Андрей Марчуков - Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы
Украинофилы вполне могли быть искренними, говоря, что не ставят перед собой политических целей и не желают отделяться от России. Но тогда сделать это было невозможно хотя бы потому, что надо было ясно обосновать, кто, зачем и почему собирается отделяться, и обосновать это прежде всего перед своими земляками, и не только перед крестьянами, но и образованными слоями общества. А среди последних имелось немало активных противников украинской идентичности, считавших себя русскими, русскими-малороссами. Таким образом, украинскому движению еще только предстояло создать основу для политических устремлений. Все внимание было уделено вопросам строительства украинской общности – созданию языка, национальной культуры, литературы и т. п. Оградительными мерами правительство сумело приостановить развитие движения на несколько лет. Его новый подъем стал возможен в начале 1870-х гг. и был вызван, опять же, оживлением общественной жизни в России.
Украинское национальное движение, особенно на своих ранних этапах, да и на протяжении XIX в. вообще, очень многим обязано тому, что в советские времена называлось российским «освободительным» и «революционно-демократическим» движением. Соединение воспоминаний о Запорожье и казачьей автономии (причем подчас далеких от реально-исторических и превращенных в своеобразный глянцевый агитационный проспект, изобилующий бунчуками, радами и шароварами) с российским либеральным и революционным движением придало украинству живительную силу. По словам исследователя идеологии украинского сепаратизма Н. И. Ульянова, «украинофильство XIX века… представляет причудливую амальгаму настроений и чаяний эпохи гетманщины с революционными программами тогдашней интеллигенции». Оно «сделалось обязательным признаком русского освободительного движения» и шло вместе с ним, получая от него идейную, духовную, а часто и материальную поддержку[63].
На пореформенный период приходится начало активной деятельности нового поколения украинофилов, поколения более политизированного, к тому же не дворянского, а интеллигентско-разночинского происхождения. Украинофильство начинает активнее проникать в образованное общество, прежде всего в среду студенческой молодежи. «Украинские» кружки появляются в университетах, игравших важную роль в становлении и утверждении национальной идентичности. Например, в 1860–1864 гг. до 70 % активистов национального движения составляли студенты Киевского и Харьковского университетов[64]. Все больше внимания деятели украинского движения стали уделять развитию научной, культурной, издательской деятельности, которую взяли на себя Киевский (Юго-Западный) отдел Русского императорского географического общества (РГО) и журнал «Киевская старина». По-прежнему издавалась учебная и народная литература по разным отраслям знаний[65].
Валуевский циркуляр соблюдался не всегда. Кстати, мягкость «репрессий» признавали и сами украинофилы. М. Драгоманов позднее указывал, что ограничения 1863 г. были весьма избирательными. Так, они запрещали Костомарову «печатать в России по-украински Библию и популярные педагогические книги, но не запрещали ему печатать по-украински “Богдана Хмельницкого”, “Мазепы” и тому подобные произведения»[66]. Это обстоятельство на фоне активизации украинского движения, оформления идейных принципов национального строительства, развития украиноведческих дисциплин, языка и литературы вновь вызвало опасения у противников украинофильства в Малороссии и у российских властей и привело к появлению указа, подписанного императором Александром II 18 мая 1876 г. в германском городе Эмс.
