Александр Панарин - Стратегическая нестабильность ХХI века
Либерализм как новое всепобеждающее учение удостаивает полной легитимации только собственно атлантическую часть Запада, при этом относящуюся к протестантскому региону. Германия — протестантская страна, но над нею тяготеет подозрение, касающееся ее былой континентально- или центральноевропейской (а не атлантической) идентичности. Франция— атлантическая страна, но полной легитимации мешает ее католическая идентичность. В этих странах активно действуют свои «западники» — пропагандисты "настоящего атлантизма", бдительно всматривающиеся в прошлое и настоящее собственной культуры с целью выбраковки того, что берется на подозрение.
Влиятельная часть немецкой и французской элиты в значительной степени отмечена комплексом западничества, то есть идентифицирует себя не столько с собственным народом и его культурой, сколько с «настоящим», атлантическим Западом. Быть "настоящим Западом" учили Германию представители Франкфуртской школы — от Т. Адтрно до Ю. Хабермаса*.
В той же роли критиков и реконструкторов национальной идентичности выступали во Франции "новые экономисты" — адепты "чикагской школы" и "новые правые" из клуба «Орлеж».
Насаждаемая внутренними атлантистами "новая идентичность" не просто ломает и преобразует старую, а пронизывает ее специфическим комплексом внешней зависимости и неполноценности. Это тот самый социокультурный и психологический «фон», который и оказывает неосознанные фоновые воздействия на реакции и процессы принятия решений. Соответствующие процессы усложняются и «дерационализируются»: рациональная составляющая, диктуемая осознанными интересами, испытывает давление внерациональной, связанной с комплексами зависимости и демонстрационными эффектами. Нынешняя мировая война, как и первая мировая, началась на Балканах — с бомбардировок Югославии. Если поведение западноевропейских руководителей оценить по рациональному критерию ("кому это выгодно?"), то нам придется сделать вывод о нерациональном поведении. Эта война Западной Европе не была выгодна. Разумеется, можно внести сюда поправку, как это делает, например, Дж. Кьеза (Головоломка//Москва. 2000. № 5). Итальянский журналист призывает проводить различие между действительными национальными интересами стран Западной Европы и материальными интересами их элит, которые не только поддерживаются и подпитываются спецслужбами США, но и держат свои вклады за океаном.
То, что это действительно в целом ряде случаев имеет место, сомневаться не приходится. И все же необходимо отдавать себе отчет в том, что наряду с «рациональной» подсистемой корыстного интереса здесь имеет место неосознанное фоновое воздействие западнического комплекса, делающего часть западноевропейских элит проамериканскими соглашателями еще до того, как здесь поработали американские деньги и другие механизмы влияния. Прежде чем те или иные представители западноевропейского истэблишмента проявили себя как индивидуалистические прагматики, преследующие свою частную выгоду, они пребывали в роли психологически зависимых неврастеников, побуждаемых комплексом настоящих атлантистов к демонстрационному типу поведения.
Но разумеется, наиболее ярким и чистым воплощением этого поведенческого типа являются западники в странах не-Запада. Они управляются Западом еще до того, как могут срабатывать рационально организованные механизмы такого управления.
Они прямо-таки стыдятся национальной идентичности и опасаются быть застигнутыми в роли проводников национальных интересов своих стран.
Свое трудное призвание они видят в том, чтобы следовать современности в ее наиболее чистых воплощениях, а она воплощается "ведущими странами Запада". И здесь действие внутреннего комплекса толкает к тому, что они выступают бульшими западниками, чем «природные» представители Запада. Западный интеллектуал и сегодня может сознаться в том, что он марксист, социалист или «левый» в каком-то другом значении. «Западник» же, побуждаемый своей эталонной озабоченностью, сегодня непременно станет заявлять о себе в качестве «законченного» антимарксиста и антикоммуниста, радикал-либерала и радикал-рыночника.
Наглядно это проявилось у нас на примере демонтажа таких зримых и незримых феноменов, как социальное государство, оборонный комплекс, патриотизм. Ясно, что в обществе имелись группы, практически заинтересованные в ликвидации этих барьеров на пути нелегитимных и социально безответственных практик. Но без учета демонстрационного типа поведения, мучимого комплексом неполноценности по отношению к "цивилизованному Западу", мы никогда не поймем ни нелепых крайностей, этому сопутствующих, ни добровольного соучастия потенциальных жертв, более всего от этого пострадавших.
