Борис Синюков - Логическая история цивилизации на Земле. Дополнительные доказательства моей теории (Часть 1)
Далее Гончаров, отвергая Кемпфера насчет Вавилона, тем не менее подтверждает его хотя бы «от Китая»: «Сравните японское воспитание с китайским: оно одинаково. Одна и та же привилегированная, древняя религия Синто, или поклонение небесным духам, как и в Китае, далее буддизм. Но и тут и там господствует более нравственно — философский, нежели религиозный дух, и совершенное равнодушие и того и другого народа к религии. Затем одинакое трудолюбие и способность к ремеслам, любовь к земледелию, к торговле, одинакие вкусы, один и тот же род пищи, одежда — словом, во всем найдете подобие, в иных случаях до того, что удивляешься, как можно допустить мнение о разновидности этих народов.
И те и другие подозрительны, недоверчивы; спасаются от опасности системой замкнутости, как за каменной стеной; у обоих одна и та же цивилизация, под влиянием которой оба народа, как два брата в семье, росли, развивались, созревали и состарились. Если бы эта цивилизация была заимствована японцами от китайцев, только по соседству, как от чужого племени, то отчего же манчжуры, и другие народы кругом, остаются до сих пор чуждыми этой цивилизации, хотя они еще ближе к Китаю, чем Япония?
Нет, пусть японцы хоть сейчас посадят меня в клетку, а я, с упрямством Галилея, буду утверждать, что они — отрезанные ломти китайской семьи, ее дети, ушедшие на острова и, по географическому своему положению, запершиеся там до нашего прихода. И самые острова эти, если верить геологам, должны составлять часть, оторвавшуюся некогда от материка…
Вам, может быть, покажется странно, что я вхожу в подробности о деле, которое, в глазах многих, привыкших считать безусловно Китай и Японию за одно, не подлежит сомнению. Вы, конечно, того же мнения, как и эти многие, как и я, как и все вероятно, словом — весь свет. Только японцы оскорбляются, когда иностранцы, по невежеству и варварству, как говорят они, смешивают их с китайцами» (конец цитаты).
Гончаров, мне кажется, опомнился, что выше наговорил лишнего, пытаясь противостоять Кемпферу. И когда Кемпфер был повержен и забыт, возвращается на круги своя, стараясь посадить самого себя в японскую клетку противоречием самому себе о том, что поработившее племя до сих пор остается неслитым с порабощенным, а представляет как китайцев, так и японцев за — единое целое. Но я не стану в этой причине разбираться. Отметил, и довольно.
Разве что воспользоваться «японской» клеткой, упомянутой Гончаровым. Я же говорил, что курочка по зернышку клюет и сыта бывает. Клетка — то эта вовсе и не японское изобретение, а — еврейское. Вспомните хотя бы, как нынешние израильтяне возили по всей своей обретенной ни за грош «стране», кажется Эйхмана — гитлеровского преступника и живейшего участника Холокоста, выловленного где — то в Южной Америке. Его же тоже в клетке возили, а клетка, в свою очередь, — незаменимая штука для вечных «переселенцев» (hiber,от которого — еврей) по правилу: все свое ношу (вожу) с собою. И не только ведь японцы эту клетку переняли. Например, по хазарскому уже обычаю, и Стеньку Разина, и Емельку Пугачава — тоже в клетке возили. Можно и в других странах примеров набрать, каковым, искони оседлым, клетки эти передвижные ни к чему. Ведь и у нас преступников в Сибирь не в клетках возили, а гоняли пешком по Владимирскому тракту, навесив на ногу полбревна. И спустя время клетки понравились бродячим циркачам, «работающим» с животными.
Следующее замечание Гончарова мне понадобилось, чтобы показать «преемственность» и российской власти. «…самоуверенности многих, которые совершенно довольны свой жизнью и ни о чем больше не думают. Нет оживленного взгляда, смелого выражения, живого любопытства, бойкости — всего, чем так сознательно владеет европеец». Несомненно, Гончаров считает себя «европейцем», глядящим свысока. Он ведь из индоевропейской семьи, в каковую у наших антропологов даже эстонцы не попали. Не говоря уже о финнах и уграх, каковыми мы по сути являемся. Сталинских лагерей он, конечно, не дождался, где с человеком навек делали штуку, описываемую «нет оживленного взгляда, смелого выражения, живого любопытства, бойкости». И колхозов не дождался, где у советских людей было то же самое. Но уж крепостных — то людей Гончаров, родившийся в 1812 году, несомненно, видел. И его «Обломов» не даст соврать. А для вас, уже нынешних, приведу еще раз первую часть цитаты: «самоуверенность многих, которые совершенно довольны свой жизнью и ни о чем больше не думают». Это же совершенно то же самое, что вы, как бы думая, идете на избирательный пункт. Это же у вас даже сегодня в крови, как и у японцев позапрошлого века.
