Николай Малишевский - Польша против Российской империи: история противостояния
У графа М. Н. Муравьева, как и у всех выдающихся государственных мужей, поставленных стечением обстоятельств в условия широкой деятельности, было немало врагов. Обвиняли его главным образом в том, что он был жесток и без всякой пощады расстреливал и вешал мятежников. Но справедливо ли это обвинение? На этот вопрос мы ответим словами известнаго писателя В. В. Комарова, сказанными им в прошлом (с. 59) году. Мнение этого почтенного деятеля особенно важно в виду того обстоятельства, что он во время польского восстания сам служил в Западном крае, был свидетелем и очевидцем происходивших там событий и, конечно, лучше других может разъяснить их, в особенности по истечении такого продолжительного времени, когда можно было совершенно спокойно все взвесить, обдумать и обсудить. «Теперь», говорит г. Комаров, «когда этот край, вследствие двухлетнего пребывания тут М. Н. Муравьева, уже 35 лет наслаждается спокойствием, мирно и спокойно живет и богатеет, трудно даже представить, что было в 1863 г. С началом 1863 г. на всем пространстве Западнаго края, от Варты и до Днепра, появились вооруженные банды мятежников. С чего они начали? Они начали с того, что вырезали несколько десятков безмятежно спавших русских солдат! Они продолжали невероятными по дерзости и нахальству предприятиями. Они бросились под Семятичами на спокойно стоявшее русское войско. Они думали, что могут взять крепость Динабург и готовились напасть на нее! Они появились в глубине Могилевской губернии и напали на Горки! При этом на всем пространстве края они водворили невыносимый террор, угрожая смертью и повешением русских и православных людей. По официальным, точно зарегистрированным данным, в 1863 году, истязав, замучили и повесили в одном Северо-Западном крае свыше 850 русских жителей и солдат! Что же было делать власти? Должна ли она обороняться? Что значит при таком состоянии края 200 или 300 казненных решениями военных судов мятежников, поднявших оружие против Государя и против русского народа? Или нельзя было расстрелять магната-графа, который забылся до того, что с вооруженною бандою шел в Динабург? Или нельзя было расстрелять ксендза фанатика, взятого во главе банды с оружием в руках? Или во имя правды можно было мятежникам истязать, жечь живыми на огне и потом вешать православных священников — мученников за русское дело и правду, а во имя той же правды нельзя казнить мятежного ксендза?»
«Дело не в том, что расстреливали и вешали, но в том, при каких обстоятельствах расстреливали и вешали. Как свидетель и очевидец этих событий, как сознательный деятель этого времени, скажу вам, что русская власть в 1863 г., в руках Михаила Николаевича Муравьева, была только на высоте своей задачи, это была власть строгая, но глубоко справедливая (с. 60); она не уронила себя жестокостью, она имела в виду одно благо, она дала жизнь, счастие и спокойствие миллионам русского народа и ни на одну минуту не переступала границ самообороны»{94}.
Эти слова В. В. Комаргова несомненно выражают собою взгляд огромного большинства русского общества на деятельность Михаила Николаевича Муравьева в Северо-Западном крае. Уже с первых дней пребывания в Вильне граф Муравьев имел утешение видеть, что его система управления краем возбуждает в русских людях сочувствие. В конце мая 1863 г. Московский митрополит Филарет прислал графу Муравьеву в благословение икону Архистратига Михаила при следующем замечательном письме: «Было слышно и видно, что многодеятельная государственная служба вашего высокопревосходительства потребовала наконец облегчения, дабы часть должного труда была заменена долею покоя. Но как скоро царское слово вас вызвало на защиту и умиротворение Отечества, вы забыли потребность облегчения и покоя, не колеблясь приняли на себя бремя, требующее крепких сил и неутомимой деятельности, нашли новую силу в любви к Царю и Отечеству. Верные сыны Царя и Отечества узнали о сем с радостью и надеждою: ваше назначение есть уже поражение врагов Отечества, ваше имя — победа. Господь сил да совершит вами дело правды и дело мира. Да пошлет тезоименного вам небесного Архистратига, да идет пред вами с мечом огненным и да покрывает вас щитом небесным. С сими мыслями и желаниями препровождаю вам вместе с сим в благословение икону святого Архистратига Михаила». Вслед затем редактор «Московских Ведомостей» М. Н. Катков начал помещать в своей газете статьи, сочувственные деятельности графа Муравьева в Северо-Западном крае, а за «Московскими Ведомостями» скоро последовали и другие газеты. «Все печатное», говорит г. Берг, «загудело и залилось на разные тоны, кто громче, кто тише, вторя центральному звону Белокаменной, подобно тому, как откликается Замоскворечье и все другие отдаленные церкви, когда ударит в Кремле большой Успенский колокол…» Статьи газет, и в особенности «Московских Ведомостей», прочитывались не только в Вильне, но во всей России, с огромным интересом и производили самое сильное впечатление на русское общество. «Едва ли я ошибусь», пишет один современник, «если скажу, что с ними народ переживал душою (с. 61) и умом каждый день и час смутного времени»{95}. Сочувствие к графу Муравьеву в русском обществе стало пробуждаться все сильнее. 