Андрей Медведев - Подлинная история русского и украинского народа
Конечно, казаки не были никакими рыцарями, и сравнивать их с орденом невозможно. И не были они защитниками православия, потому что вполне могли присягнуть крымскому хану и вместе с его войском идти грабить московитов или поляков. А захватив пленных, могли легко продать их в Крым. И конечно, никакой демократии и равенства среди казаков не было.
Реестровые казаки в 16 веке на польской службе разбогатели, стали превращаться в землевладельцев — земли просто захватывали — и добиваться таких же прав, как у шляхты. Но вот в годы СССР казачеству снова были приписаны все те мифологические свойства, которыми их наградили польские беллетристы и сами казачьи летописатели 18 века, которых я упомяну чуть позже.
«В ходе борьбы украинских народных масс против феодально-крепостнического и национального гнета, а также против турецко-татарских набегов, была создана военная сила в лице казачества, центром которого в XVI веке стала Запорожская Сечь, сыгравшая прогрессивную роль в истории украинского народа»[5].
Глава 4
Мифы и правда о казачестве и переяславской раде и «Первой Украинской Конституции»
На национально-освободительное движение в Малороссии начала 17 века (этот термин будет применяться и дальше) существует два взгляда. Прагматический и романтический. Согласно второму, вольнолюбивые казаки восставали против Польши, потому что не могли терпеть притеснений со стороны властей, и особенно потому, что не могли терпеть поругания православной веры. Согласно первому, прагматическому взгляду, все было куда проще: казачья старшина, то есть верхушка, люди сплошь богатые, просто с помощью восстаний хотели получить еще больше привилегий от польских властей и равных прав с польскими магнатами. Поляки отказались и получили войну. Население Малороссии, и не только русское (напомним, там селилось и немало поляков), к казакам относилось совсем не восторженно, небезосновательно считая их бандитами, дикарями и вообще людьми крайне опасными. Даже придуманный Гоголем Тарас Бульба, если тщательно вчитаться в текст, не выглядит справедливым рыцарем и защитником угнетенных.
«…Но старый Тарас готовил другую им деятельность. Ему не по душе была такая праздная жизнь — настоящего дела хотел он. Он все придумывал, как бы поднять Сечь на отважное предприятие, где бы можно было разгуляться как следует рыцарю. Наконец в один день пришел к кошевому и сказал ему прямо:
— Что, кошевой, пора бы погулять запорожцам?
— Негде погулять, — отвечал кошевой, вынувши изо рта маленькую трубку и сплюнув на сторону.
— Как негде? Можно пойти на Турещину или на Татарву.
— Не можно ни в Турещину, ни в Татарву, — отвечал кошевой, взявши опять хладнокровно в рот свою трубку.
— Как не можно?
— Так. Мы обещали султану мир.
— Да ведь он бусурмен: и бог, и Святое писание велит бить бусурменов.
— Не имеем права. Если б не клялись еще нашею верою, то, может быть, и можно было бы; а теперь нет, не можно.
— Как не можно? Как же ты говоришь: не имеем права? Вот у меня два сына, оба молодые люди. Еще ни разу ни тот, ни другой не был на войне, а ты говоришь — не имеем права; а ты говоришь — не нужно идти запорожцам.
— Ну, уж не следует так.
— Так, стало быть, следует, чтобы пропадала даром козацкая сила, чтобы человек сгинул, как собака, без доброго дела, чтобы ни отчизне, ни всему христианству не было от него никакой пользы? Так на что же мы живем, на какого черта мы живем? Растолкуй ты мне это».
Эпизод характерный. Тарас Бульба думает, как бы ему устроить небольшую победоносную войну, на которой можно и поживиться, и детей военной науке обучить. Для описания таких личностей в современном русском языке есть термин «полевой командир». Он дает наиболее точное представление о том, каковы были лидеры казачества. И в действительности казаки, например, к русским крестьянам относились ненамного лучше поляков, также презрительно называя их чернью и быдлом. Вчерашние бандиты, разбойники, попав на службу к польскому королю, став реестровыми казаками, начинали превращаться в нечто наподобие элиты. То есть они хотели бы считать себя особенными, им бы хотелось стать равными польским шляхтичам. Так, на конвокационном сейме 1632 года старшина реестровых казаков заявил:
«Мы убеждены, что дождемся когда-нибудь того счастливого времени, когда получим исправление наших прав рыцарских, и ревностно просим, чтобы сейм изволил доложить королю, чтобы нам были дарованы те вольности, которые принадлежат людям рыцарским».