И тому подтверждение издалека дней, притом из самой Японии: «Японцы так хорошо устроили у себя внутреннее управление, что совет ничего не может сделать без сиогуна, сиогун — без совета, и оба вместе — без удельных князей. И так система их держится и будет держаться на своих искусственных основаниях до тех пор, пока не помогут им ниспровергнуть ее… американцы, или хоть… мы!»
Особенно меня пленило «хоть… мы». Я это не только потому говорю, что американцы действительно «помогли им ниспровергнуть», но и потому, что мы с прошлыми японцами как два сапога — пара. И Гончаров этого не мог не знать. Он ведь очень наблюдательный человек и именно поэтому я его цитирую. Вы же и без меня сопоставите в этой фразе нынешнюю нашу действительность с прошлой их действительностью. Особенно, если я продолжу цитировать Гончарова, например, вот это.
«…требуют, а сами глазами умоляют не отказать, чтоб им не досталось свыше. Им поставится всякая наша вина в вину. Узнав, что завтра наше судно идет в море, они бегут к губернатору и торопятся привезти разрешение. <…> Пустить или не пустить — легко сказать! Пустить — когда им было так тихо, покойно, хорошо — и спать и есть. Не пустить… а как гости сами пойдут, да так, что губернатор не успеет прислать и позволения? С кем посоветоваться? у кого спросить? Губернатор не смеет решить. Он пошлет спросить в верховный совет, совет доложит сиогуну, сиогун — микадо. Этот прямой и непосредственный родственник неба, брат, сын или племянник луны, мог бы, кажется, решить, но он сидит с своими двенадцатью супругами и несколькими стами их помощниц, сочиняет стихи, играет на лютне и кушает каждый день на новой посуде».
Или непохоже?
Перейду, пожалуй, к зарисовкам Гончарова «их», «толпою стоящих у трона» по выражению Лермонтова, например, в гостях у нагасакского губернатора: «…никто из них не видал других людей, кроме подобных себе. Между тем все они уставили глаза в стену или в пол, и, кажется, побились об заклад о том, кто сделает лицо глупее. <…> Казаться при старшем как можно глупее». Разве это не напоминает, например, Клебанова, когда он повествовал нам с экрана ТВ о лодке «Курск»? И в сотнях других таких же случаях. Или вот так: «Сидя на полу, как же можно иначе поклониться почтительно, как не до земли?» Это, правда, не о нынешних наших днях, но о временах самого Гончарова — точно. «Земные поклоны» у нас называлось.
Перехожу вновь к народу вместе с Гончаровым (декабрь): «А простой народ ходит, когда солнце греет, совсем нагой, а в холод накидывает на плечи какую — то тряпицу. Жалко было смотреть на бедняков, как они, с обнаженной грудью, плечами и ногами, тряслись, посинелые от холода, ожидая часа по три на своих лодках, пока баниосы сидели в каюте» (у русского адмирала в гостях).
Оно, конечно, жалко простой народ японский, и баниосы вызывают презрение. Собственно как и в обличительном романе этого же автора из нашей русской жизни. Только Гончаров ведь прекрасно знает, что и лапти русские наши баниосы видят у себя только на столе, в виде пепельницы крестьянского стиля, ни разу не надев на ноги лапти настоящие, спасаясь от холода русской зимы. А голому русскому человеку и пяти минут на морозе не выдержать. Не то, что три часа. Выдерживал бы — заставили бы так же ходить как японцев. Вот ведь в чем штука. И все это вместе я называл восточным синкретизмом в упомянутой выше своей книге.
Что — то я застрял вместе с Гончаровым на «мелочах», пора переходить к глобальным проблемам. Вот: «…только внешние чрезвычайные обстоятельства, как я сказал прежде, могут потрясти их систему, хотя народ сам по себе и способен к реформам». Под внешними чрезвычайными обстоятельствами Гончаров начинает расшифровывать необходимость «…американцев, или хоть… нас», и это правильно, так как от любых внутренних катаклизмов типа великой смуты, семибоярщины, раскола, октябрьской революции и «революции» 1991–1993 годов наша людоедская, как и японская, власть только крепнет. Тут все ясно. Неясно, как такой способный к реформам народ хоть у нас, хоть у японцев, все не осмеливается их начать. Так что ни при Гончарове, ни сейчас русский народ фактически не способен к реформам без внешнего воздействия. И никакое «сам по себе» ему не поможет. И я это специально исторически подтверждаю, попутно поймав Гончарова на противоречии.
