Андреа Жапп - Ледяная кровь
Наконец Аньес открыла глаза. Клеман пристально смотрел на нее. Маленький трогательный силуэт, стоявший посреди бесплодной пустоши.
– С вами все в порядке, мадам?
– Да… Мне уже лучше. Дорогой Клеман, я вновь испытываю давно забытое чувство. Мне кажется, что я сплю… И умираю с голоду! – добавила она.
– Вы возвращаетесь к жизни. Но надо торопиться. Уже ночь.
Аньес подвела Розочку к коряге. Так ей было легче и, главное, не так больно садиться на спину крупной кобылы. Потом она помогла Клеману подняться. Подросток влез на седло, дыша в живот Аньес.
На обратном пути Розочка бежала резво. Желание оказаться в родной конюшне, несомненно, подстегивало ее. Размышляя вслух, Аньес говорила:
– Предположим – ибо я не решаюсь окончательно поверить в это, – предположим, что От-Гравьер оказался железным рудником. Пойдем в наших предположениях дальше и допустим, что это очень богатый рудник… – Она вздрогнула в предвкушении и прошептала: – Но, Клеман, что делать с рудой, как ее добывать, как… что там еще… ее обрабатывать, чтобы изготовлять садовые ножи, шпаги и сошники?[28]
– Нам на помощь вновь придет мессир Жозеф. Ведь я же вам говорил, что этот человек знает все, даже способы эксплуатации рудников! Нам понадобится много топлива, но его у нас в избытке благодаря вашим лесам. Нам также понадобятся рудокопы, но их можно набрать среди ваших сервов и батраков.[29] Однако мы должны будем уважать закон, запрещающий вести добычу руды и перерабатывать ее в период жатвы, поскольку в противном случае мы можем нанести урон полям и лишим ваших людей средств к существованию.[30]
– Неужели такой закон существует?
– Разумеется, мадам. И это очень разумный закон.
– Но откуда ты, чертенок, знаешь обо всем этом?
– От мэтра Жозефа.
– Твой Жозеф – юрист?
– И юрист тоже, мадам. Он говорит, что хорошее знание законов страны, которая дала тебе приют, избавляет от досадных недоразумений.
– Да, он действительно мудрый человек.
Затем Клеман перечислил их слабости:
– Нам также нужна достаточно полноводная река, чтобы построить мельницу, которая будет приводить в движение кузнечные меха и быстро остужать кованое железо. Но здесь нет ни мельницы, ни мощного водного потока… Однако они есть поблизости. А раз так, нам нужны ломовые дроги и обозы, которые будут тянуть волы. Тогда мы сможет подвозить железо к одной из мельниц, которую мы возьмем в аренду за определенный процент, о чем нам следует хорошенько поторговаться.
– У тебя на все есть ответ, мой чудесный Клеман, – улыбнулась Аньес, гладя его по волосам.
На ум ей пришла другая мысль, сразу умерившая ее энтузиазм.
– Я дрожу от ярости, вспоминая о том, что мне придется отдавать в качестве подати половину добытой руды этому негодяю Эду, обязанному, в свою очередь, передавать четверть этого количества своему непосредственному сюзерену, графу д'Отону.
Едва Аньес произнесла эту фразу, как на нее снизошло озарение. Рудник. Эд знал или догадывался о его существовании. Не только озлобленность и извращенное желание двигали Эдом, когда он добивался ее ареста инквизицией. Он вскружил голову Матильде не только ради того, чтобы отомстить Аньес. Он это сделал, чтобы захватить рудник. Если бы Аньес признали виновной в ереси или в пособничестве еретичке, она лишилась бы своего вдовьего наследства, которое перешло бы к Матильде. Эду оставалось лишь осыпать Матильду подарками, которые ему ничего не стоили, поскольку он брал их из гардероба или шкатулок своей покойной супруги, милой Аполлины. Если только он не счел бы более полезным поместить девочку в монастырь, поскольку был ее опекуном.
От горькой обиды у Аньес сжалось сердце. Она даже сама этому удивилась. Служили ли, по ее мнению, распутство и извращенность Эда объяснениями его действий, даже постыдных? Возможно. Возможно, она видела в них своего рода душевную болезнь, которая в определенной мере снимала с Эда ответственность. Но деньги, жажда наживы, бесчисленные хитроумные уловки, чтобы завладеть вдовьим наследством сводной сестры, свидетельствовали, что единственной виновницей была его подлая и расчетливая душа.
Помолчав несколько минут, Клеман сказал слишком безразличным тоном, что наводило на подозрения:
– Я не вижу способа избежать этого… По крайней мере до тех пор, пока вы остаетесь арьер-вассалом мессира Отона.
Аньес не попалась на удочку:
– Ты слишком быстро выдаешь меня замуж. Неужели ты хочешь избавиться от меня? И потом… даме не пристало делать предложение руки и сердца.
