Найджел Клифф - В поисках христиан и пряностей
В равной мере огромная армада потрясла кастильцев, живших на островке Тарифа у самого побережья. Согласно одной хронике, они легли спать, полагая корабли фантомами, и проснулись туманным утром, когда на море вообще ничего было не видно, и последний сон с них стряхнуло, когда солнце вдруг ярко осветило флот, проплывающий под их стенами. Когда португальцы бросили якорь возле расположенного поблизости кастильского порта Алгесирас, губернатор спустился на берег с внушительным стадом коров и овец и послал своего сына предложить их португальскому королю. Жуан объявил, что очень этим доволен, но объяснил, что на его кораблях достаточно провизии. Полагая, что тоже должен проявить добрую волю, сын губернатора вскочил на коня и поскакал по берегу, на скаку закалывая скот. Жуан вежливо похвалил его старания и поблагодарил за такой поступок.
После этой драматичной интерлюдии король собрал совет, на котором было решено атаковать Сеуту в следующий понедельник. Паруса подняли, как раз когда с Атлантики накатил густой туман. Худшее было еще впереди. Cильные течения и крепкий ветер обеспечили проливу дурную славу труднопроходимого места, но нехватка опыта у португальских моряков делала проход практически невозможным. Корабли с пехотинцами под командованием принца Педру унесло в сторону Малаги, главного порта мусульманской Гранады, а королевские галеры бросило прямо на Сеуту, но там внезапная смена ветра заставила их поднять якорь и пробираться к противоположной стороне полуострова. Флаги города развевались с цитадели на холме, два ключа на них символизировали контроль Сеуты над входом в Средиземное море и над выходом в Море-Океан. Cо стен летели пушечные ядра, но кораблям удалось остаться вне досягаемости канониров.
Когда остальная армада так и не объявилась, король отправил Энрике на поиски. Половину экипажей на кораблях братьев Энрике одолевала чума, другую – морская болезь. Учитывая, что к этому прибавились туман и коварные течения, они практически готовы были сдаться. Энрике разослал приказы отца на корабли, и со временем транспортные суда добрались до Сеуты.
Тут же налетел шторм и загнал весь флот назад к Испании. Король и его командиры сели в лодки и сошли на кастильский берег держать совет прямо на песке. Одни советники Жуана уговаривали его внять знамениям и вернуться домой, другие предлагали – для спасения лица – совершить рейд на близлежащий Гибралтар. Но король несгибаемо ответил, что лучше предпочесть верную смерть, чем отказаться от своего христианского долга. На самом деле у него просто не было выбора: он поднял слишком большой шум, чтобы в последнюю минуту все бросить, в противном случае он рисковал выставить себя на посмешище всей Европе.
Наконец флот вернулся к побережью Африки.
Со своих наблюдательных постов защитники Сеуты недоуменно смотрели, как первые португальские корабли сперва приблизились, потом быстро исчезли. Престарелый губернатор [110] решил, что назревает по меньшей мере что-то недоброе, и ради предосторожности послал на материк за подкреплением. Подкрепление пришло, но Марокко одолевали чума и голод, и в городах и крепостях серьезно не хватало людей. А поскольку христиане как будто не в состоянии были повести свои корабли в нужном направлении и явно отступили за пролив, он большую часть своих новых войск отправил назад. Непогода обернулась для португальцев замаскированным благом.
Той ночью жители Сеуты зажгли лампы в каждом окне, чтобы создать видимость, будто город защищает огромное число людей. Тем временем на море свет факелов и фонарей ложился на воду, пока португальцы готовились к наступлению. На заре португальцы принялись натачивать мечи, облачаться в тяжелые доспехи, размахивать для разминки боевыми топорами, а также исповедоваться в грехах священникам и вскрывать бочки, чтобы полакомиться самой вкусной провизией. Пришел день первой европейской колониальной войны со времен крестовых походов на Восток.
Неумелые действия флота выявили, насколько мало король Жуан смыслил в навигации, но в том, что касалось войны на суше, у него за спиной был опыт всей жизни. Ненамеренная задержка перед Сеутой дала ему время выработать план. В общих чертах он был прост. Главная цель – захватить цитадель. Пока она стоит, ее защитники могут атаковать португальцев, но как только португальцы ее возьмут, город будет у их ног [111].
