Евматий Макремволит - Повесть об Исминии и Исмине
Смертным благо - споры такие.164
Сострат оказывается победителем, увозит вестника на своей колеснице, отвозит домой и принимает его с великой щедростью, подобно тому как Сосфен (не было только Исмины) пышно принял меня, Исминия. Все это прожгло самую мою душу, и я жаждал выпить чашу забвения. Вестник снимает свое одеяние, ставится богато накрытый стол, и дева Родопа, дочь Сострата, разливает вино; хотя она и хороша, как всякая дева, но в сравнении с моей Исминой все равно, что обезьяна рядом с Афродитой. На столе разнообразные яства, какими и Сосфен угощал вестников.
Тут у меня вдруг дергаться стал правый глаз;165это для меня было хорошей приметой и благим предвестием. Также ли вкусно вино из Артикомида, как авликомидское, свидетели боги, не знаю, - у Сострата ведь в отличие от Сосфена не было такого виночерпия, как Исмина, и этим он уступал Сосфену, а мое вестничество было тем почетнее вестничества моего господина, чем менее оказалось счастливым.
После яств и щедрых роскошеств пира Родопа смешивает праздничный кратер.166Вестник и мой, по воле случая, хозяин, блистательно возлежа за столь богатым столом, пил, как мне кажется, с удовольствием, а я, некогда вестник, возлежавший за блистательной трапезой, с щедростью принятый Сосфеном, кому подавала вино Исмина, только взглянуть на которую счастье, несу рабскую сдужбу и всецело раб. Не окончись пиршество, я бы, пожалуй, не выдержал. Но вестник поднялся изо стола, удалился в свой покой и лег на такое же блистательное и мягкое ложе, какое некогда предназначал для меня Сосфен.
Дочь Сострата, как моя Исмина, пришла омыть вестнику ноги; за ней следовали три рабыни, помогая девушке в ее службе. Вот Родопа приступает к омовению, а я, вспомнив о том, как это было со мной, какие знаки приязни посылали уста и руки моей Исмины, из самых глубин своей души исторг громкий и печальный вздох, и глаза мои наполнились слезами.
Тут служанка, державшая пелену для вытирания ног, негромко застонала, точно подражая вторящему чужим голосам эху, как едва слышно застонала Исмина, когда моя нога коснулась ее ноги за столом у Сосфена. Я пристально посмотрел на девушку, и, клянусь Исминой, мне почудилось, что я вижу Исмину. Она еще пристальнее посмотрела на меня.
Когда дочь Сострата окончила омовение и, сопровождаемая служанками, ушла, вместе с ней ушла и та, кого я принял за Исмину. Всю ночь мной владели раздумья: "впрямь ли это была Исмина? - говорил я себе. Но ведь исторгнутая из этих моих рук, она была брошена в море на моих собственных злосчастных глазах рукой злодея кормчего. Может быть, Зевс яли Эрот спасли ее, и девушка теперь в Авликомиде? Неужели могли они даровать ей жизнь для злосчастия и рабства?". В мыслях я всю ее представлял себе, всю ночь провел в раздумьях и встал с постели - сон не коснулся даже моих ресниц.
Однако наступивший день прибавил к моим ночным терзаниям еще горшие: беды у меня сменяли одна другую. Снова я, Исминий, страдаю от рабской доли, снова несу рабскую службу, всецело раб и трижды раб: по воле Эрота - раб Исмины, раб дум, которые шли мне на ум оттого, что я увидел, и по воле случая раб вестника. Снова пышная трапеза, снова вестник возлежит рядом с Состратом, снова Родопа смешивает вино, снова память идет походом на мою душу, всю ее обкладывает осадой, ведет в Авликомид, увлекает к Исмине и рисует дни моего вестничества.
А за столом рабыня опять помогает своей госпоже, опять я гляжу на рабыню и опять мне кажется, что передо мной Исмина; рабыня еще пристальнее глядит на меня, и ее глаза наполняются слезами. Я, покинув свое место за столом, сел под раскидистый лавр (Сострат ведь устроил пиршество недалеко от сада), заплакал, глубоко вздохнул и "Смилуйся, Зевс, надо мной, - жалостно молвил, - положи предел моим долгим странствиям, утишь обрушивающуюся на меня страшную бурю. Вот снова демоны167смущают меня - лепят перед моим взором Исмину, любовно украшают, ставят передо мной, терзая равно мое зрение и суждение".
Так я сказал; тут ко мне подходит какая-то рабыня и говорит: "Это письмо тебе от девы Исмины, твоей возлюбленной, ныне такой же, как я, рабыни", и, вручив, бегом бежит прочь. Взяв письмо, я, дрожа, раскрыл его.