О моральных принципах казаков и их полевых командиров говорит, например, такой факт — в 1618 году поляки собрали войско для похода на Москву, в нем помимо поляков были и 20 тысяч казаков под предводительством гетмана Сагайдачного. Они участвовали в боях, в осаде Москвы, едва оправившейся после событий 1612 года, но город так и не взяли. А Сагайдачный потом вроде бы даже каялся, что был причастен к братоубийственному походу. Произошло это, правда, после того, как поляки ему не дали обещанных привилегий. Однако это весьма показательная история: ради получения особых привилегий для себя, любимых, для казачества, казаки могли резать и русских тоже.
Вообще, к середине 17 века казачья старшина, казачья аристократия, стала довольно богатой прослойкой, ничем не хуже средних дворян. Дети казачьей аристократии учились в университетах, говорили на латыни. Но для поляков они все равно оставались дикарями с Поднепровья. Советская историография называла казачьи восстания «национально-освободительным движением украинского народа». Но надо сказать, что никакого украинского народа тогда не было, его не упоминают даже польские источники, и за свои права боролись только крестьяне, участники восстаний. Русский, точнее малороссийский, историк 19 века Владимир Антонович, один из отцов малороссийского автономизма, писал о положении дел в Речи Посполитой так:
«Я никогда и не думал утверждать, чтобы польская старина не имела светлых сторон; я уверен в том, что действительно в Польше была золотая законная свобода — не только для шляхтичей; действительно, речь и голос шляхтича, польского ли, русского или литовского, никогда не был стеснен. Действительно, шляхту южнорусскую и литовскую не только польская шляхта пригласила к союзу, но и поделилась с нею своими правами — но какая же польза от этого народу, который голоса не имел не только в управлении государственном, не только в сейме, но и в суде, в который его не пускали ни в роли истца, ни в роли ответчика — защищать свои личные права? Что за польза народу от того, что кто-то куртуазно обращался с его шляхтою, когда именно эта куртуазия и убила его собственную жизнь? Шляхетство ведь было формою, выработанною польскою общественною жизнью; общественное самоуправление — это постоянная цель, к которой стремился украинский народ. Конечно, для южно-русских бояр выгоднее было принять польский порядок вещей — и они его приняли — но вместе с тем изменили и своей народности; опершись на чужой принцип, они почувствовали, что разошлись с жизнью своего народа и — ополячились: эта тождественность поляка и шляхтича, русина и народного человека и поныне у нас продолжается. Больно, право, смотреть на тщетные усилия нескольких отдельных лиц, которые хотят примирить народные интересы с польскими понятиями: они не находят нигде точки опоры и раньше или позже должны будут отречься от того или другого. Народ ведь всегда оставался верен своей народности, или, правильнее, самому себе; он, оставленный боярами, шаг за шагом отстаивал свое — и козацкими войнами, и копными судами, и гайдамацкими загонами, и когда наконец — сбитый с ног, окровавленный, он был запряжен в шляхетский плуг, и тогда его не оставила его вечная думка — вечное желание реакции против шляхетского принципа, который, в его глазах, является наглою несправедливостью»[6].
Казаки боролись за привилегии, за возможность стать шляхтой, как русские или литовские дворяне, за включение в реестр. Особое раздражение казачества вызвало решение польских властей сократить число реестровых, то есть состоящих на госслужбе казаков, до 1000, а остальным надлежало стать крепостными крестьянами. То есть чернью и быдлом, которых и сами казаки ненавидели. В 20–30-е годы 17 века Малороссию то и дело охватывали восстания — то одного, то другого казачьего полевого командира.
В 1625 году происходит восстание Жмайло, в 1630-м — восстание Федоровича, в 1635 году — восстание Сулимы, в 1637 году — восстание Павлюка, в 1638 году — восстания Остряницы и Гуни. Восстания в Малороссии, понятное дело, поляки подавляли жестоко, и на фоне этого многие русские люди бежали в Слободскую Украйну. Эта особая пограничная область на юге Московского государства располагалась там, где сейчас находятся Харьковская и Сумская области Украины, часть Луганской области, часть Донецкой, почти вся Белгородская область России и несколько районов Воронежской и Курской областей.