Деятельность украинофилов в нем признавалась опасной в государственном отношении. Вводился запрет на ввоз из-за границы книг на украинском языке, равно как и на издание таковых в России (кроме исторических памятников, которые должны были печататься при помощи русской, а не украинской орфографии). Запрет налагался на украиноязычные сценические постановки, публичные чтения, преподавание на украинском. Указ настаивал на более тщательном подборе преподавательских кадров в школах и прочих учебных заведениях. Киевский отдел РГО был закрыт, а его активные члены – М. Драгоманов и П. Чубинский – высланы за пределы малороссийских губерний[67]. Формально указ действовал до 1905 г., хотя на практике не стал сколько-нибудь серьезной преградой на пути развития украинского движения. Репрессии, и то весьма либеральные, коснулись узкого круга лиц. Деятельность украинофилов на культурной и языковой ниве также существенно не пострадала. Они перешли к так называемой органической работе, то есть подчеркнуто дистанцированным от политики занятиям в области истории и культуры. Даже последствия указа в издательской сфере не были такими суровыми, как можно было предположить. Скажем, в конце 1870-х гг. из общего числа рукописей, представленных на цензуру, 20 % были запрещены к печати, еще в 10 % случаев делались изъятия. В 1896–1900 гг. Киевским цензурным комитетом ежегодно запрещалось около 15 % украинских изданий. Соответственно, 85 % к печати допускалось[68].
Но Эмсский указ имел и иные последствия. Во-первых, он усилил недовольство у вполне лояльных, но украинофильски настроенных групп общественности. Но главное, он активизировал перенесение украинской культурной жизни из Малороссии в населенную русинами австро-венгерскую Галицию. Цензурные ограничения спровоцировали то, что должно было произойти по законам внутренней логики развития движения. Пребывание части русских (в широком смысле слова) этнических земель в составе другого государства, с более либеральным политическим режимом, которое к тому же использовало украинское движение в отношениях с Россией и «своими» поляками в собственных интересах, рано или поздно должно было привлечь внимание деятелей украинского движения. Кроме того, среди русинского населения Галиции наблюдались процессы, имевшие параллели с теми, что происходили в России. Постепенно в Галицию переносится «украинская» литературная, издательская и научная деятельность, а сама она превращается в центр национального движения, что позволило украинофилам по аналогии с процессом объединения Италии окрестить ее «украинским Пьемонтом»[69]. Перенесение центра тяжести движения в Галичину и его поддержка австрийскими властями способствовали тому, что местное культурное возрождение русинов, начавшееся в середине XIX в. как общерусское, под знаменем единства со всем русским народом, все больше начало развиваться в направлении формирования украинской идентичности.
Как показало будущее, это имело для судьбы украинского движения далекоидущие последствия. Тесный контакт с галицкими деятелями вызвал к жизни теорию «соборности», подразумевавшую, что русская и австрийская части «Украины» являются единым целым, идеальным Отечеством единого «украинского» народа. В дальнейшем, когда украинское движение вступило в фазу своей политической зрелости и начало выдвигать политические требования, именно это представление легло в основу всей украинской идеологии. Другим не менее важным последствием перенесения центра тяжести «украинской» жизни в Австро-Венгрию стало сильное культурное и политическое влияние, которое это движение испытало со стороны галицийского «этнического материала». Например, теперь создавать украинский литературный язык приходилось исходя из теории «соборной Украины» и с учетом особенностей разговорной речи галицких русинов, нередко очень существенных.
Не меньшее воздействие испытала и психология движения, которая закладывалась в основу психологии создаваемой национальной общности. К изначальным идейным установкам украинского движения, к антироссийской и антирусской пропаганде, которая велась поляками, а затем и австрийскими властями, добавилось неприятие политического строя России и политики российских властей, затруднявших работу по созданию украинской нации. Озлобление у адептов украинства вызывало также отношение большей части российского общества, не признававшей отдельную украинскую идентичность и не желавшей ее признавать. Постепенно у многих представителей движения, особенно галицийцев, все это слилось воедино и переросло в неприятие России, русских и русской культуры как главного препятствия на пути создания особой украинской культуры, на пути становления «Украины». Все больше становилось людей, считавших Россию «чужой», и все меньше тех, кто в украинофильстве видел пути прогрессивного преобразования России. Галиция стала подходящей почвой для выработки основной черты психологии движения – его антироссийской и антирусской направленности, когда Россия воспринималась как нечто чужое, внешнее, непонятное и враждебное.
