Василий Ключевский - Краткий курс по русской истории
В житии Филиппа Ирапскаго, составленном в конце XVII в., есть известие, что святой разсказал свою жизнь каменскому старцу Герману, долго жившему с ним на Ирапе, и Герман, похоронив Филиппа, записал слышанное от него себе на память. Находим список другой биографии, к которой редакция XVII в. относится как сокращенная переделка и автором которой назван Герман. По слогу и некоторым местам этой биографии можно заметить подновление и вставки, сделанныя позднейшей рукой; но безыскусственность разсказа, в котором Герман выражается о себе в первом лице, и обилие мелких подробностей заставляют думать, что основа этой любопытной биографии принадлежит перу Германа, писавшаго вскоре по смерти Филиппа, в конце первой половины XVI в.
Житие кн. Иоасафа Каменскаго относят к первой половине XVI в. Оно могло появиться не раньше 1547 г., приложенныя к жизнеописанию предисловие и похвальное слово буквально выписаны из Василиевой биографии Евфросина. Поэтому трудно извлечь из этого жития что-нибудь определенное об авторе. По его словам, прежде жития он написал канон святому, тропарь и кондак. Эта скудная фактами, хотя многословная биография почти ничего не прибавляет новаго к известиям Паисия Ярославова о князе, и сам биограф дает понять, что не мог найти других источников. Посмертныя чудеса внушают подозрение: по крайней мере, одно из них, исцеление кн. Романа, племянника кн. Иосифа Дорогобужскаго, выписано из жития кн. Феодора Ярославскаго.
Составитель жития Авраамия Чухломскаго, называя себя иноком Протасием, говорит, что он прожил 3 г., «содержа жезло паствы», в Успенском монастыре около Галича, первом из 4 монастырей, основанных Авраамием; в другом месте он прибавляет, что был и в Покровской обители около Чухломы, где похоронен Авраамий, и видел чудеса от гроба его. Сохранилась грамота Покровскаго Чухломскаго монастыря, подтвержденная царем в 1551 г. при игумене этой обители Протасие. Этим определяется приблизительно время составления жития. На изложении последняго заметно влияние жития Павла Обнорскаго: это оправдывает предположение, что биограф Авраамия — тот игумен Павлова монастыря Протасий, при котором в 1546 г. найден в земле гроб обнорскаго пустынника и который потом перешел в Авраамиев монастырь; в таком случае он же еще до игуменства в Павловом монастыре составил записки о Сергие Нуромском, послужившия потом Ионе материалом для биографии Сергия и теперь, по-видимому, исчезнувшия. В житии Авраамия Протасий пишет, что, видя чудеса от мощей святаго, он спросил старцев той обители, есть ли какия записки о жизни святаго, и иноки принесли ему «мало нечто написано о житии преп. Авраамия, ветхо и издранно, аз же едва прочтох и известно уверихся о житии преподобнаго». Эти записки, очевидно, и сберегли для Протасия в продолжение почти 200 лет любопытные подробности его разсказа.
Житие устюжскаго юродиваго Прокопия, плохо написанное, составлено из отдельных эпизодических разсказов, имеющих очень мало литературной связи и разделенных хронологическими противоречиями. Это ряд легенд, сложившихся из различных местных воспоминаний независимо одна от другой и не подвергнутых в житии искусной обработке. В послесловии к житию, написанном по предисловию Епифания в биографии Сергия, читаем: «Аз окаянный написах о жизни и чудесех его втайне и предах сиа Божиим церквам, дабы имех у себе и церковнии повестницы за много лет, свитцы писанные приготованы быша про такова свята мужа». Разсказ об огненной туче в житии есть неловкая переделка повести, отдельно встречающейся в сборниках XVI в. Разсказ о страдании Прокопия во время мороза, по словам биографа, написан со слов юродиваго отцем Стефана Пермскаго Савелием; но изложение его в житии есть переделка эпизода из жития Андрея Цареградскаго. По-видимому, предания о Прокопие и его чудеса начали записывать уже во второй половине XV в., когда в Устюге построили церковь во имя блаженнаго (1471) и начали местно праздновать его память: в одном из чудес, приложенных к житию, больному окольничему великаго князя Ивана III послали из Устюга вместе с образом Прокопия стихиры и канон ему. В житие внесена повесть о построении церкви Прокопия в Борисоглебской Сольвычегодской обители в 1548 г. и о чудесах от его образа, там находившагося. Упомянув об этих чудесах, автор жития другаго устюжскаго юродиваго, Иоанна, замечает о Прокопие: «Его же чудеса и прощение в писании его сказа, а о сем же Св. Иване начнем паки писати». По-видимому, эта неясная заметка дает основание считать оба жития произведением одного автора: по крайней мере, оба отличаются одинаковыми приемами и одинаковым неумением писать. Житие Иоанна составлено по источникам более надежным. Биограф говорит, что писал его, живя в Борисоглебском Сольвычегодском монастыре у отца своего игумена Дионисия, по распоряжению котораго построена была упомянутая церковь Прокопия и который до вступления в иночество был священником при Устюжском соборе, лично знал Иоанна и присутстовал при его погребении. Этот Дионисий сообщил сыну сведения о блаженном и благословил его написать его житие в 1554 г.
