Алексей Щербаков - Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского
Сперва газета выходила один раз в месяц, потом два раза – а в самые лучшие времена – даже раз в неделю. Тираж составлял 2500–3000, а с дополнительными тиражами – 4500–5000 экземпляров. Это далеко не так мало, как кажется, хотя бы потому, что издание передавали из рук в руки.
У «Колокола» появились и собственные приложения – например, издание «Под суд!». Этот печатный орган специализировался на обличении царских чиновников. Кроме того, выходило и много отдельных изданий.
Вообще-то «Вольная типография» печатала что угодно, лишь бы против «проклятого царизма», да покруче. Причем, многие публикации вызывали очень большие сомнения в их подлинности – например, «потаенные записки Екатерины II». Но кого это волновало?
Тем более что читателей было много. Разумеется, все они принадлежали к достаточно узкому образованному кругу, но тем не менее. Несмотря на то, что официально «Колокол» считался запрещенным не только в России, но и в ряде германских государств, газета стала привычным явлением российской общественной жизни. Его читал и сам Александр II. Герцен и Огарев завели такой обычай – если они печатали материал про какого-нибудь высокопоставленного российского чиновника, они направляли ему номер…
Одной из самых популярных рубрик «Колокола» были «сообщения с мест», помещавшиеся под рубрикой «Смесь». Вот примеры.
№ 97, 1 мая 1861 года
«Еще один из наших старцев сошел в могилу, Николай Васильевич Басарин. Правительство и его взыскало своей милостью. На похороны московский обер-полицмейстер послал переодетого квартального[24] и четырех жандармов. У родственников покойника полиция делала обыск. А ведь как не выкрадывайте истину, историю вам не украсть!»
№ 99, 15 мая 1861 года
«Киевский военный губернатор Екатерина Васильевна Васильчикова сильно интриговала против знаменитого Пирогова и успела к нелепым ошибкам Александра Николаевича[25] прибавить отставку такого человека как Пирогов. Приятно было слышать, что в этом доблестном поступке генерал-губернатора, урожденного княжной Щербатовой, ей помогал доносами и сплетнями некий инспектор Рейнгарт. Говорят, что он просит у управляющей всем краем генеральши место Бердичевского полицмейстера, – при способностях им показанных, он может просить больше».
Согласитесь, что это не политические материалы, а скорее, сплетни. Однако в общем контексте такие заметки работали на общую идею. Дескать, видите, что в России творится! С другой стороны, издание демонстрировало, что оно, так сказать, держит руку на пульсе российской жизни.
А каким образом им удавалось быть в курсе? Это очень своеобразное явление российской жизни. Дело в том, что интерес читателей к «Колоколу» был не только пассивным, но и активным. Множество читателей слали письма в газету, сообщая различные факты. Среди них были и высокопоставленные чиновники, присылавшие закрытые, а то и вовсе секретные документы. К примеру, «Колокол» получил полный бюджет за 1859 и 1860 годы – а это документ ДСП. Герцен этот бюджет, разумеется, опубликовал. Согласно некоторым версиям в «Колокол» писал письма и будущий идеолог консерватизма К. П. Победоносцев. Впрочем, во времена «Колокола» он придерживался либеральных взглядов.
Стоит отметить, что у «Колокола» не было в России корреспондентов в профессиональном смысле этого слова. То есть тех, кто целенаправленно собирал и пересылал информацию. В отличие от ленинской «Искры». Я не зря упоминаю знаменитое издание РСДРП. О нем ещё будет рассказано, пока стоит отметить, что из всех дореволюционных нелегальных и эмигрантских изданий только «Колокол» и «Искра» являлись полноценными общественно-политическими газетами. Все остальные с чисто профессиональной точки зрения были на два порядка хуже.
Так вот, Герцен и Огарев работали исключительно за счет «самотека». И дело тут не столько в их талантах, хотя издатели «Колокола» были хорошими журналистами, сколько в сложившейся в России обстановке.
Особо стоит коснуться вопроса о предстоявшем освобождении крестьян. Считалось, что подготовка к этой реформе проходит в страшном секрете. Ага. На страницах «Колокола» велись бурные дискуссии по этому поводу.
