Ложь и правда о советской экономике - Спицын Евгений Юрьевич
Как позднее писал первый и он же последний премьер-министр СССР В. С. Павлов, такие антиподы, как «антитоварник» Н. А. Цаголов и «товарник» Я. А. Кронрод, «крупнейшие авторитеты своих школ, оба считали СОФЭ… «лысенковским чудом» и утверждали, что эта теория может привести страну к социально-экономическим катаклизмам» [1151]. А другой не менее известный автор и участник тех событий, профессор Г. Х. Попов, защитивший в 1970 году докторскую диссертацию «Методологические проблемы теории управления социалистическим общественным производством», вообще утверждал, что, будучи уже тогда сторонником иных (прорыночных) взглядов на проблемы управления, «считал системы СОФЭ и АСУ главными опасностями, чем-то вроде "электронного фашизма"» [1152].
Точка в этой бурной дискуссии была поставлена в сентябре 1970 года, когда Н. К. Байбаков, поставив в известность секретаря ЦК П. Н. Демичева, «дал поручение провести широкое научное обсуждение по СОФЭ с участием всех заинтересованных сторон и по его итогам провести расширенное заседание Госплана СССР». К подготовке «круглого стола по СОФЭ» были привлечены А. В. Бачурин, Н. П. Лебединский, Е. И. Капустин, Л. И. Абалкин и ряд других видных экономистов, которые очень убедительно разоблачили аферу с СОФЭ и доказали всю ее несостоятельность.
Например, тот же Н. П. Лебединский, который уже через год возглавит Главный вычислительный центр Госплана СССР, откровенно заявил, что «в экономической литературе, особенно за последние годы, появились ряд концепций, а также моделей, которые не могут быть использованы в практике социалистического планирования». Прежде всего, к ним относится так называемая система СОФЭ, но «СОФЭ и АСПР — понятия несовместимые», поскольку «они базируются на разных научных принципах и практически исключают друг друга» [1153].
Между тем следует напомнить, что сама Автоматизированная система плановых расчетов, или АСПР, о которой писал Н. П. Лебединский, стала создаваться еще в начале 1968 года во исполнение очередного Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 1180/420 «О дальнейшем развитии разработки и производства средств вычислительной техники», которое вышло 30 декабря 1967 года. Саму эту систему, в основу которой была положена уже принципиально новая экономико-математическая модель межотраслевого баланса, удостоенная тогда же Государственной премии СССР, разработали сотрудники ГВЦ и Научно-исследовательского экономического института Госплана СССР во главе с академиком Анатолием Николаевичем Ефимовым [1154]. Причем в рамках АСПР не только разрабатывались многочисленные и разнообразные модели межотраслевого баланса всей союзной экономики, но и создавались укрупненные статические и динамические модели, натурально-стоимостные и межрегиональные межотраслевые балансы и модели, а также велись работы, связанные с экономическим прогнозированием. Поначалу руководство страны и самого Госплана довольно прохладно отнеслось к попыткам возрождения идей В. А. Базарова, В. Г. Громана и Г. А. Фельдмана, рожденных еще в бурных экономических дискуссиях 1920-х годов. Но вскоре идеи прогнозирования, упорно проводимые как самим А. Н. Ефимовым, так и рядом его сотрудников (А. И. Анчишкиным, Ю. А. Беликом и Э. Б. Ершовым), нашли понимание у самого А. Н. Косыгина, что, естественно, придало нужный импульс активизации работы в этом направлении [1155].
Тем временем в Москве стало известно, что американцы на 1969 год запланировали пуск информационной сети «АРПАНЕТ», эскизный проект которой был создан еще три года назад. Как уверяет В. М. Глушков, на самом верху сильно обеспокоились этим обстоятельством и приняли решение создать во главе с председателем ГКНТ СССР академиком В. А. Кириллиным очередную рабочую комиссию «с участием министра финансов, министра приборостроения и ряда других», которая должна была подготовить проект решения по созданию ОГАС» [1156]. В ходе работы этой комиссии «возникла идея создания отдельного Государственного комитета по совершенствованию управления», однако она сразу вызвала резко негативную реакцию министра финансов В. Ф. Гарбузова, который заявил А. Н. Косыгину, что «Госкомупр станет организацией, с помощью которой ЦК КПСС будет контролировать, правильно ли Косыгин и Совет Министров в целом управляют экономикой». Тем не менее этот проект был все же внесен на заседание Политбюро, которое состоялось 30 сентября 1970 года. Но поскольку в это время Л. И. Брежнев находился в Баку на праздновании 50-летия Азербайджана, а А. Н. Косыгин — на похоронах египетского президента Г. А. Насера, заседание Политбюро ЦК вел М. А. Суслов, и в результате было принято решение «вместо самостоятельного Госкомупра СССР создать Главное Управление по вычислительной технике при ГКНТ, а вместо «научного центра» — ВНИИ ПОУ» [1157].
