Михаил Бакунин - Собрание сочинений и писем (1828-1876)
Так например устройство государственных крестьян должно было служить образцом для всех частных землевладельцев. Что же произошло? Государственным крестьянам живется гораздо хуже, они подвергаются гораздо большим притеснениям и ограблению, чем даже помещичьи .крестьяне. Они управляются русскими чиновниками-и этим сказано все. Прежде чем подумать о проведении малейшей реформы в России, нужно было бы очистить авгиевы конюшни русского чиновничества. Но как? ими руками? Ведь нынешнее правительство не имеет никаких других органов, да и не может иметь никаких других кроме этих чиновников, от которых нельзя же ожидать самоубийства. Года четыре тому назад царь хотел сам предпринять эту геркулесову работу. Была учреждена особая комиссия под его собственным высочайшим наблюдением; все воры и преступники подлежали увольнению, обесчещению, истреблению с лица земли. Какой же получился результат?
Прогнали около 200 мелких чинушек, как раз наиболее невиновных, которые еще [не] научились как следует заметать следы. Только 200! Капля в море! Комиссия же была закрыта, ибо вскоре убедились, что если действовать последовательно, то нужно было бы прогнать всю официальную Россию вместе с женами и детьми из страны. Эта язва России, этот рак, разъедающий правительство до мозга костей, словом это чиновничество не является случайным злом. Это - естественное и неизбежное порождение русской правительственной системы. Правительство не может его тронуть, не повредив самому себе, оно должно им пользоваться, оно должно позволять ему медленно вести себя к гибели, ибо это правительство не может иметь другого чиновничества. Деспотизм может обслуживаться только рабами, а от рабов нельзя требовать ни человечности, ни привязанности, ни честности.
И выходит, что даже самые лучшие намерения этого правительства при проведении их в жизнь влекут за собою еще более невыносимый гнет. Страдания, недовольство и нетерпение народа растут с каждым новым паллиативным средством, которое пытаются применить свыше для улучшения его положения. Но русское правительство может применять исключительно паллиативные средства, ибо употребление всяких других для него невозможно по самой природе и конечной цели его организации, созданной не для освобождения, а для подавления народов. Чтобы доставить народу существенное облегчение или действительную свободу, оно должно было бы подорвать основные устои своего собственного могущества, [так как] это могущество целиком И полностью основано на порабощении народа.
Как я уже выше заметил, Петр подчинил русский народ власти дворянства не для того, чтобы этим пожаловать последнее, а скорее для того, чтобы превратить всех помещиков в бесплатных царских полициантов, служба которых при этой системе незаменима и без посреднических действий которых вся государственная машина должна была бы остановиться. Здесь дело обстоит не так, как в Австрии, где чиновники и помещики составляют два различные класса-разделение, которое в 1846 году кровавой памяти позволило этому аристократическо-монархическому государству проповедывать в Галиции коммунизм и извлечь временную пользу из жестокого мужицкого бунта. В России каждый помещик является, так сказать, чиновником, а все чиновники сами являются помещиками или по крайней мере их родственниками.
Русский народ ненавидит чиновников в собственном смысле еще сильнее, чем помещиков, так как последние особенно за последнее время, отчасти из страха, а отчасти под благодетельным влиянием растущего просвещения (что особенно заметно на младшем поколении), обращаются с своими крестьянами уже гораздо человечнее и проявляют по отношению к ним гораздо больше справедливости, чем прежде. Поэтому народная ненависть обратится прежде всего против царских чиновников, а засим частью и против дворян-помещиков, т. е. она парализует все органы правительства и уничтожит само правительство.
Австрийское государство в 1846 году могло по крайней мере рассчитывать на то, что возбужденная им гроза, ограничившись одною Галицией, даст ему возможность во все продолжение волнений извлекать необходимые правительственные средства из своих остальных провинций. Совершенно иначе обстоит дело в России. Здесь нет этих резких национальных разделений, сельское население почти во всех провинциях проникнуто одинаковым духом, вся империя охвачена одним и тем же движением. Откуда же в таком случае взять нужные деньги, откуда взять солдат? Ясно, что не путем добровольных приношений, не путем волонтерства из среды взбудораженного народа, который уже сейчас часто сам калечит себя, лишь бы избежать ужасных мук российской солдатчины. Наконец нужно заметить, что русский крестьянин - совсем не тот человек, что галицийский. Он обнаруживает гораздо больше энергии, самостоятельности, даже гораздо больше свободного сознания, чем последний, несмотря на то что он подвержен гораздо более суровому гнету, чем тот, какой когда-либо испытывал галицийский крестьянин. В нем совершенно незаметно признаков той тупой ограниченности, которую можно объяснить только влиянием католицизма и которая превратила галицийского крестьянина в слепое орудие попов и других императорских креатур. Русский крестьянин не подвержен никакому казенному влиянию и, как я уже выше сказал, носит в себе целый самобытный мир, безграничный мир пожеланий, чаяний и мести. Крестьянская революция в России нанесет правительству смертельный удар, разрушит существующее государство, а такая революция неизбежна: ничто не в силах ее отвратить, рано или поздно она вспыхнет, и чем позднее, тем она будет ужаснее и разрушительнее.