Написано было следующее: "Дева Исмина своему возлюбленному Исминию шлет привет. Исминий, сын Фемистия, знай, что твою Исмину дельфин спас из волн морских, а источник и лук Артемиды, девственной богини, сохранили для тебя девой. Не предавай забвению ни любовных радостей, испытанных в Авликомиде, моем отчем городе, ни тех, что вкусил в Еврикомиде, твоем городе, ни того, что из-за тебя я пожертвовала родиной, родителями, всеми накопленными в доме богатствами, не устрашилась моря и волн, из-за тебя вкусила горькой смерти, из-за тебя наконец, стала пленницей и ныне, как видишь, рабыней, но, вопреки всему, сохранила свою девственность. Теперь мне, такой же рабыне, как ты раб, предстоит разделить с тобой плавание в Дафниполь. Будь здоров. Блюди свои обещания и целомудренно оставайся и ты девственным".
Таково было содержание письма; веря, что письмо написано Исминой, я не допускал возможности таких происшествий, а желая верить в действительность происшествий, не допускал, что оно написано Исминой. Записка старалась уверить меня, что рабыня - Исмина и что это ее письмо; она ведь рисовала все, что с нами произошло. Однако невероятность случившегося с Исминой чуда не позволяла мне верить написанному. И вот дважды и трижды прочитав письмо и все его покрыв поцелуями, я покинул свое место под лавровым деревом и, вернувшись к столу, стал неотрывно смотреть на рабыню, выдававшую себя за Исмину, и с головы до пят оглядывать ее. Она же глядела на меня полными слез глазами. Так пиршество закончилось. Вестник, мой господин, в сопровождении нас, своих рабов, направился к себе. Исмина как рабыня Родопы последовала за ней - так мы расстались. И снова бесконечные раздумья стали раздирать мою душу, снова, раскрыв письмо, я, наподобие лаконского пса,168доискиваюсь его смысла и снова бегу по следу всего послания. Вестник и мой господин лег на богатое и мягко постланное ложе, вестник во всем, вплоть до того, как его устраивают на ночь, и отдал дань сну; я вместе со своими товарищами по рабству, как полагается рабам, растянулся на земле. Раздумья не давали мне уснуть, и ночь превратилась для меня в день из-за бессонного бодрствования.
На утро вестник с головы до пят облекся в свое одеяние и вестником с головы до пят отправился в святилище Артемиды. Я остался дома и, сев у ворот, раскрыл письмо, впился в него глазами и облил слезами.
Дочь Сострата Родопа в это время прогуливалась по саду (сад ведь был перед воротами, у которых я расположился) и, заметив, что я горько плачу, словно из сострадания "Что с тобой случилось, дитя?" - говорит.
"Только то, госпожа, - ответил я, - что из свободного я стал рабом; думая о своей участи, я неутешно горюю".
Тут она стала расспрашивать о моем роде и отечестве и о том, как я стал из свободного рабом.
Я сказал: "Слезы, госпожа, опережают мои слова, захлестывают мой язык, наводняют душу и отнимают голос. Если ты хочешь видеть бедственную участь, вот я перед тобой, се подлинное воплощение; весь окутанный несчастьем, весь искаженный своей страшной судьбой, я стал памятником злосчастия".
А Родопе хотелось больше узнать обо мне, и она словно умоляла меня рассказывать.
Я продолжал: "Еврикомид - мое отечество, отец Фемистий, мать Диантия, люди во всем процветающие, кроме своего сына, которого Эрот, Тиха169и Посейдон сделали из счастливого несчастным, рабом из свободного, трижды рабом из вестника. Было время Диасий, и я отправляюсь вестником, и не в какой-нибудь город, а в Авликомид. Не стоит рассказывать, как божество насмеялось надо мной, уготовив мне блистательные проводы и необыкновенные почести. Вестником я прихожу в Авликомид, Сосфен, первый человек в городе, оказывает мне гостеприимство. У него была дочь дева, питомица Харит, приворотный пояс Афродиты,170воплощенная любовная приманка, крепкая ловушка Эрота. С этою-то вот, с этой дочерью Сосфена я влюбленно сблизился, но мы не осквернили девственности. Отец объявляет о браке дочери с другим; не в силах даже слышать об этом, мы бегством спасаемся от брака, и брак получаем в удел. Корабль помогает бегству, но Посейдон объят бурей, и рука кормчего вырывает прекрасную деву из этих вот злосчастных рук".
После этих слов у меня перехватило дыхание, язык мне не повиновался, и я жалко рухнул на землю. Служанки Родопы окружили меня, подняли и, принеся в покои моего господина, положили на постель вестника, а сама Родопа, сев подле, держала за руки, утирала мне испарину, плакала, стенала над моим злосчастием и, стараясь привести в чувство, мазала мне ноздри благовониями и мокрой рукой прикасалась к моей груди, чтобы легче было сердцу.
Наконец, Родопа отослала всех рабынь, кроме служанки Исмины, привлекши меня к себе, поцеловала, целуя, заплакала, глубоко вздохнула и "о, Тиха, сказав, - все в жизни преобразующая и природные свойства изменяющая! О, сын Зевса, владыка Эрот, властвующий над людскими душами, отнимающий свободу и вместо этого обрекающий рабству", спросила, как мое имя.
