Владимир Мавродин - Рождение новой России
В преклонении перед «ученым немцем», которого Петр нередко ставил выше своего, русского, лежит корень того немецкого засилья, которым отмечена вся история царской России и которое принесло столько зла русским людям.
Стрелецкий бунт
Первые новшества, которыми ознаменовалось начало правления Петра, вызвали противодействие со стороны кругов, приверженных стародедовским порядкам и обычаям.
«Неправедно» шагал своей быстрой поступью по жизни «царь-кутилка», «царь-антихрист» Петр. До каких только темных, глухих уголков старомосковской жизни, покрытых пылью вековой да плесенью, не добиралась его рука! На какие только святыни «древлего благолепия» не замахивался он, каких только столпов не потрясал этот невиданный царь-мастеровой, настоящая «напасть божия за грехи людские!» И до титулов царских добрался он, отменил целые богословские трактаты, писавшиеся в грамотах к «турецкому султану» и персидскому шаху, и от бояр требовал, чтобы «зелными чинами» не писали — «не люблю», и подписывался не по православному — Piter. И в церковь толком он не ходил, забыв благочиние отца и деда. И людей, созданных по образу и подобию божьему, рожденных ступать по земле, отправлял учиться плавать по пучинам морским. И кощунствовал он, и богохульствовал.
Разве могла простить все это царю потревоженная и разбуженная им от векового сна боярская накипь московская, те, кто жил сегодня, но думал о вчерашнем дне?
У Петра было немало преданных ему людей из передовых бояр, дворян, купцов, из незнатных, «непородных» людей, но зато и немало врагов.
Еще до отъезда Петра за границу, в начале 1697 г., был арестован ряд лиц, собиравшихся у монаха Авраамия. Они были недовольны увеличением числа «приказных», взяточничеством, поведением Петра, столь не походившего на своих предшественников — Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, порицали царя за его новшества.
Также до отъезда Петра был раскрыт и другой заговор, во главе которого стоял обрусевший иноземец Цыклер. Будучи стрелецким подполковником, Цыклер принимал участие в стрелецком восстании 1682 г., деятельно поддерживая Милославских. После возвышения Шакловитого Цыклер сблизился с ним, но, предвидя скорое падение Софьи, в августовские дни 1689 г. переметнулся на сторону Петра и получил повышение — полковничий чин.
Однако честолюбцу этого было мало. Кроме того, Цыклер видел, что Петр не особенно ему доверяет и не забыл еще его связей с Иваном Милославским. Цыклер начал подговаривать стрельцов убить Петра, «изрезать его ножей в пять». С ним заодно действовали боярин Соковнин, ревнитель «старой веры» и московской старины, брат известных раскольниц — боярыни Федоры Морозовой и княгини Авдотьи Урусовой, ненавидевший все новое, и боярин Матвей Степанович Пушкин с сыном Федором. Все они имели личные счеты с Петром: одних царь посылал в Азов, а бояре, которым не по вкусу были тяготы и опасности походов и битв, расценивали это как царскую немилость и обиду; других, как, например, сыновей Соковнина, Петр посылал «за море учиться». Озлобленные заговорщики открыто призывали к убийству Петра.
Цыклер вместе со стрелецким пятидесятником Василием Филипповым и донским казаком Петром Лукьяновым, которые были хорошо осведомлены о намерениях казаков, терпевших от «государевой службы» и прочих «тягот», замышляли тряхнуть Москву с двух концов — со стрелецких московских улиц и слобод и с вольного Дона.
Но Цыклер боялся, что повторение разинского восстания приведет к «разоренью великому». Этот страх определил его отношение к народу, как и отношение к народу всех других приверженных старине заговорщиков, выступавших в дальнейшем против Петра: все они были против петровских новшеств, но больше всего боялись народа.
Стрелецкий пятисотенный Ларион Елизарьев, знавший о заговоре, донес о нем Петру.
Это произошло еще в феврале 1697 г., незадолго до отъезда Петра. Заговорщики были схвачены. В аресте Цыклера и Соковнина и в «розыске» по их делу принял участие сам Петр.
Главой Преображенского розыскного приказа, правой рукой Петра по политическому сыску, великим мастером кнута и дыбы был Федор Юрьевич Ромодановский. Верный старый слуга Петра, Ромодановский хотя и был в душе ревнителем старины, но в угоду царю без сожаления порвал с нею.
«Собою видом, как монстра, нравом злой тиран, превеликий нежелатель добра никому, пьян по вся дни», Ромодановский своей невероятной жестокостью наводил страх на всех инакомыслящих и вселял ужас перед Преображенским приказом, нередко даже переходя границы дозволенного самим царем.
