Иван Черных - Школа террористов
В общем, процедура задержания длилась часа два, и когда нас отпустили, на улице мужчина из "волги" незаметно пожал мою руку чуть выше локтя.
"Мое прикрытие?" - ещё раз мелькнула мысль, все более убеждая меня в верности догадки. На душе становилось спокойнее.
К моему удивлению, "жигуленок" почти не пострадал - удар пришелся на бампер - разбита правая фара и погнуто правое крыло. Двигатель запустился сразу, и я, подождав, пока Дина усядется, включил передачу.
- Может, вернемся? - попросила Дина. - Я тебе должна многое объяснить.
Нет, я и так слишком много доставил матери огорчений, чтобы заставить её ещё на смертном одре переживать за меня.
- Мама ждет. Она очень больна. Объясняй, что ты хотела.
Дина закусила губу, нагнула голову.
- Это я виновата, что ты наехал на человека.
- А остроумней ты ничего не придумала? - спросил я, озадаченный столь неожиданным "признанием". Она помолчала.
- На второй день, как мы с тобой познакомились, к нам в магазин приехал представительный мужчина лет сорока, пригласил в директорский кабинет и показал красную книжицу. Я не смотрела, что там написано, думала, ни к чему, да и он сам представился: майор КГБ Кузнецов. Спросил, как работается, сколько получаю, начал сыпать комплименты, что давно заприметил меня как приятную, толковую работницу и директор, мол, хорошо отзывается, что им, в органах, теперь, когда в стране хаос, очень не хватает надежных людей. Как бы между прочим поинтересовался, не смогу ли я помогать им по совместительству за хорошую плату. Я пошутила: "Как раньше в охранке, осведомителем быть?" Он рассмеялся: "Ну зачем же так. Наши органы служат народу, и ваша помощь - тоже народу". Я поинтересовалась, что должна делать. Он предложил проехать в комитет. В кабинете заговорил более конкретно: "Вы давно знаете капитана Семиречина?" Я ответила, что только вчера познакомилась. "Это ничего, - сказал майор. - Нас он тоже заинтересовал совсем недавно. Ваша задача - познакомиться с ним поближе и информировать нас, с кем он встречается, где бывает, о чем разговаривают. Вы на него произвели впечатление, и вам не трудно будет это сделать. Платить вам мы будем пока сравнительно умеренно - пятьсот рублей в месяц. Ценная информация оплачивается дополнительно. Потом посмотрим, можем добавить еще". Но само собой, мол, разумеется, работа совершенно секретная и за разглашение карается строго. Я подумала: ничего страшного и преступного в этом нет, а пятьсот рублей на дороге не валяются, и дала подписку. А сегодня, - она снова стала кусать губу, - когда я им сказала, что мы вечером едем к твоей матери, они попросили задержать тебя до темноты, уговорить хоть немного выпить. Для этого, по-моему, и того типа, что ты видел у нас в квартире, матери подсунули. Следили за каждым твоим шагом. - Она смахнула с лица слезинки. - Не знаю, что ты там натворил, но они хотят упечь тебя в тюрьму, это точно. Вот и подстроили... Человека не пожалели, проклятые кагэбэшники...
Рассказ Дины оглушил меня не меньше, чем удар машины по человеку. Вот, оказывается, откуда знал Василий Васильевич, когда, где и во сколько я появляюсь, выследили меня с самосвалами и спровоцировали катастрофу. Они надеялись, что Дине удастся уговорить меня выпить коньяку... Шпионка. А я-то привязываться к ней стал, на прежние грехи смотрел сквозь пальцы - с кем не бывает по молодости!
Хотелось остановить машину и дать моей возлюбленной хорошего пинка под красивый зад. Бросил на неё мимолетный, полный презрения взгляд. Она по-прежнему грызла губу, не поднимая головы. Зря я так... Исповедь её была искренняя, раскаяние чистосердечное. "Человека не пожалели, проклятые кагэбэшники", - звучали в ушах её слова.
Нет, в случившемся она не виновата. И не безразличен я ей, коль не побоялась раскрыть тайну, понимая, что может заплатить за неё жизнью.
- Значит, кагэбэшником представился, - продолжил я рассуждение вслух. - А в кабинете ничто не насторожило тебя? Обстановка, телефоны?
Дина пожала плечами.
- На стене портрет Дзержинского. Большой стол с зеленым сукном, куча телефонов.
- А где это, на какой улице?
- У "волги" стекла были зашторены. И как только сели, он сунул мне в руки альбом мод "Бурды".
- И ты ничего не видела?
- Ну почему же... У меня сразу возникла к этому представительному мужчине и всей его затее настороженность. Откровенно говоря, я побаивалась... Мы поехали от "Наташи" по улице Горького, свернули на Манежной площади. Я мельком увидела памятник Дзержинскому, потом слышала стук колес трамвая о рельсы, это, видимо, на Чистопрудном бульваре, потом петляли по каким-то улочкам и переулкам. Вышли у трехэтажного здания, желтовато-серого, - она напрягла память, - с высокими каменными ступеньками и большой деревянной дверью. Вот, кажется, и все, что я запомнила. Да, лестница тоже деревянная, широкая с массивными перилами. Кабинет на втором этаже... Скажи, что ты такого натворил, что они охотятся за тобой? Ты шпион?
