Сергей Карпущенко - Лже-Петр - царь московитов
- Питер, если ты собрался идти в Стокгольм, то ступай прямо на восток. Восходящее солнце укажет тебе дорогу, - посоветовал крестьянин. - Но если ты намерен покуситься на жизнь господина Левенрота, не делай этого. Я говорю тебе так не потому, что начитался Евангелия. Просто, если ты его убьешь, на его место обязательно придет другой Левенрот, и все повторится. Дело не в том или другом человеке, а в любви к власти. Чтобы она могла приносить удовольствие, - а к этому все стремятся, - нужно, чтобы были подданные или просто подвластные. А ты не из тех, кто правит, раз уж побывал в Халландгольме и... поработал на меня, смерда.
Петр ничего не ответил крестьянину, только улыбнулся, обнял его и сына и пошел в ту сторону, где заходило солнце.
Шел он быстро, желая преодолеть расстояние от Каттегата до Стокгольма за две недели, иначе ему бы не хватило еды. Идти быстрее Петру помогали слова его спасителя о том, что он не тот, кто правит. "Нет, - думал Петр и даже смеялся вслух, идя по безлюдным дорогам или по лесу, - это он меня-то называл неспособным править? Злокозненные враги вырвали из моих рук власть хитростью, коварством змеиным и мерзким, и я иду сейчас в Стокгольм как раз для того, чтобы усладить себя местью. Я сумею пробраться к королю, и тогда пусть пеняет на себя! Или я поступлю с ним точно так, как он со мною, или же разделаюсь с обидчиком ударом ножа, или пусть в поединке сам Бог решит, кто виноват!"
Петр помнил, как на его глазах взбунтовавшиеся стрельцы секли бердышами бояр, грозили расправой его родным, ему самому, а чернь попирала верховную власть, и сейчас ощущал такую же ненависть к тем, кто лишил его царства. С детства приучали его к мысли о помазанничестве, об избранности, и то обстоятельство, что судьба была к нему благосклонна, поставив над братом Иваном, который должен был занять трон по старшинству, говорило Петру об особом расположении к нему Высших сил. Именно поэтому он пренебрегал охраной, ходил по Голландии свободно, пил пиво с простым людом, заходил в их дома, принимал из их рук угощение. Но теперь Петр чувствовал, что остался одинок, без поддержки друзей и тех, кто был обязан беречь его как государя Руси, без денег, без защиты Бога. Оставалось лишь одно надеяться на силу своих рук да ещё на уверенность в том, что возмездие за причиненные ему унижения не минует его врагов.
Он быстро шел сквозь негустые сосновые леса, пересекал аккуратные, засеянные рожью, ячменем, овсом поля, проходил через деревеньки, облепившие церквушки с островерхими колокольнями. Лишь когда он съел все свои лепешки и рыбу, уже неподалеку от Стокгольма, Христа ради попросил хлеба у крестьян, и ничуть не унизил себя этим, потому что хоть и выглядел нищим странником, но продолжал считать себя царем, который вправе брать у людей, поставленных судьбой куда ниже по положению, чем он сам.
Спал Петр обычно в лесу, обогревая себя костром, ибо огниво и кремень, подаренные крестьянином, всегда были при нем в кожаном мешочке, на поясе. И вот однажды, проснувшись и выйдя из лесу, увидел, что верстах в пяти от него лежит большой город с множеством царапавших небо колоколен и черепичных крыш. Напившись воды из ручья, он зашагал туда, где жил шведский король и была гавань с кораблями, способными доставить его на родину.
В тот ранний час городские ворота только-только открылись, и Петру пришлось подлезть под телегу с капустой, чтобы попасть с крестьянином, везшим свой товар на базар, в столицу Шведского королевства. За время пути одежда Петра успела пообтереться и запачкаться, борода его, подстриженная тупыми крестьянскими ножницами, снова отросла, а если бы городские полицейские нашли за поясом, под кафтаном, ещё и огромный нож, то без разговоров отвели бы его в тюрьму или выбросили за ворота.
- Скажи мне, где живет король? - спросил-таки Петр у харчевника, что отпирал двери своего заведения.
Тот с недоумением посмотрел на Петра, было видно, что его, человека очень довольного собой, сытого и хорошо выспавшегося, удивил вопрос оборванца. Поманив Петра пальцем, он стал объяснять:
- Значит, это, к королю надо пройти вперед, потом - направо, после налево, опять направо, прямо и в переулок. Там увидишь прямую дорогу в небо, пойдешь по ней и вскоре увидишь нашего Карла рядышком с Богом. Сидит и есть пирожные!
Шея и щека Петра задергались так сильно, что захоти он прервать это жестокое дергание рукой, ни за что бы не остановил. Кулак его со всего размаху угодил харчевнику прямо в подбородок, а когда тот упал, Петр принялся яростно обрабатывать его бока тупыми носами не развалившихся в дороге грубых крестьянских башмаков, не желая простить насмешки простолюдину.
