Сборник статей - И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата
19 Ср., например: Немзер А.С. Указ. соч. С. 593–594. примеч. 25.
20 Ср., например, уже вполне установившуюся трактовку начальной фразы П. в связи со «Скупым рыцарем», см. формулировку и обзор: Немзер А.С. Из наблюдений над романом Тынянова «Пушкин» // Тыняновский сборник. Вып. 11: Девятые Тыняновские чтения. М., 2002. С. 495, примеч. 9. В этой содержательной статье удивляет только отсутствие ссылок на такие работы, как: Блюмбаум А.Б. Фрагменты поэтики «Восковой персоны» // Тыняновский сборник: Шестые-Седьмые-Восьмые Тыняновские чтения. М., 1998. С. 357–375; Блюмбаум А.Б. Конструкция мнимости: к поэтике «Восковой персоны» Ю. Тынянова // Новое литературное обозрение. 2001. № 47 (1). С. 132–171, где вопрос о «мнимости» героя рассматривается на примере ВП, ж Левинтон Г. А. Еще раз о комментировании романов Тынянова… – где тот же вопрос рассмотрен на примере В-М.
21 Сошлемся на еще один пример (может быть, еще не отмечавшийся): «Нынче и безгрешное обращают в грешное, то есть, попросту говоря, притянут к Иисусу и… шкуру сдерут <…>. В это время загромыхала какая-то колымага, зазвонил колоколец, и у самых ворот остановились. Сергей Львович заметно побледнел. В вечернее время звук подъезжающей колымаги для лиц, хотя бы и невинно пьющих чай, был неприятен. Так ездили фельдъегери» (П., 20). В этом описании приезда Аннибала первое выделенное словосочетание выполняет такую же функцию, как катенинский плешивый месяц – будучи суперстратной цитатой из автоэпиграммы Грибоедова (она появляется в качестве эпиграфа в В-М. [40]), последующие же прямо относятся к тому месту из «Начала автобиографии», которое с таким вкусом и эмпатией комментировал Н.Я. Эйдельман: «Миних спас Ганибала, отправя его тайно в ревельскую деревню, где и жил он около десяти лет в поминутном беспокойстве. До самой кончины своей он не мог без трепета слышать звон колокольчика» (Пушкин, 8,57).
22 «Поредели, побелели / Кудри, честь главы моей» («Ода LVI (Из Анакреона)» [Пушкину, 298]).
23 Который ходатайствовал о сохранении его жизни; у Тыянова этот факт, кажется, нигде не упоминается, ср. письмо Пушкина Дельвигу 20 февраля 1826 года (Пушкин, 10,156).
24 Этот эпизод – второй из трех повторяющихся, ср.: 1. «Вильгельм пожимает руку, которая завтра должна убить Николая <…> И он поднимает руку: Я! Я тоже. Вот моя рука.<..> Пущин, раскрасневшийся, смотрит на него строгими глазами. <…>. – Да, Жанно, – говорит Вильгельм тихо, – я тоже» (К., 227); 2. «Пущин говорит несколько смущенно Вильгельму: Voulez vous faire descendre Michel? Он слегка потупил взгляд, не смотрит на Вильгельма, косит в сторону. И Вильгельм отвечает еле слышно: Oui, Jeannot!» (К., 257); 3. «Он снова стоял в очной ставке с Jeannot, с Пущиным, старым другом, и, плача, кланяясь, говорил, что это Пущин сказал ему: – Ссади Мишеля. И снова Пущин, с сожалением глядя на сумасшедшее лицо Кюхли, качал отрицательно головой» (К., 304).
25 Тема повторяется в П. (П., 205).
26 Ранее он появляется в главе «Петербург», главка VIII, в сцене бунта в Семеновском полку, где именуется в первый раз «великий князь Михаил Павлович», а далее только «Михаил» (К., 85–86). Существенно, что здесь он появляется вместе с Милорадовичем (ср. роль генерала в главе о восстании) и при этом «замечает» Вильгельма и Рылеева (ср. позже на Петровской площади «Взгляд Мишеля опять падает на худого долговязого человека. Как будто он раньше где-то видел этого урода, лицо какое-то знакомое» (К., 257); в Семеновском полку и на Петровской площади действия и жесты Михаила одинаковы: «Михаил начал о чем-то просить солдат и даже приложил руку к груди» (К., 85); «Мишель прикладывает руку к груди: – Умоляю вас возвратиться в казармы» (К., 256). В более раннем эпизоде (К., 51) вел. кн. Михаил остается безымянным (неузнанным) и назван только в конце главки в реплике Пушкина (см. ниже), причем назван по имени-от-честву, как и в следующем его появлении (К., 85 – только в этих двух сценах).