Ответом ей был веселый смех. Потом Клеман сказал:
– И все же согласно обычаю она может дать понять, что благосклонно отнесется к подобному предложению, особенно если монсеньор ждет лишь знака… Вернее, я должен сказать – уже и не надеется, что такой знак будет ему послан.
– Постреленок, – прыснула от смеха Аньес, почувствовав облегчение после легкомысленного разговора, на мгновение разогнавшего нависшие над ними тучи.
– Так она может? – настаивал Клеман.
– Она может.
– Без неудовольствия?
– Надо быть слепым или сумасбродным, чтобы причинять страдания другим.
– Значит, с удовольствием?
Аньес больше не могла сдерживать своего радостного настроения. Она принялась шутливо бранить Клемана:
– Прекрати немедленно! Что ты такое говоришь? Я не смеюсь, я задыхаюсь от стеснения. Ну, сорванец, давай прекратим этот разговор!
Клеман недолго радовался тому, что ему наконец-то удалось развеселить свою госпожу. Он должен был поведать ей о своих находках в тайной библиотеке Клэре. Он не мог больше скрывать. Время поджимало.
Женское аббатство Клэре, Перш, декабрь 1304 года
Тень проскользнула в коридор скриптория. Впереди стелился густой пар, вырывавшийся у нее изо рта. Она обогнула столовую и прислушалась. Ни звука, ни шороха. Гостеприимный дом был пуст, поскольку там по-прежнему царил крепкий запах гари. Ее сообщнице хватило хитрости предложить столь коварный план. Она сама развела огонь, а Тени оставалось лишь подождать, чтобы затем воспользоваться суматохой и похитить манускрипты, хранившиеся в аббатстве. Что касается этой безмозглой Тибоды де Гартамп, сестры-гостиничной, то она действовала всем на нервы, повторяя, что ничего не понимает, безуспешно пытается разгадать загадку и вовсе не виновата в том, что огонь чуть было не уничтожил ее владения.
Тень крадучись вошла в обогревальню, расположенную недалеко от сушильни. Бланш де Блино, не покидавшая это помещение на протяжении нескольких недель, вернулась в дортуар. Едва голова Бланш касалась подушки, как она забывалась непробудным сном, становившимся все длиннее. Старая женщина любила эту комнату, в которой – как она утверждала, – могла читать Евангелия, не дрожа от холода и не опасаясь простудиться. Евангелия! Надо быть идиоткой, чтобы поверить в такой предлог! Бланш просто храпела целый день напролет.
Тень на ощупь направилась к шкафу, куда по вечерам убирали чернильницы, чтобы их содержимое не замерзло морозной ночью. На нижней полке лежали испорченные рожки, поскольку в этой комнате добровольного тяжелого труда хранили все без исключения. Внезапно Тень ощутила горечь. Аббатство было богатым, очень богатым. Так почему надо было лишать себя малейшего удовольствия под предлогом искупления грехов и заботы о бедняках? Неужели бедняки могли согреться при мысли, что в аббатстве монахини дрожат от холода под тонкими одеялами? Неужели то, что сестры копали землю и чистили свинарники, делало жизнь бедняков менее тягостной?
Скоро. Скоро, но не тут, а в светском обществе. Жить. Надо жить. Мсье де Ногаре обещал ввести ее в лучшие семьи Парижа, где зловредные таланты Тени могли оказаться полезными советнику короля. Она уже оказывала ему услуги, шпионя за дворянами-смутьянами по тайной просьбе камерленго Бенедетти. Париж, какая пьянящая радость! Впрочем, ее больше не привлекала мысль о помощи сильным мира сего. Она хотела жить свободно, наслаждаться богатством. Разумеется, мысль об убийстве Элевсии де Бофор была ей не по душе. Но тем хуже, раз придется пройти через по, чтобы забрать – и, главное, вынести из аббатства, – свои сбережения, пополненные скромным состоянием, которое доверила ей Мабиль. Она спрятала это великолепное золото, добытое столь тяжким трудом, в двойном дне ковчежца, подаренного аббатству мадам де Бофор. Считалось, что в этом ковчежце хранится берцовая кость святого Жермена, епископа Осера, сражавшегося против пиктов и саксов в Англии. В конце концов с упрямством аббатисы могла сравниться только ее слепота. Какое безумие побуждает некоторых людей бороться с теми, кто сильнее их? Ведь «итальянский друг», как называла этого человека мадам де Нейра, не решавшаяся произнести вслух его имя, был одним из этих опаснейших созданий, которым не следовало противоречить. Тень вздрогнула. Порой ее охватывало неприятное ощущение, что за ней повсюду следят глаза камерленго, проникают в самую душу и внимательно рассматривают ее. Глупость, порожденная страхом, который он ей внушал.