Розыск по делу Цыклера шел очень быстро и вскоре был закончен. В Цыклере Петр видел «собеседника Ивана Милославского», которого и считал основным виновником заговора.
Гроб Ивана Михайловича Милославского был вырыт и привезен в Преображенское. Над этим гробом была совершена казнь, и кровь казненных заговорщиков лилась на труп Милославского…
Казнь стрелецкого полковника Цыклера еще больше озлобила стрельцов. Теперь они уже не только не надеялись стать когда-нибудь «надворной пехотой», но ясно видели, что «впредь им погибнуть», как давно уже пророчил им Соковнин. Петр ненавидел строптивость и своеволие стрелецких полков, их устаревшие тактические приемы, их неумение и нежелание переучиваться. Стрельцы чувствовали нелюбовь к себе со стороны Петра, понимали и шаткость своего положения, и свою воинскую слабость, видели, что петровские солдатские полки обгоняют их в военном искусстве.
Стрельцы были озлоблены еще и тем, что понесли тяжелые потери во время азовских походов, а потом их же заставили нести охрану Азова. Они были оторваны от семей, от своих ремесел и торговли. Раньше стрельцы пользовались льготами и кое-как справляли «государеву службу», заботясь лишь о своих «достатках» и семействах. Теперь настали иные времена. Тяжелой военной службе не было видно конца. Стрельцы ненавидели петровские новшества, лишавшие их прежних привилегий, держались старины, порицали действия Петра, его дружбу с иноземцами и поездку за границу.
В отсутствие Петра недовольством стрельцов воспользовалась Софья, по-прежнему мечтавшая о престоле. Она через «стрельчих» передавала их мужьям-стрельцам, чтобы те «побивали» петровских вельмож и готовились к перевороту.
Положение было напряженным. Когда правительство отдало приказ о переводе четырех стрелецких полков из-под Азова к «литовскому рубежу» (польской границе), под Торопец и Великие Луки, из полков началось повальное дезертирство. «Тягуны»-стрельцы явились в Москву, кричали «поносные речи на государя», грозили иноземцам расправой. Здесь они вступили в тайные переговоры с Софьей и ее сестрой Марфой. Из Москвы они были изгнаны, а вернувшись в свои полки, привезенными из Москвы вестями подлили масла в огонь. Вспыхнул мятеж. Стрельцы решили идти на Москву, разорить Немецкую слободу и побить немцев за то, что «от них православие закоснело», поставить Софью правительницей, вернуть Василия Васильевича Голицына, престол отдать сыну Петра Алексею, а когда Петр вернется из путешествия по Европе, убить его.
Стрельцы двинулись к Москве. Навстречу им вышли войска Гордона. Сошлись у Воскресенского монастыря. Гордон правильно учел, что у стрельцов нет деятельного главаря. Нескольких залпов было достаточно для того, чтобы покончить с мятежом стрельцов. Начались аресты. 56 стрельцов были казнены, но ни один из них о своих связях с Софьей не проронил ни слова.
Тем не менее Петр, узнав в Амстердаме о мятеже, сразу понял, что стрельцы были лишь орудием в руках его сестры и приверженного старине боярства. Он писал князю-кесарю Федору Юрьевичу Ромодановскому: «Семя Ивана Михайловича растет, в чем прошу вас быть крепким; а кроме сего ничем сей огонь угасить не мочно». Петр знал, что борются не только с ним самим, но и с его заветным делом — делом преобразования России. Этим и объясняется поспешность, с которой он покинул «великое посольство» и устремился в Россию. Петр вынужден был сам приняться за искоренение стрелецкой «крамолы».
В конце августа он уже был в Москве. Царь искал главарей и подстрекателей стрелецкого бунта — бунта, вдохновленного ревнителями боярской старины.
Розыск был начат 17 сентября. Выбор дня не был случайным: это был день именин Софьи.
Петр самолично присутствовал при допросах и пытках стрельцов, когда скрипела дыба и свистели батоги, когда хрустели кости, рвались жилы и шипело мясо, прижигаемое каленым железом.
27 сентября Петр приехал в Новодевичий монастырь, где учинил допрос Софье. Софья упорно отказывалась признать свое участие в мятеже, утверждая, что никаких писем стрельцам не писала, но в конце концов «расспросные речи» жестоко пытаемых стрельцов выдали истинные намерения царевны. Уличена была и Марфа Алексеевна, другая сестра Петра. Петр с горечью говорил о сестрах: «В церкви поют „спаси от бед“, а в паперти деньги на убийство дают».
