Майкл Грант - Крушение Римской империи
Земельные магнаты были рады заполучить этих бездомных людей, поскольку на селе не хватало рабочих рук. Вот почему, заявлял Сальвиан, «бедняки безоговорочно капитулировали перед богачами». Действительно, это была самая настоящая безоговорочная капитуляция. Люди могли быть уже по уши в долгах перед новым хозяином, прежде, чем они попали в стены его поместья. В любом случае, впоследствии они должны были платить ему ренту в деньгах, либо фиксированные платежи натурой, либо сдавать часть урожая, который им было разрешено выращивать на его земле, либо иногда служить вольнонаемным работником. О безопасности, стабильности, гарантиях от произвола они могли только мечтать. Хуже всего то, что после их побега с собственных владений, правительство настаивало на продолжении уплаты ими налогов с тех участков земли, которые они навсегда забросили.
Как раз в таких случаях их новые лендлорды оказывались крайне необходимыми, поскольку, как и военные патроны, местные властители были готовы дать от ворот поворот сборщикам налогов; в обмен они получали полное подчинение бесправных людей, отдавших себя на их милость. Но затем лендлорды нашли взаимопонимание с правительством, и дело было сделано: отказники обнаружили себя в налоговых списках по новому месту жительства.
Диоклетиан для того, чтобы упростить сбор огромных налогов, в которых он нуждался, принудительно прикрепил всех жителей сельских районов к тем местам, где они были зарегистрированы, и запретил им когда-либо покидать эти места. В соответствии с этим принципом (лендлорды с ним согласились) сборщики налогов снова получали свободу действий при условии, что они будут взимать налоги с арендаторов, включая те семьи, которые недавно попали в поместья землевладельцев.
Валентиниан I строго запретил арендаторам сниматься с места без разрешения их лендлордов, а Феодосии I выразился еще яснее:
…Для того, чтобы арендаторам не казалось, что они освобождены от налогов и могут странствовать везде, где только пожелают, они должны быть связаны правилом изначальности, по которому, хотя и являются свободнорожденными, должны тем не менее рассматриваться рабами той земли, на которой родились, не имеют прав самовольно покидать ее или менять место жительства, а землевладелец должен осуществлять свои права по отношению к ним с родительской заботой и властью господина.
Из последующих эдиктов явствует, что любой из тех, кто самовольно покинет места, к которым он приписан, будет рассматриваться совершившим серьезное преступление, акт кражи: «он крадет самого себя».
В законах часто отмечались случаи неповиновения арендаторов упомянутым выше регулирующим актам и их попытки бежать из поместий, к которым они были привязаны, с последующими объединенными усилиями лендлордов и налоговых властей вернуть их обратно. К пятому веку этим арендаторам даже запретили вербоваться в армию. Надетые на них путы еще отличались от тех, которые связывали античного господина и раба, средневекового хозяина и крепостного; но рабы или крепостные были как раз тем, во что они превращались. Им даже не разрешали предпринимать какие-либо действия, направленные против хозяев даже в рамках законов, а унижения, которым их подвергали, как и большинство принуждений, того времени, переходили по наследству.
Единственным утешением для этих людей было то, что законы — это было видно по их неоднократному повторению — исполнялись очень неэффективно, так что лазеек для ухода от них было предостаточно. С какими-то законами они смирялись. Но в целом картина тысяч свободных фермеров, постепенно погружавшихся в полную зависимость, представляла собой печальную реальность.
И все-таки один император сделал попытку помочь беднякам. Это был Валентиниан I. Такой вывод может показаться удивительным, поскольку он сыграл очень большую роль в жестком привязывании арендаторов к поместьям богачей. Но, по-видимому, император руководствовался реалистичными мотивами: могло быть хуже, чем закрепление людей на месте, поскольку таким путем предотвращалась перспектива для этих фермеров и крестьян вообще остаться без работы и без пищи, и это делалось не ради землевладельцев.
