Марлис Штайнер - Гитлер
Поскольку Гитлер завещал Геббельсу и Борману продолжение своего дела, к Чуйкову отправили Кребса, который должен был предложить ему прекращение огня в Берлине – для «создания условий переговоров между Германией и Советской Россией». Советская сторона потребовала безоговорочной сдачи и заявила, что переговоры будет вести с новым немецким правительством и с согласия трех остальных союзников.
Геббельс отказался от безоговорочной капитуляции, о чем проинформировал Чуйкова через офицера СС. Ожесточенная битва продолжалась до 5 часов 2 мая, когда генерал Вейдлинг отдал приказ сложить оружие. Геббельс вместе с семьей покончил с собой, как и генералы Кребс и Бургдорф. Остальные обитатели бункера попытались спастись бегством. В их числе был Борман, чей труп обнаружили лишь больше 15 лет спустя.
Борман телеграфом переслал завещание Гитлера Дёницу, который получил его 30 апреля в 18 часов 35 минут.
После долгих переговоров и частичной сдачи на юге и севере Германии 8 и 9 мая была подписана безоговорочная капитуляция Германии – в Реймсе и в Берлине. Третий рейх, как и фюрер, прекратил свое существование.
Эпилог
Гитлер и немцы
Судя по всему, смерть Гитлера не слишком взволновала немцев; весной 1945 года их гораздо больше занимали проблемы выживания. Теперь, когда его не стало, рассуждали они, может, кончится эта война. За исключением некоторых взлетов народного воодушевления после ярких побед, война никогда не была популярна. Да, их было немало, представителей «расы господ», которые извлекали выгоду из войны и эксплуатации оккупированных стран. Но война потребовала от всех огромных жертв и стоила Германии больше погибших, чем любой другой из стран, участвовавших в конфликте, – за исключением, конечно, Советского Союза.
После поражения немцев охватило чувство, что их обманули, что им лгали. Однако возникает вопрос: кто кому лгал, кто обманывал, а кто обманывался? Эберхард Йекель пишет, что отношения немцев с Гитлером покоились на мираже, на сознательном обмане со стороны второго и иллюзиях со стороны первых. Разумеется, в реальности дело обстояло намного сложнее. На протяжении долгих лет Гитлер питался фантазиями австрийцев и немцев, полностью отождествляя себя с ними и воспринимая их мечты как свои. Он дал обещание реализовать эти мечты и вернуть Германии величие и процветание, благодаря которым народ забудет о постигших его разочарованиях. Нация, «раса», народ, государство – для него все эти понятия сливались в одно. В 1933 году за ним последовало чуть больше 40 % населения, надеясь, что ему удастся осуществить то, что не удалось политикам Веймарской республики. А затем произошло чудо: Гитлер вывел страну из политического упадка и создал Великую Германию. Для многих немцев на этом его роль должна была закончиться, однако сам Гитлер считал достигнутый этап лишь начальной точкой отсчета.
Повальный самообман начался позднее, после Мюнхенской конференции 1938 года. За исключением тех, кто подвергся гонениям и преследованиям, а также крохотного меньшинства людей проницательных, немецкий народ радовался подвигу своего правителя – он ликвидировал безработицу, навел порядок, вернул Германии статус великой державы – без войны? Тот факт, что этот «порядок» стоил жизни, свободы и средств к существованию тысячам людей, либо игнорировался, либо вытеснялся из сознания благодаря известному механизму, который заставляет не замечать или искажать любую информацию, способную нарушить привычное видение вещей. Даже если люди знали о творившихся репрессиях и несправедливости, они считали, что это цена, которую приходится платить, и цена вполне разумная – до тех пор, пока платить не приходилось им самим. Эксцессы и злоупотребления относили на счет «революции» и радикальных элементов партии нацистов. Мало кто понимал, что первые годы национал-социалистического режима представляли собой лишь начало долгого процесса.
«Хрустальная ночь» и оккупация Чехословакии вызвали сомнения и недовольство в самых широких кругах, но было уже поздно. Никто особенно не хотел войны, но, поскольку ни внутри страны, ни за ее пределами не существовало силы, способной остановить Гитлера, народ приспособился к ситуации и доверился ему. Даже когда начали распространяться слухи об эвтаназии, большинство немцев считали, что даже если что-то подобное действительно творится, то помимо ведома Гитлера.
