Пайпс - Русская революция. Россия под большевиками. 1918-1924
* Впервые опубликованные в «Социалистическом вестнике» (1923. № 23— 24/67—70. 17 дек.), эти записки по причинам, указанным ниже, не обнародовались в Советском Союзе вплоть до XX Съезда КПСС (1956) (Полн, собр. соч. Т. 45. С. 356—362). Опубликованный за два года до того, в 1954 году, перевод был сделан автором этой книги на основе копии, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарварде.
Дзержинский возвратился из второй поездки в Грузию в конце января 1923 г.. На требование Ленина познакомить его с привезенными материалами Дзержинский уклончиво ответил, что передал их Сталину. В течение двух дней Сталина нигде не удавалось разыскать; когда его наконец нашли, он заявил Фотиевой, что может выполнить просьбу Ленина только после одобрения Политбюро, и поинтересовался, не сообщала ли она «Владимиру Ильичу чего-нибудь лишнего, откуда он в курсе текущих дел?». Тут Фотиевой не пришлось краснеть, поскольку она сообщала Сталину все. Впоследствии Ленин высказал ей в лицо, что подозревает ее в измене180. Ленин был абсолютно прав. По архивным материалам было установлено, что Фотиева, пренебрегая распоряжением Ленина об «абсолютной» и «категорической» секретности диктовок, аккуратно сообщала их содержание Сталину и некоторым другим членам Политбюро*.
* Волкогонов Д. Триумф и трагедия. Т. 1. Ч. 1. С. 153. В благодарность за верную службу Сталин пощадил Фотиеву в 30-е годы в период чисток. Она пережила Сталина и скончалась в 1975 году.
1 февраля Политбюро наконец уступило требованиям Ленина и вручило его секретарям материалы, собранные Дзержинским во время второй поездки. Ленин был не в состоянии сам читать и передал документы сотрудникам своего секретариата с точным указанием, на информацию какого рода им следует обратить внимание и доложить ему, как только закончат работу. Собираясь выступить на XII съезде против Сталина, Дзержинского и Орджоникидзе, Ленин пристально следил за работой своих сотрудников: по свидетельству Фотиевой, в феврале 1923 г. грузинский вопрос занимал его больше всего181. Отчет секретариата был представлен Ленину 3 марта. Ознакомившись с ним, Ленин тотчас принял сторону грузинской оппозиции. 5 марта он послал Троцкому записку по национальному вопросу с просьбой взять на себя защиту грузинских коммунистов перед ЦК. «Дело это сейчас находится под "преследованием" Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив»182.
В тот же самый день, 5 марта, после того как Ленин расспросил Крупскую о подробностях телефонного разговора, который ему довелось слышать, она рассказала ему о случае, имевшем место в декабре прошлого года183. Ленин немедленно продиктовал следующую записку:
«Уважаемый т. Сталин!
Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения»*.
* Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 329—330. Ленин не употреблял в обращении к своим товарищам эпитет «уважаемый», и это в данном случае означает, что он перестал считать Сталина своим соратником. Как мы видим, Ленин не предполагал «разрывать все личные и товарищеские отношения» со Сталиным (как утверждал впоследствии Троцкий (напр.: Портреты. С. 42)), если только он не принесет извинений — Сталин извинения принес.
Крупская тщетно пыталась остановить Ленина от этого шага, убедить не посылать письма — оно было персонально вручено Сталину Володичевой 7 марта, а копии отданы Каменеву и Зиновьеву184.
Сталин спокойно прочел его и написал ответ (впервые опубликованный в 1989 году), который можно лишь с большой натяжкой считать извинением. Утверждая, что он не хотел наносить оскорблений, а просто напоминал Крупской о ее ответственности за здоровье Ленина, он заключает: «Если Вы считаете, что для сохранения "отношений" я должен "взять назад" сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя "вина" и чего, собственно, от меня хотят»*.
* Известия ЦК КПСС. 1989. № 12. С. 199. По словам Марии Ульяновой, здоровье Ленина ухудшалось столь стремительно, что он уже не мог прочесть «извинений» Сталина (там же).
На следующий день Ленин продиктовал еще одну записку — ставшую последней в его жизни, — адресованную лидерам грузинской оппозиции (копии Троцкому и Каменеву), где сообщал, что следит за их делом «всей душой», «возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского» и готовит выступление по этому вопросу185.