8 июля 1863 г. московский английский клуб на обеде провозгласил здоровье Муравьева и постановил послать в Вильну телеграмму с выражением сочувствия к славной его деятельности. Событие это было описано в газетах, и пример был подан: вслед за этим со всех концов России от всевозможных обществ и сословий, часто даже от отдельных лиц, при всяких торжествах, стали отправляться в Вильну начальнику края сочувственные телеграммы, а иногда и весьма знаменательные адресы. Особенно много приветствий получил граф Муравьев 8 ноября 1863 г., в день своего Ангела. Между прочим, высшее петербургское общество прислало ему следующее письмо: «Глубоко сочувствуя подвигам вашим на сохранение спокойствия, чести и единства любезного Отечества, мы просим вас принять ко дню вашего Ангела, изображение Архистратига Михаила, с надписью на образе слов из напутственного вам письма преосвященного Филарета, митрополита Московского: «Твое имя — победа». Искренно желаем вам утешения увидеть, что успокоенный вами край возвратил себе, еще под управлением вашим, свойственный ему исконный русский склад, безвозвратно отбросив пришлые начала, вредящие естественному строю его народной жизни». Много также получил приветствий граф Муравьев при возведении его в графское достоинство и при всех других случаях. В бумагах покойного графа хранятся все эти телеграммы и адресы, составляя несколько переплетенных книг.
Государственная заслуга графа М. Н. Муравьева была так важна, общественное сочувствие к нему было так велико, что даже люди, по направлению своей деятельности ему враждебные, считали долгом восхвалять его. Так, поэт Некрасов, во время торжественного обеда в петербургском английском клубе в честь графа Муравьева, обратился к нему с следующим стихотворением:
Бокал заздравный поднимая,
Еще раз выпить нам пора
Здоровье миротворца края…
Так много ж лет ему… Ура!
Пускай клеймят тебя позором
Надменный Запад и враги;
Ты мощен Руси приговором,
Ея ты славу береги!
Мятеж прошел, крамола ляжет,
В Литве и Жмуди мир взойдет;
Тогда и самый враг твой скажет:
Велик твой подвиг… и вздохнет.
Вздохнет, что, ставши сумасбродом,
Забыв присягу, свой позор,
Затеял с доблестным народом
Поднять давно решенный спор.
Нет, не помогут им усилья
Подземных их крамольных сил.
Зри! Над тобой, простерши крылья,
Парит архангел Михаил!
Более всего, конечно, было признательно графу Муравьеву русское население Западного края. Оно воздвигало в память его часовни, ставило образа, открывало учебные заведения и т. п., а крестьяне просто боготворили его. «Если мы обязаны свободой Царю-Освободителю», сказано в одном их адресе, «то спокойствием нашим обязаны тебе, батюшка, Михаил Николаевич! Вот почему с радостью и усердием приносим мы тебе початок от плодов родной земли, нашу хлеб-соль, и молим Господа, чтобы он сохранил тебя не только для нас, но и для блага всего нашего издревле Западно-русскаго края»{96}.
Все эти многочисленные выражения сочувствия, не прекратившиеся до самой смерти графа Муравьева, имели для него огромное значение. Они доказывали, что действия его оцениваются в их истинном свете, и поддерживали его силы в столь продолжительной и упорной борьбе. «Заявления благодарности России», говорит граф Муравьев в своих записках, «удостоившей меня многочисленными адресами во время борьбы с мятежом и крамолою в Северо-Западном крае, и присылка святых икон из разных мест России во время управления краем и даже после того, также радушные и сердечные заявления благодарности русскими людьми, коими я был удостоен значительно после оставления мною управления, т.е. когда я уже не имел никакого непосредственного влияния на дела (с. 63) службы, составляют такие награды, которые превосходят все, что может получить человек, который посвятил себя на служение Отечеству! Бог благословил меня этим счастьем, которое, еще раз скажу, превыше всех правительственных наград; его никто не может ни дать, ни взять».