Валентиниан I ясно показал другими поступками, что он крайне заинтересован в благополучии униженных классов, к которым сам когда-то принадлежал. В одном из эдиктов он обращается к их угнетателям с такой напыщенной фразой «невинные и мирные селяне». В другом из своих постановлений он специально обращается за социальной справедливостью к своим собственным налоговым властям, требуя ликвидации льгот для определенных групп лиц, поскольку эти льготы осуществлялись за счет рядового населения Империи.
С самыми важными заявлениями в 363—370 гг. Валентиниан обращался к официальным лицам, называемым Защитниками Народа, или Защитниками Общества. Их функции напоминали функции омбудсмена в современных странах, в чьи обязанности входило устранение злоупотреблений против отдельных граждан. Но Защитники при Валентиниане должны были по идее помогать непривилегированным классам. В письме своему префекту претории Петронию Пробу император пишет: «Мы принимаем необходимые меры для обеспечения простых людей покровителями для защиты их от несправедливости сильных мира сего».
В каждом городе префект должен был назначать Защитника Народа, а сам император требовал извещать его лично об именах людей, отобранных на эти посты. Защитники имели право разбираться с любой самой незначительной жалобой, и их долгом было сделать правосудие более доступным для бедных. Императоры и ранее поступали подобным образом, но только Валентиниану I удалось довести свои намерения до реальной всеобъемлющей схемы.
Однако чудовищным оказалось то, что свои первые указания по этому вопросу император должен был дать Петронию Пробу — известному угнетателю бедноты. Когда Валентиниан умер, институт защитников быстро был предан забвению и никогда уже не смог восстановить своего былого значения. Действительно, Феодосии I поручил задачу отбора защитников городским советникам — тем самым, которые отвечали за взимание налогов.
Затем Гонорий перепоручил эти назначения комитету, состоявшему в основном из землевладельцев. Первоначальная идея Валентиниана была избавить бедняков от произвола лендлордов.
А теперь защитники и земельные магнаты объединились в дьявольский союз.
Итак, в течение определенного периода времени были серьезные успешные попытки облегчить жребий угнетенных. Но они провалились. Масштабы этого провала хорошо прослеживаются по произведениям античной литературы. Правда, большинство авторов того времени были довольно равнодушны к тяжелому положению угнетенных. Однако были и замечательные исключения. Одним из них был Иоанн Златоуст (Джон Хрисостом) епископ Константинополя, который прекрасно представлял себе пропасть между богатыми и бедными. Хотя он исходил скорее из теологических, нежели социальных соображений, он находил различие между этими двумя образами жизни настолько болезненным, что историк Дж. Б. Бюри в своей книге назвал его «почти социалистом».
Что касается Сальвиана Массилия (Марсейл), то он не высказывал никаких планов изменения ситуации, кроме указания на необходимость морального возрождения. Тем не менее грехи, за которые, как ему казалось, Бог покарал мир, безусловно определялись как грехи материального угнетения. Время, в котором он жил, как и девятнадцатый век, было временем, когда собственность считалась позором и бесчестьем. Сальвиан питал отвращение к богатству и ненавидел его обладателя. Он был настолько выраженным радикалом, что никакой класс не находил у него добрых слов, кроме бедных, чью судьбу он оплакивал с неизменной печалью.
…Налогообложение, каким бы грубым и жестоким оно не было, стало бы куда мягче, если бы все разделили поровну по обычному жребию. Но ситуация становится все более постыдной и ужасной из-за того, что не все несут это бремя вместе. Взносы богатых изымаются у бедных, а слабый несет ношу сильного. Единственной причиной того, что они не несут вместе всю ношу, это то, что вымогательства много больше их возможностей …
Бедные первыми принимают ношу и последними получают облегчение. Где бы (как это случалось и позже) правящие власти, желая лучшего, не принимали бы меры для помощи несостоятельным городам, снижая в какой-то мере налоги, мы сразу видим, как богачи делят между собой помощь, предназначенную для всех, поровну. Кто тогда вспоминает о бедных?.. Что я могу еще добавить? Только то, что в этот момент о бедных, как налогоплательщиках, забывают, за исключением времени, когда на них надо возложить бремя налогов. Они выбывают из числа граждан, когда надо распределить помощь.