А вот как комментировал «Колокол» объявление «воли» (№ 95 за 1 апреля 1861 года):
«День страха. Чего боялся государь 5 марта и 6-го? Зачем козачий полк стоял наготове? Зачем не торжествовали великое событие освобождения, а украли у народа его праздник? Зачем так скомкали объявление? Кто же сообщает радость как горькую пилюль?[26] Чего боялись? Народа. Да где же здравый смысл? Как же народ взбунтуется, когда его освобождают? Мы знаем, что здравого смысла нельзя искать у этих Игнатьевых и Долгоруких, да Александру Николаевичу как не стыдно. Не народа ему надобно бояться – татарву плантаторов его окружающих, они пройдут и между казаками и за кавалергарды. Александр Николаевич может Богу свечку поставить, если он проживет два года с своей обстановкой. Отчего доктор не пропишет ему для здоровья удаление всех крепостников, имеющих вход во дворец, начиная с Муравьева-вешателя и Долгорукова-слушателя».
Между прочим, подмечено-то точно. Консерваторы и в самом деле запугивали Александра II перспективой бунта в момент объявления манифеста. Хотя по всей России было всего два случая беспорядков. И оба – по большой пьяни.
Ещё раз подчеркну – «Колокол» ничего бы из себя не представлял, если б не множество добровольных корреспондентов. И ни за какие деньги это организовать невозможно. А ведь, согласитесь, когда чиновник посылает в эмигрантскую газету закрытые документы – это положение, мягко говоря, ненормальное…
Однако за наивысшим подъемом начинается спуск. Именно это и произошло с предприятием Герцена и Огарева в начале 60-х. Газета начала терять популярность. Причем причина этого крылась в самой концепции издания. Как мы помним, «Колокол» печатал неважно что, главное, чтобы «за свободу». И некоторое время это всех устраивало. Однако после 1861 года пути читателей «Колокола» (то есть недовольных существовавшим положением вещей) стали расходиться в разных направлениях. С одной стороны, появились молодые радикалы, которые надеялись, что освобождение крестьян выльется в революцию. Когда не вылилось – они не расстроились. Через два года предстояло подписание так называемых уставных грамот – а, как они верили, вот тогда-то… Одним из таких горячих парней был, к примеру, будущий культовый автор радикалов
Н. Г. Чернышевский. В 1861 году он написал прокламацию «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». За подобный текст посадят и в сегодняшней России. Для этих ребят «Колокол» уже казался слишком умеренным.
А вот большинству читателей наоборот – перестала нравиться разухабистость издания Герцена-Огарева. Одной из главных причин растущего неприятия было то, что Герцен поддержал польское восстание 1862–1863 годов.
Дело в том, что восстание протекало интересно. Польская шляхта (дворяне), которые, собственно, и восстали, не могли расстаться со своей мечтой о «Польше от моря до моря». Так что повстанцы размазали силы по всей бывшей территории Речи Посполитой (а на православных землях крестьяне люто ненавидели польских дворян). Но самое смешно не это. Восставшие ставили целью восстановление «старых добрых порядков» – когда пан имел право делать со своими «хлопами»[27] что угодно. В итоге восстание было ликвидировано после того, как российские власти объявили – крестьянам, сдавшим повстанцев, переходят их земли. Сдавать стали наперегонки, в том числе и католики-поляки.
Все эти тонкости Герцен понимать решительно не хотел. Польские повстанцы за свободу? За свободу. И нечего тут. Кстати, в английской печати лили потоком слезы по поводу героических польских повстанцев. Но это не значит, что Герцен был «куплен» англичанами. Такая уж была психология у тогдашних свободолюбцев. Впрочем, как и у нынешних. Сильное государство действовало на них как красная тряпка на быка.
Герцен совершенно искренне верил, что с началом восстания русские солдаты станут переходить на польскую сторону. Конечно же, не стали. Тем более что восстание началось с атак на русские части – и небольшие отряды солдат уничтожались при этом с исключительной жестокостью. То есть полякам, в отличие от Герцена, мысль о союзе с «москалями» против царя просто в голову не приходила.
«Близко время, когда народ русский просветится и поймет гнусную и своекорыстную политику современного русского правительства; тогда Россия проклянет всех участвовавших в пролитии польской крови, тогда дети будут стыдиться произносить имена отцов, помогавших насильственно закрепощать свободный народ… Вместо того чтобы позорить себя преступным избиением поляков, обратите меч свой на общего врага нашего; выйдите из Польши, возвративши ей похищенную свободу, идите к нам, в свое отечество, освобождать его от виновников всех народных бедствий – императорского правительства».