Большую часть своего боевого флота король подвел к городским стенам. Это был обманный маневр: наступление должно было начаться с атаки на Монте-Ачо. Меньшая группа кораблей обошла гору и стала на якоре у ее подножия. В числе этих кораблей была галера Энрике. Задолго до того, как армада отплыла, он умолял отца позволить ему возглавить первое наступление, и король, как обычно, не смог ему отказать.
Пока высадившиеся потели под жарким солнцем, а враги насмехались над ними, размахивая оружием с берега, несколько горячих голов спустились в лодки, не дожидаясь приказа атаковать. С огромным раздражением Энрике пришлось смотреть с борта своей галеры, как те высадились на берег и завязался бой. Прыгнув в лодку, он приказал трубить сигнал атаки и сам бросился в схватку.
Португальцы быстро оттеснили защитников к стене, окружающей подножие холма, и хлынули вслед за ними в ворота. Среди всеобщего хаоса Энрике вдруг увидел, как впереди него сражается и его брат Дуарте. Когда он его нагнал, братья, согласно хроникам, нашли время обменяться любезностями. Энрике, скрывая свое разочарование, благодарил Бога, что дал ему такого доброго товарища и брата. «И тебя, Господь мне свидетель, – ответил Дуарте, сыпя соль на рану позднего прибытия брата, – я тысячу раз благодарю за твою добрую волю, что ты пришел к нам на помощь» [112].
Один воин-мусульманин на голову выше всех остальных безжалостно расправлялся с христианами: под рукой у него были только камни, но бросал он их с силой катапульты. Португальский хронист живописно отметил, что он был наг и «черен как ворона, и у него были очень длинные и белые зубы, а губы, весьма мясистые, были вывернутые» [113]. В целом он представлял собой пугающее зрелище, но пал, пронзенный копьем, а его теснимые товарищи отошли через вторые ворота, которые вели в сам город.
Следом за ними на узкие улочки протиснулись пять сотен португальцев. Вскоре они безнадежно заблудились, и, чтобы оглядеться, Энрике с братом вскарабкались на насыпь, похожую на холм, но оказавшийся городской свалкой нечистот. Когда на них надвинулись защитники города, они стояли на своей горе отбросов, отражая наскоки в ожидании, что кто-нибудь придет их спасти. Никто не пришел. Значительная часть отряда Энрике решила покрыть себя славой, презрев открытые ворота и атаковав надежно запертые. Пока они рубили их топорами и пытались поджечь доски, защитники бросали со стен им на головы камни, и многие были убиты.
Принцы разделили свои отряды на более мелкие группы и наконец пробились со своей свалки. Дуарте направился к лестнице, ведущей к городским стенам, развязав и сбросив доспехи, чтобы легче было карабкаться на все поднимающейся жаре. И снова Энрике остался позади, но потом сбросил кольчугу и побежал догонять брата.
Король Жуан все еще находился на своей галере по другую сторону города, не зная, что битва уже началась, и нетерпеливо ожидая, когда на берегу покажутся какие-нибудь враги. Наконец он послал ко второму флоту Педру, приказывая сыновьям атаковать. Когда принц вернулся и объяснил, что на кораблях никого не осталось, король дал сигнал трубить всеобщее наступление. Жуан, как дипломатично писали хронисты, «никак не выдал своей радости», но тем яснее проявили свои чувства его рыцари. Они бросились на стены, завидуя, что вся слава достанется их товарищам, и паникуя, что лучшая добыча уже захвачена. Едва оказавшись внутри, они рассеялись, чтобы с жаром грабить. А задержать их было чему: вдоль улиц Сеуты выстроились роскошные дома и дворцы. «Наши жалкие дома все равно что свинарники в сравнении с ними» [114], – откровенно высказался один очевидец. Все новые солдаты проламывали низкие, узкие дверные проемы домов поменьше и сталкивались лицом к лицу с десятками перепуганных семей. Одни были вооружены, другие просто кидались на захватчиков. Третьи бросали узлы с пожитками в колодцы или закапывали где-нибудь, надеясь вернуть имущество, когда город будет отвоеван. Понемногу атакующие одолели их, и многие были убиты.
Король не сумел бы навести порядок, даже если бы и захотел. Едва он сошел на берег, как был ранен в ногу, а потому остался сидеть у городских ворот. Ради сохранения его достоинства позднее писали, что он решил приберечь свою королевскую особу до атаки на саму цитадель, а не присоединяться к мелким схваткам, когда город уже практически взят.