Мне хотелось рассмеяться, но вместо этого зубы скрипнули от злости вот, сволочи, под кого играют!
- И ты поверила, что он кагэбэшник?
- А кто же? - удивилась Дина.
- Наш советский мафиози. Слышала о таких?
- О них и по радио трубят. Но у меня и мысли не мелькнуло. И... какое отношение к ним имеешь ты?
- Сам хочу узнать... Постарайся вспомнить ещё какие-нибудь детали улицы и здания, куда тебя возили. Надо обязательно найти этот дом.
- Тебе что, жить надоело? Мало сегодняшнего?
- Вот потому и надо прихлопнуть всю эту банду. Они нас в покое не оставят. И ты должна помочь мне.
8
На дачу мы добрались уже в полночь. Мама и Вадим Семенович не спали, поджидали меня и были обеспокоены моим опозданием - уж коли я обещал, то всегда держал слово. Мама лежала в постели, мы не виделись три недели - с того самого дня, как закрутили меня дела, связанные с убийством Максима Петровича и со стоянкой, - и я ужаснулся её внешности: это была не красивая молодая женщина с веселым блеском глаз, пышной прической, какой уезжала на дачу, а изможденная болезнью старуха с запавшими поблекшими глазами, пожелтевшим лицом, которое избороздили морщины. Особенно у глаз и в уголках рта, где ещё недавно при улыбке появлялись симпатичные ямочки. И волосы будто отмерли, распрямились и беспомощно свисали на подушку.
Я еле сдержался, чтобы не разрыдаться, и поспешил склониться к ней, обнять за плечи.
Она тонкими и бессильными руками отстранила меня.
- Не надо, Игорек.
И голос был совсем другой: слова с трудом вырывались из горла, где все булькало и хрипело.
- Мы так тебя ждали.
А я не мог ответить, будто её болезнь мгновенно передалась мне и тоже закупорила горло.
- А это кто с тобой? - увидела она стоявшую в дверях Дину. - Уж не женился ли ты? - Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась такая вымученная, что сердце мое облилось кровью.
- Нет пока, - взяв себя в руки, обнадеживающе сказал я, желая хоть немного порадовать её. - Но это мой хороший друг. Дина; помогает мне. Вот с тобой захотела познакомиться.
Дина приблизилась. Мама посмотрела на неё внимательно, одобрительно кивнула.
- Хорошая девушка. И тебе, Игорек, пора остепениться. - На лбу у неё выступили бисеринки пота. Она помолчала и попросила: - А теперь оставьте нас одних.
Вадим Семенович и Дина вышли. Мама взяла мою руку и сказала сквозь слезы:
- Вот и все, Игорек...
- Ну что ты, мама, ты ещё поправишься...
- Нет, я все знаю, - она передохнула. - А так хочется жить. Ты прости меня, сынок, я очень перед тобой и перед твоим отцом виновата... Я была плохой матерью и нелюбящей женой. Но видит Бог, хотела, чтобы вы были счастливы... И лишь в последние годы... Вот за Это Бог меня и наказал...
Я верил и не верил своим ушам: моя мать никогда не верила в Бога, а эта... Неужели болезнь так преображает человека, меняет не только его тело, но и душу?
- Не надо, мама. Я тоже далеко был не идеальным сыном. А папа... Он любил тебя и был счастлив. Ты ничем его не обидела. Так получилось - все мы люди и имеем право хоть немного пожить в свое удовольствие.
- Спасибо, сынок, что ты понял меня. Я не хочу умереть, чтобы ты не простил. В последнее время у нас не очень-то хорошо было. - Она закрыла глаза и с минуту лежала молча, и я понял, что самое важное она ещё не сказала и мучается, говорить ли - лицо озабоченное, напряженное.
- Может, тебя перевезти в Москву? - решил я помочь ей.
Она отрицательно покачала головой и открыла глаза.
- Нет, там я и вовсе задохнусь... Мне тут неплохо. Вадим Семенович ухаживает, а когда уезжает на работу, приходит Александровна, соседка. Мы платим ей. - Снова помолчала. - Я вот о чем хотела посоветоваться с тобой, сынок. Знаю, ты не очень расположен к Вадиму Семеновичу. - Я хотел было запротестовать, но она упредила меня: - Не спорь, я не осуждаю тебя и вполне понимаю. Но этот человек много сделал для меня. Два года я болею и, если бы не он, давно умерла бы, поверь. Ты парень молодой, сильно занятый по службе, к даче у тебя никогда душа не лежала; что ты скажешь, если я передам ее... а точнее, сделаю завещание Вадиму Семеновичу?