Личность упомянутаго выше биографа Иоасафа среди скудных известий остается в тумане. Житие епископа Никиты он написал, по-видимому, вскоре по обретении мощей его в 1558 г. В житии Стефана Махрищскаго он замечает, что уже писал о явлении мощей и чудесах учеников этого святаго Григория и Кассиана Авнежских, а сказание о последних могло быть написано не раньше 1560 г. Житие Никиты было первым по времени из этих трех произведений, но и житие Стефана, по крайней мере, начато не позже 1563 г., ибо автор принялся за него по поручению митрополита Макария. Утверждают, что этот биограф — тот Иоасаф, который с 1560 г. стал пермским епископом; но ни в одном труде он не делает намека на свой епископский сан; напротив, в сказании об авнежских чудотворцах, как и в других сочинениях, называя себя смиренным иеромонахом, игуменом Данилова монастыря, он говорит о себе в первом лице, а о пермском епископе Иоасафе, приезжавшем в 1560 г. в Авнежский монастырь, выражается в третьем и разсказывает, что два чуда в сказании изложены на основании донесения этого епископа. Наконец, есть грамота 1566 г., под которой вместе с епископом Иоасафом подписался и «чернец Иоасаф, бывший игумен даниловский». Но трудно решить, каким Даниловым монастырем правил автор, Переяславским или Московским. Главным источником сказания об авнежских чудотворцах служили разсказы Махрищскаго игумена Варлаама, который по поручению митрополита в 1560 г. на месте собирал сведения о чудесах и по донесению котораго собор, установив празднование Григорию и Кассиану, распорядился составить сказание о них. Автор замечает в предисловии, что сказанием своим хотел спасти посмертныя чудеса Григория и Кассиана от забвения, постигшаго их жизнь. Некоторыя известия о последней он записал потом в биографии их учителя Стефана. Но и в повести о чудесах, предшествовавших открытию мощей и возобновлению Авнежскаго монастыря, он сообщает подробности, делающия ее памятником первостепенной важности для истории заселения северо-восточной русской окраины. Сообщаемыя Иоасафом известия о происхождении биографии Стефана не лишены интереса по отношению к литературной истории жития. Спустя почти полтораста лет по смерти Стефана, сетуя о пренебрежении, с каким относились в монастыре к памяти основателя, игумен Варлаам отыскал в кладовой краткия записки прадеда своего Серапиона, лично знавшаго Стефана, вспомнил разсказы, слышанные от него еще в детстве, и сам задумал описать чудеса святаго, виденныя им или сообщенныя другими. С писанием своим он явился к царю и митрополиту, которые и поручили Иоасафу составить новую, правильную биографию. Зная очень мало о жизни святаго, Иоасаф поехал в Махрищский монастырь, чтобы разспросить там игумена и братию. Те показали ему Серапионовы свитки на хартиях, которыя он и воспроизвел в своем обильном любопытными подробностями труде. Легко заметить также, что Иоасаф пользовался сведениями из житий Сергия Радонежскаго и Кирилла Белозерскаго, современников и друзей Стефана.
В описываемое время, по всей вероятности, появились в Ростове позднейшия редакции житий его первых просветителей Леонтия и Авраамия и новое житие Исидора, ростовскаго юродиваго XV в. Церковь чтила его память уже в начале XVI в., и житие его занесено в минеи Макария. Несмотря, однако, на сравнительно недалекое разстояние биографа от времени жизни блаженнаго, содержание этого жития очень смутно и почерпнуто преимущественно из легендарных источников. Здесь повторилась связь ростовских преданий с новгородскими, уже замеченная нами в перенесении легенды о борьбе архиеп. Иоанна с бесом на Авраамия Ростовскаго. Чудо исчезновения напитков на пиру у ростовскаго князя есть вариант легенды о более раннем юродивом Николе Кочанове Новгородском, а разсказ о спасении ростовскаго купца Исидором на море основан на легендарных мотивах, плохо прикрытых книжной редакцией и одинаковых с известной новгородской былиной, приуроченной к лицу новгородца XII в. Содка Сытинича. Несравненно важнее повесть о Борисоглебском монастыре (в 15 верстах от Ростова), с избытком восполняющая отсутствие жития основателей его Феодора и Павла. Она написана в самом монастыре в начале второй половины XVI в., как видно по указаниям автора и по времени одного ея списка. Разсказ в ней очень прост и сух, без великих реторических украшений; но передает события с такою полнотой и ясностью, какая редко встречается в житиях и которой не имеет даже сказание Паисия Ярославова.