Между тем, как утверждают многие адепты либерализма, именно тогда началось постепенное «скручивание» косыгинской реформы. Более того, ряд авторов (Р. А. Медведев, Р. Г. Пихоя, С. Шаттенберг [1158]) всячески уверяют, что фактический отказ от ее проведения был зафиксирован уже в конце 1969 года. Правда, авторы этой версии путаются в показаниях. Одни говорят, что это произошло в ноябре на Всесоюзном совещании секретарей обкомов (крайкомов) и глав региональных исполкомов, где генсек обрушился с гневной критикой за «гигантские объемы незапланированного строительства» на местах. А другие утверждают, что это произошло в декабре на очередном Пленуме ЦК [1159], где в Постановлении по докладу Л. И. Брежнева опять был сделан особый акцент на привычные командно-административные рычаги управления и прямо заявлено «о необходимости усиления борьбы со злостным нарушением государственной и трудовой дисциплины, максимального использования всех резервов производства, усиления режима экономии» и т.д. Однако, как верно заметил профессор А. В. Островский, «ничего подобного нет ни в опубликованном сообщении о декабрьском Пленуме ЦК, ни в архивных материалах этого Пленума», ни в выступлении самого Л. И. Брежнева, который «специально отмечал, что в 1969 году перевод предприятий на новую систему хозяйствования продолжался» [1160]. Более того, многочисленные оппоненты Р. Г. Пихои и Ко, в частности Р. М. Нуреев, Ю. В. Латов, О. В. Орусова и другие [1161], считают, что, во-первых, процесс «скручивания» реформы начался чуть позже, только в 1972–1973 годах, и, во-вторых, чисто формально косыгинскую реформу «никто не отменял, ее как бы разбирали по частям», например, путем увеличения числа утверждаемых плановых показателей, которые уже в 1972 году выросли на 13%. Кстати, именно тогда в плановые показатели всех предприятий вернулись две ключевые позиции сталинской экономической модели: задачи по снижению себестоимости продукции и материальных затрат на ее производство. Кроме того, к показателям валовой и товарной продукции прибавилась и реализуемая с учетом выполнения поставок по договорам «нормативно чистая продукция».
Совершенно очевидно и то, что объяснять причины «скручивания» косыгинской реформы только событиями Пражской весны, ставшими прямым следствием совершенно провальной экономической «реформы О. Черника — О. Шика», совершенно примитивно. Посему целый ряд авторов (Л. И. Абалкин, В. С. Павлов, В. В. Попов, Н. В. Цхададзе, Р. С. Аллен [1162]) совершенно верно говорят о том, что процессу свертывания «первой» косыгинской реформы способствовали и многие существенные недостатки, присущие ей самой, поскольку: 1) чисто формально эта реформа предоставляла государственным предприятиям достаточно широкое поле для маневра, однако все же не смогла создать рачительного хозяина на производстве, так как «парадигма прибыли» так и не смогла преодолеть отчуждение работника от средств производства; 2) ущербность реформы во многом определялась повальной абсолютизацией прибыли как главного и обобщающего экономического показателя, хотя все прекрасно понимали, что ее можно было получать как за счет оптимизации производства, так и путем искусственного повышения цен и выпуска менее качественной продукции; 3) подавляющее число предприятий были кровно заинтересованы в повышении «рублевого» вала произведенной продукции и увеличении ее себестоимости, что противоречило основам сталинской модели советской экономики; 4) при этом те же госпредприятия были абсолютно не заинтересованы в обновлении своих основных фондов и усовершенствовании технологии производства, поскольку при такой модернизации себестоимость продукции неизбежно снижалась бы, хотя сама норма прибыли определялась именно ее себестоимостью; 5) придав самостоятельность госпредприятиям, которые по-прежнему оставались в рамках конкретных министерств, а, по сути, монополий-корпораций, авторы реформы оторвали их от отраслевых КБ и НИИ, лишив последних производственной базы и доступа к материальным и финансовым ресурсам; 6) фонд заработной платы предприятий стал целиком зависеть не от реального объема произведенной товарной продукции, а от численности их работников, поэтому применение округленноуравнительного принципа планирования фонда зарплаты автоматически вело к тому, что сокращение их численности также автоматически уменьшало и фонд самой зарплаты; 7) сохранялся старый принцип определения расхода материальных ресурсов на ценовой эквивалент валовой продукции. В результате возникла патовая ситуация: чем выше были материальные затраты, тем было больше «законных» оснований для получения более высокой отпускной цены, что неизбежно приводило к расточительству производственных ресурсов и росту розничных цен; 8) активное стимулирование производства сверхплановой продукции порождало у руководства многих предприятий т. н. «производственный эгоизм», то есть неуемное желание сознательно занизить государственные планы, поскольку их перевыполнение сулило им гораздо больше выгод, чем работа по утвержденным хозяйственным планам; 9) ввиду подобной практики, которая была на руку не только предприятиям, но и их министерствам, в существующий хозяйственный механизм стал внедряться механизм инфляции и «плановой анархии»; 10) нарушение пропорции между ростом производительности труда и резким ростом заработной платы, которая заметно опережала первый показатель, привело к острому потребительскому кризису и обострению проблемы дефицита уже в 1969 году. Прибыли многих хозрасчетных предприятий, которые перестали изыматься в государственный бюджет, стали конвертироваться в наличные рубли и стремительно наполнять потребительский рынок, что, с одной стороны, создало острый дефицит самых ходовых товаров и услуг, а с другой стороны, привело к резкому увеличению личных счетов в сберегательных кассах страны. Достаточно сказать, что в 1965–1970 годах наличный оборот увеличился на 76%, или 9,6 млрд. руб., денежные доходы граждан страны выросли на 57%, а вклады в сберкассы увеличились почти в три раза — с 19 720 до 56600 млн. руб. [1163] Иными словами, одной из главных причин остановки реформы стал «разгон инфляции за счет завышения предприятиями цен и перекачки средств в фонд заработной платы». Вместе с тем, как указал профессор Р. А. Белоусов, к концу пятилетки 62% всей прибыли, полученной промышленными предприятиями за этот год, было перечислено в бюджет в виде «свободного остатка прибыли» (40%), платы за фонды (17%) и рентных (фиксированных) платежей (5%) [1164]. Причем, по мнению того же Р. А. Белоусова, который считается признанным знатоком экономики советского ВПК, связано это было главным образом с возникновением денежного дефицита, ставшего прямым следствием нового витка гонки вооружений.