Парадокс состоит в том, что те западники, которые оказались практически заинтересованными соучастниками процесса разрушения прежних ценностей, скорее всего, делали бы это скрыто от общества и прибегали бы ко всякого рода национально-патриотической мимикрии. Но мы сегодня встречаем агрессивную демонстративность «ликвидаторов» прежнего наследия, здесь у нас есть все основания подозревать действие комплекса. Эти сегодня не просто уступают давлению США и ищут компромиссные варианты — они проявляют подобострастную взволнованность в процессе утраты собственной идентичности и собственных (национальных) интересов.
Такой тип внутренне неуверенного сознания, испытывающего комплексы и заглушающего их демонстрациями приобщенности к цивилизованному миру, сегодня распространен повсюду; он и образует специфический фон современности, вскормивший самоубийственный конформизм одних и самоубийственную самоуверенность других, ведущих весь мир к катастрофе.
Наиболее агрессивные круги на Западе сегодня подпитываются именно этим внешним западничеством — оно дает им недостающую легитимацию. Силы, олицетворяющие догматический Запад, успешно воюют с силами, олицетворяющими его самокритику, опираясь именно на эту поддержку периферийного западничества. Именно оно с готовностью утверждает и пропагандирует упрощенные дилеммы: "с Америкой — или против нее", "с демократией — или с тоталитаризмом" и т. п. Подозревает ли это подобострастное западничество о своей подлинно исторической роли: о том, что оно подстрекает худшие силы на Западе и тем самым ведет к скорой драматической компрометации Запада в глазах незападного большинства мира?
Обратимся к другим типам незападной элиты. Она представлена тремя разновидностями: стыдливыми прагматиками, нестыдливыми фундаменталистами и конструкторами цивилизационного подхода. Выше уже показано, почему современные западнические элиты не являются ни прагматическими, ни стыдливыми в своем западническом верноподданничестве: с одной стороны, их экзальтирует и ослепляет идеология, с другой — будоражит скрытый комплекс.
А чего же стыдятся национальные элиты прагматического толка? Дело в том, что они остро ощущают проблему своей духовно-идеологической легитимации. Характерный пример — позднекоммунистическая элита стран, формально сохранивших свою социалистическую принадлежность. Фактический переворот в сфере собственности и производственных отношений сопровождается сохранением прежних, на самом деле уже выхолощенных политико-идеологических форм. Переживаемый ими период получил название переходного.
Подразумевается, что речь идет о переходе к социализму, только растянутому на будущие "50–100 лет". Промежуток между сегодняшним днем и необозримо отдаленным "социалистическим будущим" отдается на откуп "стыдливым прагматикам", остерегающимся назвать, что же на самом деле они строят. Разумеется, можно вслед за Дэн сяопином заявить: "какая разница в том, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей". Однако на деле субъекты, затрудняющиеся определить свою настоящую идентичность и запретившие себе загадывать на отдаленное будущее, политически и духовно являются ущербными. Они обречены на то, чтобы уклоняться от занятия определенной позиции в ситуациях, когда такая позиция требуется. Если убежденные западники капитулируют перед Западом осознанно и последовательно, то стыдливые прагматики обречены на медленное, но все же неуклонное отступление — шаг за шагом. Такие прагматики обречены больше "считаться с обстоятельствами", нежели создавать их, как это делали люди прежнего закала, воодушевленные «проектом». Государство, партия, политика, идеология — все эти структуры и институты функционируют здесь не в собственном позитивном смысле, в самоподтверждающейся перспективе, а как силы удерживающие, то есть имеющие отрицательную задачу "недопущения хаоса". В таком горизонте находит себя старость, но не молодость. Не случайно молодежь в этих режимах "стыдливого прагматизма" находится на известном подозрении и в свою очередь все больше дистанцируется от наследия. "Смешанная экономика", "частный сектор", "свободные экономические зоны" — все эти сферы и практики обречены пребывать в поле неопределенности и не окончательной легитимированности. Скажем определеннее: у режимов этого типа в принципе нет средств достаточно эффективного решения данной проблемы.