Немцам понадобилось много времени, чтобы очнуться от сна и понять, что король голый. О том, как менялось их сознание, написано много книг; нас здесь больше интересует отношение Гитлера к немцам – народу, которому, по его собственным словам, были посвящены все его мысли и поступки, вся его жизнь с 1914 года. Чем была для него «народная община», о которой он столько распространялся и которая должна была заменить понятие классовой борьбы – жизненной реалией или абстракцией, метафорой? Так ли уж он любил этих самых немцев?
Мы уже показали, что он постепенно сужал их круг, отбрасывая от массы немецкого народа тех, кто не был «хорошей» крови и не принадлежал к той же «расе»: евреев, цыган, славян. Все они должны были быть исключены, отсечены от тела немецкого общества. Также должны были исчезнуть все те, кто страдал физическими недостатками или наследственными болезнями, старики, «асоциальные элементы», «лишние рты», трусы и пораженцы. А ведь еще были те, кто разделял ложную идеологию, – марксисты; впрочем, эти были не так безнадежны; он говорил, что не питает неприязни к простым людям, примкнувшим к коммунистам. Они просто заблуждаются. Но вот к тем, кто их вел – интеллигенции и идейным оппонентам, – он испытывал смертельную ненависть.
К нежелательным элементам относились также верующие христиане, как протестанты, так и католики. Первыми было легче манипулировать, хотя попытка создания «Церкви немецких христиан» провалилась, а «Церковь исповедная» ему не покорилась. Вторые представляли гораздо большую опасность, поскольку зависели от «наднациональной власти». Епископов трогать режим не решался, дабы не повредить народному единству – особенно во время войны, – зато ополчился на простых священников и приходских кюре. В любом случае Гитлер намеревался покончить с Церковью, как только выиграет войну. Его многочисленные замечания во время «застольных бесед» и разговоров с Геббельсом не оставляют на этот счет никаких сомнений.
Интеллигенция также рассматривалась как вредный элемент; мы уже показали, с каким презрением относились нацисты к интеллигентам, с каким сарказмом отзывался Гитлер о профессорах – этих «оторванных от жизни кретинах». Они тоже представляли собой опасность: под их влиянием немцы опять могли превратиться в «поэтов и мыслителей». Поэты еще ладно – их никто не принимает всерьез, но вот мыслители… Самыми опасными были юристы, помешанные на правилах, указах и законах. Постоянное принижение роли юристов привело летом 1942 года к кризису в правовом и административном аппарате, становым хребтом которого служили юристы. Впрочем, большей частью это были преданные слуги режима, без которых нельзя было обойтись. Даже шефа канцелярии рейха Ламмерса Гитлер считал кем-то вроде «нотариуса». Юристы, как и значительная часть прежних элит, представляла собой для режима то, что Ленин называл «полезными идиотами» – от них следовало избавиться при первой возможности.
Мы уже писали о том, какие чувства Гитлер испытывал к аристократии и крупной буржуазии, убежденный, что и первая и вторая переживают период упадка. Он презирал их за материализм и приспособленчество. И знал, что они терпеть его не могут. Однажды фюрер заявил одному из представителей этих кругов, что нация, пережившая великое переселение народов, нашествие гуннов, мадьяр, монголов, Тридцатилетнюю войну, войны Фридриха и Наполеона, переживет и его.
Так кто же оставался? Где были эти самые «хорошие немцы» и кто они были такие? В первую очередь «настоящие мужчины», умевшие и любившие воевать, герои Великой войны, члены партизанских отрядов, партийцы – активное меньшинство, составляющее главную ценность народа. Гитлер всегда судил о людях по их поведению в «годы борьбы». Кроме того, он питал определенную слабость к «простому человеку». С такими людьми ему было легко, он разделял их вкусы, понимал их заботы. Из аристократов он находил общий язык только с теми, кого отличало обостренное чувство долга и готовность к борьбе. Если бы он общался только с представителями «двухсот лучших семейств», заявил Гитлер однажды, то быстро превратился бы в мизантропа; если он им не стал, то только благодаря контакту с массами.
С военными его связывали непростые отношения. Рейхсверу он был обязан абсолютно всем и долгое время испытывал к военному сословию неприкрытое восхищение, а с приходом власти отводил ему особую роль. Однако вопреки усилиям освоить «искусство воевать» ему так и не удалось стать в этой среде своим, даже если многие из офицеров разделяли его оголтелый национализм и «разумный» антисемитизм. В конце концов, именно в рядах военной касты нашлись люди, замыслившие убийство человека, покрывшего рейх позором и развалинами. После покушения 20 июля 1944 года от былой двойственности не осталось и следа: теперь армия всегда была в его глазах лживой и склонной к измене.