27 В этой сцене уже есть тема «вгляда»: «Офицер не ответил, посмотрел вслед удаляющемуся Кюхле, пожал плечами и продолжал путь» (К., 51–52).
В этой главе (в главке IV) он и императрица-мать произносят слова, которые отзовутся потом в реплике Николая в MB: «– Quand vous verrez Constantin, dites <…> que si l’on en a agi ainsi c’est parce qu’autrement le sang aurait coulé. Мишель хмуро повел плечами и пробормотал: – Il n’a pas coulé encore, mais 11 coulera» (K., 216) – «Вечером услышали старинную фразу, которая заставила побледнеть: – Le sang coulera!» (MB., 518).
28 Отдельная линия – Устинья Яковлевна думает о сыновьях. «Петербург», главка I: «Дети, благодаря бога, устроены: младший, Миша, служит во флоте, в Гвардейском экипаже, и тоже подвигается по службе, Устинья вышла замуж за Глинку»
(К., 9; чуть ниже упоминается Миша Глинка – ученик Вильгельма); «С Семеном Устинья Яковлевна разговаривала по целым дням – не было ни Вильгельма, ни Мишеньки, и Семен ей рассказывал о них. <…> Приходили письма от „мальчиков" – от Вильгельма и Мишеньки. Мишенька на каторге, в Сибири» (К., 297–298).
29 Ср. ту же тему в связи с Пущиным на площади. Предвестием выступает реплика генерала в сцене Семеновского бунта: «Появился молодой генерал <…>. Он поднял руку в белой перчатке и сказал звонким голосом: – Мне стыдно на вас смотреть! Тогда тот самый солдат, который говорил о Шварце <…> подошел к генералу и спокойно сказал ему: – А нам ни на кого смотреть не стыдно» (К., 85).
30 Ср. в последней сцене романа: «– Брат, – сказал он Пушкину с радостью, – брат, я стараюсь» (К., 334). «Братом» он называет в этой сцене и Грибоедова (К., 332). Кажется, в романах нигде не упоминается эпиграмма Пушкина «Дяде, назвавшему сочинителя братом» (Пушкин, 1, 208).
31 Мимоходом вплетается в эти главы и тема Миши Бестужева (брата Александра, часто упоминаемого в романе, и Николая [К., 210, 221]): у Рылеева накануне восстания (К., 226–228), другие упоминания см.: К., 239,314,329.
32 Хлестаковские ассоциации, вероятно, здесь тоже присутствуют; ср. отчасти: Немзер А.С. Из наблюдений над романом Тынянова «Пушкин»… С. 496, примеч. 19.
33 С темой разных Михаилов может быть косвенно связана и тема именин Михаила и столь же косвенная отсылка к стихотворению «Брату (в день его именин)» ( Кюхельбекер В.К. Лирика и поэмы / Вступит, статья, ред. и примеч. Ю. Тынянова. Л., 1939. T. I. С. 147–149). В стихотворении: «Но, друг мой, в день твоих ли именин / Я буду в одиночестве – один? / Сберется мой народ – крылатые мечтания, / И с ними сяду я за пир, / Забуду стражей и затворы, / Забуду целый мир» (с. 148) – в К.: «У Вильгельма бывали и праздники: именины друзей, лицейские годовщины.
В особенности день Александра – 30 августа: именины Пушкина, Грибоедова, Саши Одоевского. Кюхля вел с ними целый день воображаемые разговоры» (К., 303), эпизод относится к Свеаборгской крепости – ср. в комментарии Тынянова ad lос.: «25 сентября 1833. Свеаборгская крепость» ( Кюхельбекер В.К. Указ. соч. С. 463). Многозначность имени Александр (Пушкин, Грибоедов, царь) – обширная тема и у Тынянова, и вообще в русской литературе, прежде всего в акмеизме: «И Александра здесь замучил зверь» у Мандельштама, «Александра, лебедя чистого» у Ахматовой (в контексте: «А Смоленская нынче именинница») и т. д.; касаться ее здесь невозможно. Напомним, однако, в К. сразу после слов о «романтической фарсе» и имени «Саши» (Одоевского): «Саша раз спросил Вильгельма: – Кстати, ты здесь у врага Александра не бываешь? – У какого врага? – У Якубовича, – важно ответил Саша <…>. Впрочем, он враг и другого Александра (Саша говорил о царе)» (К., 199).
34 Стихи, хотя и названы в тексте стихами («Стихи-то наверное забыл»), ни разу не напечатаны в рассказе как стихи и даже ни разу не приведены подряд.
