такие предметы, как сушеная черника, малина, клей и прочее, все разобрано полностью для употребления в пищу. В магазинах давно исчезла горчица. Из нее после вымочки пекли лепешки. Голод ужасная вещь».[155]
Ленинградцы радовались, когда в своих закромах вдруг обнаруживали что-то похожее на еду. «В кухонном столике нашел 3 сморщенных, высохших, с зеленой местами плесенью, картофелины, — читаем в том же дневнике И. Жилинского. — Они превратились в бобовую величину, наполненную будто канифолью. Запах картошки. Оля их устроила на буржуйке распарить, и их мы съели с шелухой, очистив лишь от зелени и грязи. Маленькое наслаждение ароматом картофеля, который для нас лишь мечта».[156]
В пищу шло даже то, что трудно себе представить в качестве еды. «Оля подобрала сегодня на улице свежий круглый конский помет, — записано в том же дневнике. — Он замерз. Положила его морозить за окно. Будет мука. Попробуем делать лепешки. На самое голодное, безвыходное положение… Ведь сегодня днем я так испытывал голод, что хотел сушить на плите, потолочь и съесть с чаем древесных опилок, что были на полу, после пилки с мамой дров на кухне».[157] Ели кошек, собак, ворон. «Весь день занимает мысль что бы поесть, — говорится в одном письме. — Мы с папой съели двух кошек, их так трудно найти и поймать, все смотрим собачку, но их совсем не видно. Одно спасение это дуранда, мама печет из нее лепешки. Кое-когда ее удается достать на рынке путем обмена на разные вещи».[158]
На рынках у спекулянтов и перекупщиков можно было обменять на хлеб и другие продукты ценные вещи, одежду, обувь. «Ура! М. И. принесла за крепдешиновое платье 3 кило хлеба», — пишет И. И. Жилинский.[159] Но многие становились жертвами жуликов. Например, одной женщине вместо манной крупы всучили какой-то состав, из которого делался клей.[160]
«Безнадежное положение, — записал в своем дневнике 28 декабря 1941 г. И. И. Жилинский, — смерть надвигается страшная, голодная, но мы как-то атрофированы безысходностью из этого положения. Каждый день все с жадностью прислушиваются к радио — не принесет ли оно новое продвижение наших войск к Ленинграду, но слышим всегда: или дело на месте, или продвигается медленно».[161]
Столь же сложной была в Ленинграде и топливная проблема. С началом блокады город лишился привозного топлива, на котором в основном базировались его промышленность, транспорт и городское хозяйство, а также и значительной части местного топлива, так как районы Ленинградской области, где располагались торфопредприятия и лесоразработки, были заняты противником.
На 1 сентября 1941 г. в Ленинграде оставалось 642 тыс. т угля, что обеспечивало промышленность на 50 дней, электростанции на 100 дней и других потребителей на 60–65 дней. Имевшихся на складах 370 тыс. куб. м дров могло хватить хлебозаводам на 60 дней, столовым на 22 дня, электростанциям на 18 дней. Запасы нефтепродуктов не могли обеспечить и месячной потребности города.[162]
Резко сократилась выработка электроэнергии. Причиной этого являлся не только недостаток топлива, но и то, что такие электростанции, как Волховская, Свирская, Дубровская, оказались за кольцом блокады. Если в первой половине сентября 1941 г. дневная выработка электростанций Ленинграда составляла 6.8 млн квтч, то с 25 декабря она упала до 1 млн квтч. В последующие месяцы произошло еще большее падение выработки электроэнергии. Если в декабре 1941 г. всего было выработано 50 млн квтч, то в январе 1942 г. — 13.07 млн квтч, а в феврале — 7.48 млн квтч.[163] Поэтому были приняты меры к строгой экономии топлива и электроэнергии. С 17 ноября Ленинград погрузился во тьму. С этого дня пользоваться электроэнергией в пределах установленных лимитов разрешалось только в зданиях Смольного, Главного штаба, отделений милиции, райкомов партии, райисполкомов, райвоенкоматов, штабов МПВО, телеграфа, почтамта, телефонных станций, городской пожарной охраны, судебных органов, в госпиталях и больницах, конторах домохозяйств, здании Ленэнерго. 6 декабря прекратилось центральное отопление жилых зданий, 20 декабря на улицах и площадях города застыли троллейбусы, а 3 января 1942 г. остановилось движение трамваев. 52 трамвая, не добравшись до парков, застряли на линиях.[164]