Долго бродил Петр по Стокгольму. Видел, как работают в открытых кузнях кузнецы, ковавшие косы, плуги, подковы, ножи и шпаги, видел хлебопеков и белых колпаках, через распахнутые окна смотрел на портняжек, сидящих на столах, поджавши ноги, видел казнь двух воров - их вешали на площади перед собравшимся народом, и одна заботливая мать в белом чепчике и клетчатом переднике, подняв повыше трехлетнего сынишку, говорила:
- Вот, смотри и запоминай! Будешь красть, тебя повесят тоже, как этих воров!
И снова все нравилось Петру в Европе, где Стокгольм был примером порядка, к которому этот законопослушный и аккуратный народ шел долго, шаг за шагом. Наконец Петр набрел на замок, стоявший в центре города, и понял, что только в таком замке и может жить король. Перед замком - большая площадь с плацем. На плацу под звуки флейты и барабана маршируют солдаты, красиво, стройно ходят, разодетые в нарядные мундиры!
- Это королевский дворец? - восхищенный, спросил он у караульных с ружьями у замковых ворот.
- Ну, королевский! Тебе-то что?! Поскорей проваливай отсюда! Наш король бродягам подает только по воскресеньям, да и то когда бывает в хорошем настроении! - отвечал солдат с огромными усами, очень гордый тем, что стал стражем самого владыки государства.
Грубый ответ солдата привел Петра в бешенство, все закипело у него в груди, будто на сердце вылили расплавленный свинец или кипящую смолу. Уже нащупал рукоять ножа, броситься хотел на часового, чтобы пробить себе дорогу к замку, но сдержался. Приблизившись к солдату так близко, что ощутил запах чеснока из его полуоткрытого рта, швырнул в него обидной фразой:
- Ты, б...н сын, лучше б вначале рожу свою после спанья умыл, а после б на караул королевский становился!
Не багинетом, надежно вставленным в ружейное дуло, а выхваченным из ножен тесаком попытался достать караульный долговязого оборванца, но клинок наточенного тесака, метивший в грудь бродяги, был со звоном отбит выхваченным из-под полы ножом. Петр сделал тут же короткий выпад и без труда вонзил оружие по самую рукоять туда, где сверкала нижняя пуговица красного камзола усатого солдата. Его приятель, ошеломленный быстрой расправой над сержантом королевских мушкетеров, прежде, чем разрядить в бродягу свое ружье или заколоть его штыком, громко позвал на помощь, махнул рукой, и тревожный возглас тотчас остановил экзерциции на плацу. Петр увидел через копья железной изгороди, что к нему уже спешат мушкетеры во главе с офицером, поэтому, успев сделать со вторым солдатом то же, что и с первым, и не желая быть заколотым охраной дворца на месте, бросился бежать, на ходу засовывая в ножны свой огромный, окровавленный нож.
Отсидевшись в сенном амбаре какого-то двора, голодный и испуганный, потому что по улице совсем рядом с забором, через который ему пришлось перескочить, несколько раз пробежали солдаты, громыхая башмаками и прикладами, Петр выбрался из укрытия лишь под вечер. Ковыряя в зубах сухой былинкой, невозмутимо прошел мимо чистенькой хозяйки, доившей козу, любезно поклонился ей, сняв колпак, и вышел через калитку со звонким бубенцом.
Дом российского резидента Андрея Яковлевича Хилкова он разыскивал ещё дольше, чем королевский дворец. Наконец ему указали на двухэтажное строение с подсобными флигелями - каретной, кузней, прачечной, кухнец. С входящим в дом лакеем Петр хотел было пройти вовнутрь, но его оттолкнули, остановив по-русски:
- Куда прешь, мурло свинячье?! Али не знаешь, что дом посланников?
- Мне бы князя Хилкова видеть, или того, кто за него остался, просительно промолвил Петр, боясь, что прогонят и придется ночевать где-нибудь под забором.
- Гляди-ко, русский! Откель же ты взялся? - уже весело заговорил лакей. - Ну-кась, через черный ход пойдем. Тебе через господский не по чину... - и повел через темную прихожую, наполненную запахом кухни - видно, резидент ужинать покамест не садился. Скоро на Петра смотрели до десятка пар пытливых, не без насмешки глаз - лакеи, поварята, конюхи. Тот лакей, что ввел его во владения русской миссии, словно гордясь перед другими своей находкой, уставив руки в боки, с насмешкой говорил:
- Вот, братцы, глядите-ка, какого подобрал! К самому господину князю идти собрался, а у самого-то рожа давным-давно не мыта. Надобно б ему спервоначалу её умыть да бородищу причесать, да что-нибудь дать сожрать, а то, боюсь, он Андрея Яковлевича проглотит али до смерти напужает! А ну-ка, землячок, ты нам поведай - откель же ты в Стекольном взялся? Али крепостной да от барщины убег? Аль вольный какой казак, матрос?