35 Не назван и в предыдущем упоминании, довольно близком по смыслу – (слова Николая): «Он [= Паскевич] представил одного солдата, некоего Пущина… из моих друзей… mes amis de quatorze. В офицерский чин. <…> Михаил Пущин, его „друг четырнадцатого декабря", разжалованный в солдаты, командовал взводом пионеров и отличился еще при взятии Эривани. <…> Грибоедов рекомендовал его Паскевичу, а Паскевич, в начале кампании не уверенный в успехе, дорожил людьми» (В-М., 114–115).
36 Непосредственно перед этим: «Вильгельм сшил себе темно-оливковую шинель <…> приодел Семена и стал доверчивее относиться к жизни: можно было еще жить на свете, пока были такие честные люди, как этот забавный старик, старец Петр Васильевич». «Можно было еще жить на свете» перекликается с рассматриваемым здесь лейтмотивом ( проживем) и его вариацией в разговоре с Семеном.
37 Ср., например, у Пушкина: «Один жалкий эпизод французской революции – гадкая фарса в огромной драме» («Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений» [Пушкин, 7,142]). Разумеется, наиболее известный контекст этого слова в женском роде – это лермонтовское «Из альбома С.Н. Карамзиной» («Любил и я в былые годы…»): «Люблю я парадоксы ваши, / И ха-ха-ха, и хи-хи-хи, / С<мирновой> штучку, фарсу Саши / И Ишки М<ятлева> стихи» ( Лермонтов М.Ю. Соч.: В 6 т. М.; Л., 1954–1957. Т. 2.1954. С. 188). Имя Саша/Сашка у Лермонтова, конечно, провоцирует ассоциацию с Одоевским, непосредственно участвующим в цитированной сцене в К. (и названным – единственным – по имени, а не по фамилии в числе авторов «фарсы»: «Саша, Пущин и Дельвиг»), хотя в самом стихотворении «Из альбома С.Н. Карамзиной» оно относится к А.Н. Карамзину. Сходным образом (одно имя в соседстве с двумя фамилиями) в одной из последних главок К. назван по имени Пушкин: «Вильгельм спросил спокойно: – Поклон передать? – Кому? – удивился Пущин <…> Рылееву, Дельвигу, Саше» (К., 331), а в сцене смерти Вильгельма (глава VII) появляются Грибоедов (которого Вильгельм называет «Александром» [К., 332]), и Пушкин, и к обоим (Александрам) Вильгельм, как уже отмечалось, обращается «брат»; ср. выше примеч. 30, ср., конечно, и тост Греча в В-М.: «Греч встал. – Александр Сергеевич, – сказал он Грибоедову, – и Александр Сергеевич, – сказал он Пушкину…» (В-М., 127–128). Таким образом, в последних главках К. появляются два «перечня», Пушкин входит в оба, но первый составляют друзья, общие с Пущиным, и прежде всего, декабристы, а второй – поэты, друзья самого Кюхельбекера (из имен, названных в его стихах, здесь выпущен Дельвиг). О теме загробного соседства поэтов, восходящей, видимо, к Горацию (Оды II, 13), см. в другой работе автора. Если учесть, что Пушкин назвал Кюхельберкера «братом» в «19 октября» (1825), то подтекстами этого эпизода в К., видимо, являются стихи Кюхельбекера к лицейской годовщине: «19 октября 1836 года» («Пушкин, Пушкин! это ты! <…> О брат мой! много с той поры прошло, / Твой день прояснел, мой покрылся тьмой; / Я стал знаком с торкватовой судьбой» [Кюхельбекер В.К. Лирика и поэмы… Т. 1. С. 175]). Далее в тыняновском издании Кюхельбекера почти сразу за этим стихотворением идут подряд «Тени Пушкина» (с. 176–177), «Послание к брату» («Минули же и годы заточенья», с. 177–178) и «19 октября» [1837 года] («Блажен, кто пал как юноша Ахилл», с. 178–179): «Последний пал родимый мне поэт… / И вот опять Лицея день священный; / Но уж и Пушкина меж вами нет. <…> Он ныне с нашим Дельвигом пирует, / Он ныне с Грибоедовым моим: / По ним, по ним душа моя тоскует; / Я жадно руки простираю к ним. // Пора и мне…»; ср. в К.: «…видишь. Пора. Я собираюсь» (К., 334). В романе (а может быть, и в стихах) это, вероятно, ответ на слова, идущие в «19 октября» непосредственно после обращения к Вильгельму «мой брат родной»: «Пора, пора! душевных нашим мук / Не стоит мир <…>. Я жду тебя, мой запоздалый друг <…>. Пора и мне» (Пушкин, 2, 246–247), ср. более отдаленно: «Была пора: наш праздник молодой <…>.Всемупора» («19 октября», 1836 [Пушкин, 3,341]).