Таково внутреннее положение моего отечества 4. Я попытался в кратких чертах обрисовать его здесь, ибо оно так тесно связано с внешней политикой русского государства, что нельзя понять последнюю, не зная первого. Я охарактеризовал его для того, чтобы доказать, что русский, любящий свое отечество, может ненавидеть русское государство, даже должен его ненавидеть. Ограничившись только тем, что меньше всего известно за границею, я старался особенно подчеркнуть современное состояние и настроение собственно народа, так как полное незнакомство с последним дает повод к величайшим ошибкам в суждениях о России.
Это положение ужасно. Весь гнет, весь позор и вся жестокая несправедливость, какие деспотизм может только обрушить на оскверненную голову подвластной ему нации, все бесчестие рабства, самые вопиющие оскорбления всякой человечности и всякого человеческого достоинства сделались в моей несчастной отчизне повседневным, обыденным явлением. Более того, насилия этого правительства, развращенного сверху донизу, стали настолько чудовищными, настолько беспримерными, что о них в Европе нельзя рассказывать, ибо там просто этому не поверят. И из этого лабиринта позора и бедствий не осталось уже мирного выхода. Положение настолько отчаянное, что если бы Петр Великий, основоположник его, мог вернуться в мир, он с ужасом отступил бы и признал бы себя бессильным его исправить. Отдельная личность, как бы велика она ни была, может пожалуй создать механическое могущество, может поработить народы, но не в силах создать свободный народ. Свобода и жизнь исходят только от народа, а в русском народе имеется достаточно элементов для великого человеческого будущего.
Нынешний владыка России является верным преемником политического направления, созданного Петром, и он проводит эту политику еще более последовательно, чем тот. Его правление есть не что иное как достигшая зрелости и самосознания система гениального творца российского государства, и никогда еще это государство не было столь угрожающим вовне и столь притеснительным внутри, как именно в наше время.
Россия есть направленное на завоевания государство. Это не приходится доказывать, об этом говорит история, об этом уже свидетельствуют Польша, Финляндия и часть Турции. Но каким образом она завоевала эти страны? Не так, как варвары, которые разрушили римскую цивилизацию, для того чтобы принести миру новую жизненную силу и даже новые элементы свободы: то было движение народов, движение юных, живых, богатых будущим, хотя и варварских масс. И не так, как магометане, которые обрушились на мир во имя пламенного религиозного увлечения и с присущей им фанатичностью. И не так, как Наполеон во главе своих воодушевленных полчищ, которые повсюду, где одерживали победу, бессознательно служа великой революции, разрушали последние устои феодализма, вводили свой гражданский кодекс, а вместе с ним буржуазное равенство. Наконец, не так, как в настоящее время северные американцы, которые неудержимо распространяются по американскому континенту в интересах цивилизации, демократии и труда. К завоеваниям России русский народ как таковой совершенно не причастен: его гонят в чужие страны тем же самым кнутом, который ныне еще употребляется дома для принуждения его к подневольной работе. Здесь нет и речи о каком-либо религиозном фанатизме, а еще менее о цивилизации, о равенстве, об интересах труда. Россия делает завоевания без страсти, без воодушевления,- она завоевывает исключительно в интересах деспотизма. Россия и есть жаждущая завоеваний нация, она есть жадное до завоеваний государство, государство, которое, будучи чуждо и враждебно самому народу, использует его для порабощения других народов - отвлеченный принцип, который тяготеет над русской нацией как над своим подневольным орудием и который уже обратил 60 миллионов человек в своих рабов, дабы с их помощью погасить светоч свободы, жизни и даже малейшую искру человеческого сознания в остальном мире.