Перед Сталиным встала реальная угроза политической смерти. Если учесть, что Ленин заговорил о разрыве, а Троцкий выступал в роли обвинителя, шансы Сталина сохраниться на посту Генерального секретаря были равны почти нулю. Все, однако, было не так плохо: врачи, наблюдавшие Ленина, с которыми генсек находился в постоянном контакте, сообщали, что состояние их пациента ухудшается с каждым днем. Поэтому Сталин решил тянуть время. 9 марта в «Правде» появилось краткое, без всяких объяснений сообщение о том, что очередной съезд партии, намеченный на середину марта, переносится на 15 апреля186.
Эта уловка оправдала себя. Три дня спустя (10 марта) Ленин перенес сильнейший удар, в результате которого он лишился дара речи — до самой смерти, наступившей 10 месяцев спустя, он мог произносить только такие односложные слова, как «вот-вот» и «съезд-съезд»187. Врачи — а их насчитывалось 40, включая нескольких специалистов из Германии, — пришли к заключению, что он уже не оправится и не сможет играть активную роль в политике. В мае его переселили в Горки, где в погожие дни он мог сидеть в инвалидном кресле в парке. По сути он стал живым трупом, ведь если он был еще способен понимать смысл сказанного и даже читать, то изъясняться уже не мог. В августе Крупская попробовала научить его писать левой рукой, но результат был плачевный, и от этих попыток пришлось отказаться188.
В этот последний период своей жизни Ленин, похоже, испытал острейшее разочарование. Проявляя несвойственное ему тщеславие, он искал похвал, ждал, чтобы его убеждали что, каковы бы ни были результаты, он творец истории. Никогда не интересовавшийся мнением окружающих о себе Ленин в 1923 и в начале 1924 года возжаждал панегириков. С видимым удовольствием он ознакомился со статьей Троцкого, в которой тот сравнил его с Марксом, принимал уверения Горького, что без него русская революция не могла бы победить, и похвалы таких его зарубежных поклонников, как Анри Жильбо и Артур Рис Уильяме189.
* * *
Если Ленин вышел из игры, то Троцкого, который действовал, так сказать, по его мандату и мог дискредитировать Сталина за методы решения грузинского вопроса, еще предстояло нейтрализовать. Эта задача оказалась неожиданно легкой, ибо Троцкий уклонился от ответственности, которую Ленин возлагал на него. Вместо того чтобы выполнять поручение вождя, он оставил грузин на произвол судьбы: когда секретарь прочел ему по телефону записку Ленина от 5 марта, Троцкий прямо отказался выступать в защиту грузин на Пленуме под предлогом плохого самочувствия: он объявил, что почти парализован. Однако, добавил он, если раньше у него и были сомнения, теперь он полностью на стороне грузинской оппозиции190. Но при этом поддержал Сталина в вопросе о переносе сроков проведения XII съезда191. Накануне съезда он уверял Каменева, что будет выступать за новое назначение Сталина на пост Генерального секретаря и против исключения Дзержинского и Орджоникидзе192. Он отклонил предложение Сталина, сделанное тем в попытке приручить его, зачитать на съезде отчет Центрального Комитета, что традиционно делал Ленин. Он заявил, что Сталин, как Генеральный секретарь, сделает это лучше. Тот скромно отказался, и этой чести удостоился Зиновьев, напролом рвавшийся к пустующему трону, уверенный, что легко сможет его занять193.
Поведение Троцкого в этот критический момент для его и Сталина карьеры ввело в заблуждение и современников и историков. Сам он тоже никакого удовлетворительного объяснения не дал. Предлагались различные толкования: он недооценил Сталина или, напротив, считал его слишком прочно стоящим на ногах, чтобы вступать с ним в единоборство, либо не хотел затевать свару, дабы не вносить раскол в партию194. Некоторые из его приверженцев полагали, что он считал всякую такую интригу ниже своего достоинства, «не умея вести какую бы то ни было политическую игру»195. Его биограф Исаак Дойчер приписывает «пассивность» его «великодушному» и «героическому характеру», в чем ему «почти нет равных в истории»196.
